Падение сквозь ветер - Никитин Олег Викторович - Страница 61
- Предыдущая
- 61/73
- Следующая
Цепкая рука Наддины ухватила Валлента за штанину и потянула ее к себе, чуть не отрывая от одежды клок ткани.
– Брось это, – просипела она искривленным в пароксизме ртом.
– Отвяжись, дура, – буркнул магистр и оттолкнул ее ногой. Вместо ответа она вскочила и прижалась к нему своим монументальным животом, задрав платье к самому подбородку. Лишенные подвязки трусы съехали на пол, и она отбросила их раздраженным движением стопы. Поддавшись минутной прихоти, Валлент протянул руку, прижал золотую лягушку к заросшему жестким черным волосом треугольнику под ее пупком и ударил в него сгустком воздуха. Она вскрикнула и отлетела на несколько локтей, упав на кровать и закинув левую ногу на стол. Легким вихрем магистр «поднял» с пола ножку шкафа и вогнал ее Наддине в пульсирующую промежность, исторгнув из ее раскрытого рта захлебнувшийся экстазом крик.
– Так-то лучше. – Следователь заинтересовался проблемой продолжительного воздействия магии на предметы. Создав над куском дерева, погрузившимся в Наддину, пятачок переменного давления – иными словами, быстро сменяющие друг друга прямой и обратный вихри – он добился того, что ножка стала с чавканьем выскальзывать из лона и вновь затыкать его. Остаточное воздействие его императива успешно продолжило процесс «развлечения» хозяйки дома.
«…поскольку недостаточно хорошо владеет тремя из четырех видов магии. Это особенно хорошо заметно, когда он начинает толковать о воздушной стихии, которой я занимался долгие годы. Например, когда он проводил наблюдения в пустынной восточной части континента, то обратил внимание на форму песчаных барханов. Еще раньше (очевидно, во время каникул на море) он неоднократно лицезрел волны на воде. Из этого Лаггеус в первой части своего трактата выводит, что волновая форма поверхностей воды и земли – это ответ жидкой и твердой стихии на вызов ветра, а во второй утверждает, будто волна – еще и продукт взаимодействия трех стихий. Тут же он приплетает и огонь с «языками» пламени, порождаемыми ветром. Все его умозаключения хороши для тех, кто плохо представляет себе внутреннюю структуру стихий, полагая, что они – нечто неизменное и непревращаемое. Пример: предположим, что некто сумел смешать в одной реторте все четыре магических среды. Или, для простоты, две. Воздух в соединении с водой вызывает пузырьки, вода в соединении с воздухом – капли росы. И так далее, по аналогии: в итоге выходит, что объединяет стихии не какая-то волна (являющаяся просто формой, пусть даже универсальной), а частица, из которой состоит каждая конкретная стихия. И единственное, чем в таком случае земля отличается, скажем, от воды или огня – это сила сцепки ее частиц друг с другом. Но Лаггеус все равно молодец, уже хотя бы потому, что подвиг меня, своего читателя, на самостоятельные размышления о природе вещественной основы магии.
4 апреля. Я, разумеется, не хочу сказать, что в совершенстве изучил все четыре магических составляющих мира (из моих современников ближе всех после Эннеллия к этому подошел проклятый Веннтин). Однако старина Лаггеус, садясь за свой трактат, понимал в них еще меньше меня. Его извиняет то, что жил он за несколько сотен лет до наших дней и многого просто не знал».
Наддина перестала оглашать комнату вскриками, и Валлент, отвлеченный от дневника тишиной, повернулся к ней. Ножка шкафа все еще слабо шевелилась, но магический заряд, двигавший эту истертую, со следами крысиных укусов палку, явно иссякал, так что через несколько минут она должна была остановиться. Сама же хозяйка с усилием оправила подол и непонимающе уставилась на гостя. Очевидно, к ней в полной мере вернулся страх, испытанный ей в момент встречи с Валлентом. Но на этот раз он был вызван, вероятно, уже не каплей крови, истекшей из носа ее сожителя, а тем, с какой легкостью она забыла обо всем на свете, и страстью, с какой домогалась незнакомого человека.
– Бес… – прошептала она и медленно сдвинула ноги. Ощутив в себе инородный предмет, она закрылась платьем и запустила под него руку, затем извлекла оттуда неопрятный, блестящий кусок дерева и уставилась на него как на чудовищного слизняка.
Магистр усмехнулся, захлопнул жестяную коробку и поднялся. В этом доме делать ему больше было нечего.
Раскачиваясь в седле и ощущая боком приятную тяжесть приобретения, он размышлял над причинами, побудившими Мегаллина спрятать фолиант Крисса. Неужели он не хотел, чтобы и другие маги прошли его путем и приобщились к бесконечному океану жизненной силы? «А хочу ли этого я?» – спросил он себя и протянул руки к солнцу, клонившемуся к западу. Теплые вечерние лучи проникли ему под края воротника, мягко поглаживая лиловые «фурункулы» на шее. «От Мегаллина может начаться новый род людей, так же, как и он сам, подобных Богу, – подумал он. – Если ему повезло и у Маккафы родится мальчик. И если он был уверен в этом, то фолиант Крисса больше никому не нужен. Он даже мог его уничтожить, чтобы остаться единственным прародителем будущих жителей страны. Теперь понятно, почему он считал, будто за его портрет скоро дадут тысячу дукатов. На самом деле ему нет цены». Интересно, перейдут ли мощь и восприимчивость погибшего мага к его ребенку?
Но почему в таком случае он оставил после себя и желтую мазь, и трактат, и собственные лабораторные записи? Единственно разумным объяснением было то, что его попросту убили в самый разгар успешных экспериментов. И сделал это, скорее всего, «хирург» Шуггер – недаром же Таннига и Мегаллин обменялись письмами буквально накануне убийства.
Как, кроме того, могло получиться, что Орден не побывал хотя бы рядом с домом Мегаллина? Труд Крисса с легкостью обнаруживается простейшим амулетом, в чем успел убедиться Валлент. Может быть, Деррек решил, что белое свечение талисмана магического знания – всего лишь его реакция на многолетнее присутствие доме члена Ордена?
Эти мелкие вопросы какое-то время занимали Валлента, но потом он переключился на более приятные раздумья над тем, как он употребит мощь, которую подарит ему овладение магией жизни.
Глава 26. Пятидневная война
Пятая тетрадь была чуть-чуть тоньше, чем все остальные. Валлент разделил добытые им документы на четыре неравные части: левая, самая внушительная, состояла из старого дневника Мегаллина, сшитого им в журналы, вторая представляла собой тонкую стопку его поздних записей, в третьей лежали письма и несколько туманного содержания бумаг, а правая была образована фолиантом Крисса Кармельского и портретом Маккафы. Магистр обнаружил его среди бессистемных бумаг неясного назначения и смысла; как ни был он подготовлен узреть нечто необыкновенное, лицо тринадцатилетней девушки поразило его своей почти расцветшей, взрослой красотой. Она смотрела не на художника, а немного левее, что дало Буззу право изобразить у нее под нижними ресницами тонкую тень, неожиданно придавшую правильному девичьему лицу какой-то «неземной» отпечаток. Валлент некоторое время полюбовался юной Маккафой и отложил ее портрет в сторону.
Систематический подход требовал наличия на столе также лабораторного журнала и трудов Берттола и Лаггеуса, но они, к сожалению, хранились в Ордене и вряд ли могли быть вынесены из него. Издавна полагая, что последовательность в работе с документами – полезная вещь в любом расследовании, магистр вынул из первой стопки последнюю, пятую тетрадь погибшего мага.
«805. 17 января. Мой летний долг висит на мне, как камень. Осталось выплатить ровно половину, так что как раз к отпуску и рассчитаюсь.
14 марта. Наконец-то растаял снег на подоконнике. Правда, в последнюю неделю он напоминал скорее рыхлый, серый лед. Утром в моей комнате – яркий солнечный свет, и могучие силы природы бурлят в моем организме. Наплевать на бесконечные долги и заглянуть в «Эврану», что ли?
15 марта. Нет, больше я туда не пойду – дерут три шкуры, еще больше, чем в прошлом году! Буммонт сказал, что на улице лучше не знакомиться, а то могут возникнуть проблемы со здоровьем. Я шутки ради спросил у одной (в парке), сколько она берет – оказалось, расценки в два раза меньше, чем эвранские! Но Буммонт – специалист в этом деле, и я решил его послушаться.
29 мая. Вчера подумал: а не заказать ли себе нарядную рубаху? Финансы вроде бы позволяют. Варил прошлогоднюю свеклу (сгоряча купил на рынке фунтов 10 и с тех пор как только не готовил этот гнусный овощ!) и размышлял над фасоном и цветом. Закажу, наверное, похожую на Буммонтову – длиной чуть ли не до колен, в крупный яркий цветок, с тонким шелковым поясом. Такие сейчас носит зажиточная молодежь. Я же хоть пока и не слишком богат, но вскоре должен освободиться от бремени, которое взвалил на себя, а затем усугубил собственной невоздержанностью. Так вот, «Жемчужина» – самое престижное ателье в городе, и для имперских служащих у них установлена скидка (я так думаю, им за это налоги сбавили).
30 мая. Посоветовался с Буммонтом, и он одобрил мой план и даже одолжил мне двадцать дукатов до стипендии. Это будет первая одежда, которую я куплю себе самостоятельно. Заручившись Буммонтовой моральной поддержкой, после полудня я пошел на первый этаж (то есть в ателье) и смело сдался мастеру. Это оказалась уже немолодая женщина в совсем простом голубом платье. Она критично оглядела меня и спросила: «Что, и вам нужна распашонка?» Я смущенно кивнул, а три каких-то девицы (скорее всего, швеи или их помощницы) отвернулись и стали шушукаться, посматривая в мою сторону. «Вы знакомы с нашими расценками?» – на всякий случай спросила хозяйка ателье. Я опять кивнул, показал ей свое свидетельство имперского служащего (стажеры тоже люди!) и пробормотал: «Мне со скидкой». Печать Ордена не вызвала у нее удивления или испуга: очевидно, я был не единственным орденским модником. Кажется, у меня был довольно глуповатый вид, но она и не подумала улыбнуться (попробуй только посмейся над магом!), а вместо этого стала мне демонстрировать свою последнюю модель. «Материал, конечно, – шелк, длина – до бедер, внизу боковые разрезы, проймы – широкие и заниженные, очень широкие рукава (а запястья туго стянем манжетой)…» Она продолжала в том же духе, но я запомнил только «воротник шалькой, богато драпированный» и при этом куда-то «ниспадающий», широкие углы каких-то «полочек» и 5 серебряных застежек. Ее речи чуть не вогнали меня в транс, но она вдруг положила мне ладонь на локоть и спросила: «Цвет какой выбираете?» Тут уж я знал, что ответить (Буммонт надоумил!) и гордо говорю: «Тускло-красный». Она похвалила меня за истинно аристократический выбор и добавила: «Многие богатые люди предпочитают малиновые, но я уверена, что до следующего года этот оттенок не доживет». А потом меня одна (черненькая и не слишком симпатичная) из девиц обмеряла – прикладывала повсюду свою мерную веревку и записывала на бумажке числа. При этом так смущалась, что пару раз, по-моему, записала совсем не то, что нужно. Но я не был уверен и поэтому ничего не сказал, и кроме того, может быть, именно так и нужно замерять части тела?
3 июня. Вчера вечером провожали маму на гастроли. То есть она поехала сегодня, а вчера была просто вечеринка с участием вечных Реннтигов. Они смотрят на меня почти как на секретаря Императора – со смесью восторга и страха, а мне смешно – еще пару лет назад я был для них обыкновенным мальчишкой, развлекавшим Наддку во время их визитов. Она, кстати, заметно подросла и смотрится этакой пышкой, довольно аппетитной. В апреле ей исполнилось 14 лет. Ее по привычке поручили мне и отправили нас в мою старую комнату (в ней ничего не изменилось), чтобы я показал ей какой-нибудь «фокус». Насколько я помню, будучи подростком она вела себя дерзко и постоянно пыталась мной командовать, а тут как будто оробела и сказала едва десять слов. Эта перемена в ней мне понравилась, я продемонстрировал ей эффектную чепуху с поднятием вверх мелких предметов и преломлением света (я недавно научился делать прозрачное воздушное «зеркало», когда свет отражается от «пустоты», а то и якобы «проходит» сквозь вещи). Последнее, к слову, относится к истинной магии действия, хоть и просто по исполнению. А потом я попрощался с родителями (особенно с мамой) и гостями и отправился домой (было уже десять часов).
5 июня. Сегодня исполнился назначенный срок, поэтому я в обеденное время сразу отправился в «Жемчужину» (а в квартире меня ждал вчерашний свекольный суп, поэтому я туда не рвался). Хозяйка ателье приветствовала меня как завсегдатая, и тут же давешняя девчонка вынесла мне мой наряд. И что же? Стал я его примерять, и оказалось, что шалька воротника «ниспадает» под неправильным углом! Швея прямо-таки побелела от испуга, когда хозяйка взглянула на нее и спокойно сообщила об ее ошибке. У девчонки сами собой потекли слезы, и она тут же убежала в мастерскую, а я стоял как истукан и не мог понять, что делать с неудавшейся распашонкой. «Ах, беру только самых лучших, и все равно ошибаются, – вздохнула мастерица. – Видно, не получится из нее настоящей швеи. Я не могу отдать вам такое изделие». И она решительно предложила мне оставить рубаху на доработку. «У меня есть знакомая выпускница школы искусств, – сказал я. – Она неоднократно получала призы на конкурсах и мечтает работать в лучшем ателье города. Если она вам подойдет, эту неловкую девушку можно будет уволить». Хозяйка пожала плечами и несколько минут рассеянно думала (пока я переодевался за ширмой), а потом говорит: «Что ж, пусть зайдет в воскресенье, к десяти часам утра, и принесет свои изделия».
12 июня. Я так и думал, что у Динники все получится! Она предъявила хозяйке ателье свои вещи (и документ, конечно), та посмотрела на них и предложила с понедельника работать на нее. Рубаху, кстати, мне еще 6-го числа отдали – все в ней было согласно канону. Буммонт, когда увидел ее, выпучил глаза и показал большой палец. По его словам, все девчонки на набережной будут теперь за нами толпами бегать, а мы с ним будем гордо вышагивать, поплевывая шелухой, и презрительно отвергать их. Придя вечером из Ордена (а я задержался там допоздна) нашел на двери приколотую записку от Динники. Она пишет: «Прошу тебя быть завтра дома (в 19 часов)».
13 июня. Уф, Ну и устал же я. Ровно в 7 вечера пришла Динника, а вместе с ней – ее товарка по прежнему цеху! Девушка почти такого же возраста, как и моя подруга детства, и почти такая же красивая: волосы короткие и какие-то лохматые, крупные карие глаза и безумно узкая талия. Надо сказать, что я страшно удивился, но все же предложил свое скромное угощение (какие-то лежалые овощи с ростками, но вареные). Увидев мое бедственное положение, они, по-моему, поразились еще больше, однако виду постарались не подать и быстро накидали на стол мяса, фруктов и бутылку недорогого, но вкусного вина. Наверное, битый час мы разговаривали о всяких пустяках (опять пришлось глупые «фокусы» показывать). Динника явно тяготилась обществом своей подруги, однако смеялась вместе с нами – а та заливалась соловьем и утверждала, что шьет ничуть не хуже Динники и ей пока просто не везет. А когда мы все съели и выпили, Динника ей сказала: «Эттеласа, мы и так сильно отвлекли Мегаллина…» И дальше в том духе, что им пора домой, но ей лично нужно сказать мне два слова наедине. Та нахмурилась, помялась, но все же вышла со словами: «Жду пять минут и иду к тебе». «Прости меня, пожалуйста, – промямлила Динника, пересаживаясь ко мне на кровать, – я совсем не хотела тащить ее за собой… Она сказала при матери, что тоже хочет к тебе в гости – мол, никогда не видела вблизи мага, а та и рада, заставила меня взять ее с собой». – «И чего же она так боится?» – полюбопытствовал я. «Мы с Клуппером помолвлены, – сказала она, опустив голову. – На днях от него письмо пришло». – «Откуда?» Честно говоря, никакого особого чувства я не испытал: ее известие не вызвало у меня «душевную боль» (это из театрального лексикона). «С острова Булльтек, – сообщила Динника и достала из какой-то неведомой складки своего белого платья конверт. – Вот, только позавчера принесли». Да, в порядочную дыру загнали парня, а ведь наверняка он рассчитывал остаться если не в столице, то хотя бы в метрополии. Что ж, он с самого начала знал, на что идет. «Ты хочешь, чтобы я его прочитал?» Она как-то испуганно посмотрела на меня и отрицательно помотала головой. «А когда вернется, не ведаю, а он не сообщает, – вздохнула. – Год уж прошел, как помолвку справили, а вскоре после нее он и уехал по договору». Я молчал и не знал, как мне ее утешить: в самом деле, не хуже него знала, что служить ему придется, скорее всего, вдали от родины. «К нему собираешься?» – спросил я наконец. Тут уже она молчала довольно долго, и я подумал, что Эттеласа уже, наверное, плюнула и отправилась ябедничать. Раза два Динника рот раскрывала – наверное, хотела что-то важное мне сообщить, даже начала: «Ты просил за меня хозяйку ателье…», но так и не решилась, спрятала письмо и попрощалась. И вот теперь я сижу и думаю: «Что, собственно, она собиралась мне сказать?»
20 октября. Ездил в отпуск на море! Буммонт, когда я вернулся (он раньше приехал, из Горна), первым делом спросил меня: «У Каммилы гостил?» Но не совсем угадал: нынче я проехал вдоль всего побережья Хайкума, останавливаясь в пяти городках на семь-восемь дней. С Наллифом вино не пил (хоть он и подбивал меня на это дело), и вообще деньги старался экономить. Каммилу, конечно, тоже навестил, только все комнаты в ее доме оказались заняты, и мы с ней в саду (под луной!) три раза встречались.
806. 8 января. Работа моя вступает в завершающую стадию: позади тяжелое штудирование пыльных манускриптов и изнурительные опыты с мнимой магией действия. (Надо заметить, что истинная магия дается мне гораздо легче, что довольно необычно.) Уже готов материал для вводной главы, для двух раздельных – о свойствах «облегчающей» и «утяжеляющей» мазей, а также глава по моделированию оптимальной формы «паруса». Кстати, мне удалось не только усовершенствовать мнимую часть проекта, но и сделать ее влияние незначительным – теперь достаточно поднести открытый пузырек с веществом к ведущему предмету (то есть к тому, который держит гондолу в воздухе) и произнести про себя заклятие, чтобы этот предмет начал подниматься (или опускаться). Десятки раз пробовал действовать вовсе без пузырьков, но пока ничего не выходит (остается только надеяться, что контакт с магической смесью – не принципиальное условие полета).
19 ноября. Что-то совсем я свои записки забросил. Оно и понятно – на перо и чернильницу уже смотреть не могу: так много приходится с ними «работать». Хорошо бы изобрести такую штуку, чтобы по десять раз одно и то же переписывать не приходилось! А то не понравится точность формулировки где-нибудь в середине текста – и вся работа потеряет законченный вид (и в библиотеку такую уже нельзя сдавать). Так и сижу, обрывки с поправками подклеиваю.
22 декабря. Ходил навещать родителей (отметили Зимний Солнцеворот) и после, часов в девять вечера, встретил возле театра Бузза! Стоять на морозе не хотелось, и мы заглянули к нему в мастерскую на кружку вина. Мне его вид, откровенно говоря, не понравился – какой-то он был похудевший и задерганный. «Когда красный плащ получишь?» – спросил он. «Летом или осенью», – ответил я. И это правда, работа по управляемому воздухоплаванию близится к концу, осталось отладить скоростной спуск (подъем уже работает), и можно будет отказаться от страховочного каната. Он поведал мне кое-что о своей жизни: в марте у него родилась двойня, и у меня челюсть отвалилась при известии, кто стал счастливой матерью. Это Бюшша! «Ты же с ней разругался!» – вскричал я. «Так-то оно так, – мрачно сказал он. – Только потом она пришла ко мне в театр и… в общем, сам не понимаю, как я поддался, только она меня окрутила. И в Канцелярии были…» – «Когда это случилось?» – «Года два назад». И вроде была у него подруга, красивая и умная девчонка, да только вредная, все время Бузза осаживала, когда он к ней с нескромными предложениями подъезжал. Вот он и сломался. А потом вдруг враз двое детей родилось, таких же здоровых и упитанных, как мамаша. И вот теперь он снимает квартирку в Кривом переулке. Я пригляделся к его картинам и вижу – не тот уже Бузз, что раньше, и картины у него все больше традиционные, в стиле «декор»: закаты на Хеттике, морские пейзажи с парусниками, какие-то гладкие фрукты и так далее. Он заметил мой интерес и скривился, будто у него зуб заболел: «Они жрут, как стадо свиней. А за эти поделки больше платят. Но ты не думай, я ничего не забыл, иногда и хорошие вещи получаются». В общем, домой я только часам к одиннадцати явился.
807. 1 апреля. Я написал уже большую половину своей дипломной работы (правда, пока только в черновом варианте). И наконец-то выяснил все про влияние мазей на материал ведущего предмета, а то этот вопрос буквально зиял в моем проекте белым пятном (признаться, здесь мне очень помог Бекк, авторитет в магии земли). Коротко говоря, мои вещества или увеличивают расстояние между частицами материала, или уменьшают его. Казалось бы: ну и что, все равно вес предмета должен остаться прежним, количество этих частиц ведь не изменяется! Но нет, здесь есть одна очень существенная хитрость – я произношу заклинание, которое превращает ведущий предмет в подобие пузыря в воде: плотность воздуха в тонком слое вокруг контактирующего с мазью предмета настолько возрастает, что он (этот предмет) просто взмывает ввысь. По крайней мере, так мне все представляется. Если в итоге мне не дадут ежегодную имперскую премию, это будет величайшая несправедливость в истории Ордена!..
28 сентября. Ну и славно мы вчера повеселились – всем Орденом отмечали на природе осенний Звездопад! Диплом практически написан, и даже назначена дата его представления: 26 ноября. А летом я никуда не ездил, работал. Тяжело, конечно, но что поделать?
26 ноября. После моего доклада и прений Геббот сказал, что премия почти что у меня в кармане. Эннеллий и все прочие маги выслушали меня благосклонно, и на полевые испытания все дружно поехали (кроме Деррека). Я хотел отправиться в полет без страховочного каната, но Мастер запретил, так что пришлось мне следить за тем, чтобы он ни разу не натянулся. Полетал я над ними в разные стороны, вверх и вниз (и даже с высоты произвел среди деревьев мощный вихрь, который едва не зацепил мою «корзину»). Маги хлопали в ладоши с такой силой, что мне было их отлично слышно, хоть «рукотворный» ветер и свистел в ушах. А когда я приземлился, Мастер сказал: «Наступил величайший миг в истории Империи – человек взмыл в небо словно птица! Осталось направить это замечательное достижение на службу Императору и простому люду». Геббот мне потом растолковал его слова: если на новом месте службы у меня будет свободное время, мне предлагается разработать руководство по применению воздухоплавания в экономике. Так что жду теперь решения секретаря Императора – именно он решит, где имеется наибольшая потребность в моем магическом искусстве. Перо живо бегает по бумаге (не писал уже несколько дней), а на душе полная пустота: как будто все важное со мной уже случилось, и завтра можно помирать. А ведь впереди еще целая жизнь, и я уверен, что случится в ней еще много интересного. Завтра куплю что-нибудь экзотическое и дорогое и завалюсь домой на пир (еще неделю назад уговорился). Но свой именной талисман магического знания, «Ветродуй», никому не покажу, а то его сила может уменьшиться (пусть Геббот и говорит, что это устаревший предрассудок, который давно развенчан).
27 ноября. Буммонт мне сегодня сказал, что у Деррека в семье неприятности, поэтому он вчера не поехал со всеми на мое представление. Кажется, Маккафин ребенок простудился и тяжело болен, вот они и отвозили его в Академию.
2 декабря. Вчера вечером Круссинда принесла короткое письмо от Маккафы и Деррека. Они приглашают меня поддержать их в тяжелые дни и прийти на сегодняшние похороны. У меня просто сердце останавливается, как представлю себе, что стало с Маккафой после такого несчастья. Теперь понятно, почему Деррек так и не приходил с того дня в Орден. Впервые за много лет я вновь прикоснулся к Маккафе (когда неловко пытался выразить ей сочувствие). Внешне она мало изменилась. Они живут в квартале между Меловой и Береговой улицами, оттуда совсем недалеко до кладбища – только через мост перейти, и еще столько же от Хеттики на запад.
21 декабря. Завтра праздник, а на душе так погано, что хоть плачь. Не хочу об этом писать, но правило есть правило: премию присудили Дерреку. Эннеллий придумал оправдание своим действиям: мол, по одной теме две премии не полагаются, а то бы он обязательно ходатайствовал… и так далее. Где они это нелепое установление отыскали? Смущенный Геббот после заседания совета магов подтвердил, что и в самом деле, есть в положении о премии такой параграф (где-то в самом конце), только он до сих пор никогда не применялся, вот он (учитель) о нем и забыл. Ну и бес с ними, и без премии проживу. Так или иначе, оплата с нового года должна в два раза возрасти, а свидетельство мага мне сразу дали. И теперь я думаю: «Куда меня направят?» Может, оставят работать в Ханнтендилле? А в общем, наверное, это даже правильно, что именно ему премию дали. Как это ни приземленно может прозвучать (глупо стесняться гипотетических потомков, да и правда это), деньги сейчас ему и в самом деле нужнее. Да и тема у него действительно серьезная, что-то вроде «Об основах экономичного подхода к генерации эффективных заклинаний». Я просмотрел его труд (прочитать не вышло, экземпляр всего один) и понимаю, что он не зря ел свой хлеб – пару простых рекомендаций из этого трактата я даже попытался воплотить в жизнь, правда, не слишком успешно.
808. 12 февраля. Начал сегодня сборы в дальний путь. Как ни странно выглядит такое совпадение, но меня посылают в энтоланский филиал Ордена. Я сильно подозреваю, что к моему назначению приложил руку Геббот (я не раз вворачивал в наши беседы упоминания о хайкумских «магических» традициях и тамошнем хитром казначее). Вообще, можно сказать, что мне не повезло – очень уж хайкумский наместник насел на секретаря Императора, требуя «воздушного» мага в свою провинцию. Завтра найму коляску для транспортировки накопившихся в квартире вещей (обратно родителям верну). К моему удивлению, их оказалось раза в два больше, чем я привозил из дома.
13 февраля. Не возьму с собой ни трактатов, ни артефактов – я и так уверен в своих силах. К тому же там наверняка найдется все, что нужно.
11 мая. Вот и остались позади и банкет в «Эвране», и прощание с родителями и друзьями (всех навестил!), и даже сама Эврана. Как я и думал после представления диплома, новая жизнь быстро вытеснит мои переживания о скоротечности бытия. В первый же день по прибытии (27 февраля) снял себе приличную квартирку с одной комнатой, неподалеку от Ордена (хайкумский филиал тут все так называют, и я тоже быстро привык). Удобств здесь ничуть не меньше, чем в моем родительском доме (но про квартиру на Береговой лучше не вспоминать), и при этом недорого. Денег хватает, чтобы отлично питаться в мелкой таверне поблизости от дома (остается еще на всякие развлечения типа местных театра, Арены, пива и прочего. Но по Ханнтендиллю, Буммонту, «Эвране», маме я по-прежнему безумно скучаю. И даже по Дерреку. Наллиф говорит, что это пройдет, и постепенно я буду чувствовать себя здесь совсем как дома. Скорее бы.
21 августа. Ну и жара здесь летом, еще хуже, чем в столице. Как будто живешь на курорте, только моря нет. Хорошо хоть, поблизости протекает речушка под названием Энта, и все от мала до велика ходят и плещутся в ее водах. А она мелкая и узкая, поэтому творится что-то ужасное. В июле брал каникулы и гостил в Дентайе, и на этот раз мне досталась комната в «моем» первом прибрежном доме, где жила Каммила (хотя средства и позволяли мне снять себе более приличное жилье). Но Каммила вышла замуж, поэтому пришлось мне знакомиться с другой девушкой. Ее звали Путтива, и была она светловолосой и стройной, словно кипарис. Но уже через две недели я поймал себя на странной тяге бросить свой отдых и вернуться к работе. А занимаюсь я перегонкой туч, поскольку климат в Хайкуме, несмотря на близость к морю, отчего-то засушливый, и дожди, если их не вызывать, идут редко. Особенно это пагубно сказывается на очистке канализационных стоков. Но в Энтолане довольно сильная команда магов, и мы справляемся с запросами наместника. Честно говоря, для меня работа – несложная, я за полдня (в паре с «водяным» магом Даммельном или его дублером) могу собрать приличную тучу и всю ночь гонять ее над Хайкумом: отсюда частые поездки по провинции, сопровождающиеся застольями в домах главных местных чиновников и некоторыми излишествами. И за это мне еще платят по 90 дукатов в неделю! Если же, скажем, я хвораю (или в отпуске), то меня подменяет пожилой маг Фаррет, встретивший меня со слезами радости: силы у него на исходе, и ему уже недолго осталось жить в этом мире. В остальное время он почитывает никому не нужные фолианты, привезенные в прошлом веке из Эвраны. Самый молодой у нас в Ордене (кроме меня) – специалист в магии огня Ассальн, ему тридцать четыре года. Его фейерверки, конечно, и в подметки не годятся шуттиховским, и он устраивает их от силы раз в год (на День Империи, и я только на днях видел его представление, когда вместе с подругой гулял по центральной улице Энтолана), а в остальное время года «выбивает» для огненного праздника ингредиенты. Но людям все равно нравится.
13 декабря. Катталина сегодня спросила меня, не стоит ли ей переехать ко мне, все равно, мол, она проводит в попытках совладать с моей бесхозяйственностью большую часть своего времени. И что мне делать? Она еще в прошлом году закончила местную поварскую школу и с тех пор не может никуда приткнуться (хотя таверн в Энтолане, а особенно на побережье – тысячи). Какого качества у нее стряпня – я испытал на собственном желудке, поэтому понимаю владельцев этих заведений как никто. Зато внешность у нее – и приснопамятному Буммонту не снилась, а он был докой по женской части. Может, у нее другое призвание? Кстати, я в ноябре отправил Буммонту уже второе письмо (первое написал еще в марте), в котором спросил об успехах на магическом поприще.
809. 8 января. Копался в своих старых бумагах (искал конспект старого, но полезного трактата) и опять наткнулся на дневник. Пока Катталина где-то шляется, решил написать несколько строк. Ну, написал, и что дальше? Есть охота страшно, лучше сварю брюквы (больше ничего не осталось – так смачно мы Зимний Солнцеворот отметили), чем бумагу понапрасну марать. Филиал на днях получил свежий номер орденского «Вестника», и я с каким-то тоскливым чувством прочитал его с начала до конца. На последней странице было написано и про то, что я получил назначение в Хайкум (в одной строке уместилось).
5 мая. Наконец-то пришел от Буммонта ответ. Как я и ожидал, он по-прежнему стажерствует, и совет магов, кажется, давно махнул на него рукой (работает он при этом добросовестно – талант, ничего не скажешь). Еще он пишет о том, как Дадденк за несколько часов заработал пятьсот дукатов (и Шуггеру тоже кое-что перепало). У Императора случилось обострение в животе, и они вскрывали его (живот, конечно) вместе с медиками из Академии. Вынули оттуда паразитную кишку, переполненную вонючим мусором, и обратно все заштопали. Император поболел еще недельку-другую и встал на ноги, а потом первым делом одарил своих лекарей горой дукатов.
1 августа. В Ханнтендилле ничего не изменилось. Пожил я там недельку и – странное дело – стал скучать по Энтолану! Все друзья разъехались, так что почти никого из школьных приятелей и магов я так и не встретил (а оставшимся, кажется, только мешал заниматься делом). Если бы мне сказали год назад, что будет так, я бы рассмеялся говорящему в лицо.
11 октября. Прогуливался сегодня с Тоффикой и встретил неподалеку от набережной Катталину с каким-то ухажером. Кажется, она была пьяна.
810. 24 января. В Хайкуме происходит что-то странное. Я заметил, что в лавках стали исчезать азианские товары. У меня безвозвратно провалилась в трубу ложка, и понадобилась новая, вот я и заглянул в ближайшую посудную лавку. Продавец мне сообщил, что подвоз изделий из металла сильно сократился. И вообще, азианские купцы почти перестали посещать Хайкум, поэтому местным торговым людям приходится ездить за товаром в Эврану. Что у них там, экономический кризис разразился? В итоге какую-то жалкую ложку (подержанную!) купил на рынке, втридорога.
30 апреля. Утром почтальон (как всегда в конце месяца) доставил в Орден несколько официальных бумаг из имперской Канцелярии, и среди них оказалось предписание для меня. Я минут десять смотрел на него, и печать расплывалась у меня в глазах, превращаясь из чернильницы в толстую жабу с пером на макушке. «Сим предписывается магу второй ступени Мегаллину, приписанному к хайкумскому филиалу Ордена магов, прибыть к 1 июня в Ханнтендилль (Эврана) для получения направления для дальнейшем прохождения службы во благо Империи. О прибытии известить секретаря имперской Канцелярии Зиммельна». Эти чиновничьи обороты подействовали на меня, как бутыль виноградного вина – до сих пор в голове шумит. Утварь подарю Тоффике, пусть вспоминает (или просто оставлю в квартире). Неужели опять отправят в какую-нибудь провинциальную дыру? На севере Эвраны десятки мест, нуждающихся в специалистах моей квалификации – например, пустынный восточный район.
2 мая. Интересно, каким образом старина Фаррет будет без меня управляться?
15 мая. Канцеляристы оказались предусмотрительными – они прислали мне замену, молодого мага Барртина, в этом году представившего совету свой дипломный труд. В последние годы Геббот с ним порядочно возился, и я думаю, что Барртин не хуже меня справится с тучами (нынче он с кислой миной принимал мой кабинет и спросил, по какому адресу я снимал квартиру). Он, правда, занимался пограничной магией («Лучший воздух для произрастания злаков», – кажется, такая была у него тема), но общие места, я думаю, Геббот в него вдолбил по самую макушку. Послезавтра намерен отправиться в путь, а завтра, с благословения Наллифа (если орденская казна позволит) устроим поход в ресторан. Тоффика, как узнала, что я возвращаюсь на родину, разревелась и не показывается у меня (наверное, ждет, что я приду к ней и позову с собой, в Эврану). Как-то там Динника? Приехал ли Клуппер или все еще киснет на Булльтеке?
3 июня. Секретарь Зиммельн уделил мне не слишком много времени, но успел сообщить, что с 1-го числа я получаю жалованье в его Канцелярии. Я спросил у него: «Стоит ли мне обзаводиться жильем?», и он разрешил мне устраиваться в городе как пожелаю. Если я его понял, то в ближайшее время они не планируют выслать меня из Ханнтендилля. Жалко, с мамой не успел повидаться, она за несколько дней до моего приезда отправилась на гастроли. Пошел по знакомому адресу на Береговой, и Круссинда встретила меня как родного – но моя прежняя квартира была занята! Каким-то богатым горнским торговцем, скупавшем в столице азианские изделия из металлов. Однако он собирался вскоре уехать, так что я решил не горячиться и подождать несколько дней, а не метаться по хозяевам в поисках жилища. Тем более, что отец предлагал мне пожить в нашем доме.
8 июня. За то время, пока я не посещал Эврану (то есть с прошлого лета), Клуппер сумел-таки вырваться с Булльтека и вернулся в Ханнтендилль (кажется, тут не обошлось без старины Блобба). И, конечно же, тотчас женился на Диннике. Отец сказал мне, что встречал его несколько раз в тюрьме, куда его определили начальником караула (то есть он теперь капрал). Если повезет, лет через десять-двадцать станет капитаном. Но особенно поразило меня то, что он по-прежнему подрабатывает у Блобба! Видимо, аренда квартиры стоит немало, да еще и Диннику содержать приходится (она уволилась из «Жемчужины» и вскоре должна родить). Смирить нелепую гордыню и жить в Блоббовом доме он, конечно, не смог.
19 июня. Удивительное событие случилось сегодня вечером. Я пришел домой, поужинал сочными остатками «эвранского» обеда и собрался спать, как в дверь постучались – пришла Круссинда с письмом от Веннтина! Вся сонливость, конечно, тут же слетела с меня, как ее и не бывало. Когда он успел узнать, что я вернулся в Ханнтендилль? Она сообщила, что конверт принесли еще днем и оставили владелице дома, чтобы она передала его квартиранту (то есть мне). Не без порядочного недоумения и даже с опас
- Предыдущая
- 61/73
- Следующая