Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович - Страница 108
- Предыдущая
- 108/242
- Следующая
Он обнял Олафа, похлопал по спине. Викинг был красив, глаза блестели счастьем.
– Я желаю тебе удачи, когда вернешься в Гардарику.
– Благодарствую.
Владимир повернулся к своему коню, потом вдруг словно вспомнил нечто несущественное:
– Ах да!.. Я все-таки отыскал то сокровище. Ты был прав, там не так уж и много, но все же усилий стоило… Возьми эти монеты, здесь по дороге есть «Ромул», лучшая харчевня в городе. Выпей лучшего вина за мое возвращение на Русь!
Олаф изумленно смотрел на золотые монеты в его ладони. Это было настоящее полновесное золото, а на монетах выступали полустертые лица незнакомых римских цесарей.
– Ты все-таки нашел… – выдохнул он. – Ты… За что тебя любят боги?.. – Опомнившись, он протянул монеты обратно Владимиру: – Нет, забери.
– Это не доля, – объяснил Владимир, – просто вспомни меня за чарой. Боги сделают мне путь легче.
Олаф покачал головой:
– Феора терпеть не может мужчин, от которых несет вином. А ее отец говорит, что вся Греция погибла от вина. А ныне сгинет и Римская империя.
Владимир засмеялся:
– И ты веришь? Ее отец наверняка сам тайком прикладывается к кувшину. А Феора на самом деле больше уважает мужчин, которые умеют пить, а ума и мощи рук не пропивают! Отныне тебе нести крышу дома на своих плечах, а такой человек должен отвечать за свои действия. – Он заставил Олафа спрятать монеты, еще раз обнял: – Помнишь родник у гигантской шелковицы? Я там дам отдохнуть коню.
Олаф спросил удивленно:
– Зачем ты мне это говоришь?
– На тот случай, если вдруг передумаешь.
Олаф посмотрел ему в глаза, медленно покачал головой. Голос викинга был тверд:
– Нет. Мужчина рано или поздно находит настоящую женщину. И понимает, что всю жизнь шел именно к ней. Я нашел, Вольдемар!
Они обнялись, затем Владимир вскочил на коня, гикнул, как дикий печенег, и вихрем вылетел за ворота.
Олаф сожалеюще смотрел вслед.
Солнце опустилось за край земли, когда Владимир увидел гигантскую шелковицу. Конь запрядал ушами, издали зачуял свежую родниковую воду. Воздух был неподвижен, наполнен запахами тяжелого знойного дня.
У ручья он расседлал коня, седло положил под голову, лег на попону, забросив руки за голову. Теперь, когда Среча наконец улыбнулась, можно подумать и о возвращении на Русь. Год заканчивается, Олаф цел и невредим, конунг Эгиль должен дать войско, обещал. Но если даже не даст, на эти деньги Могуты все же можно нанять немалую дружину. А остальную часть платы пообещать после взятия Киева. Город богатый, дань можно вышибить знатную.
Небо потемнело, высыпали звезды. Из воздуха медленно уходило тепло, конь мерно хрустел овсом, подбрасывал торбу, выбирая со дна остатки. Владимир вытащил из сумы хлеб и сыр, нехотя поужинал, запивая родниковой водой.
Лунный серп начал меркнуть, а на востоке уже появилась светлая полоска рассвета. Владимир вздохнул, начал седлать коня. Именно в это время он и услышал частый конский топот.
Олаф крикнул еще издали:
– Я боялся, что не застану тебя!
– Я уже готовился ехать, – признался Владимир. – Ты передумал насчет женитьбы?
Олаф подъехал, глаза его подозрительно обшаривали довольное лицо друга:
– Признайся, нарочно дал денег и послал выпить?
– А что, – сказал Владимир осторожно, – что-то случилось?
– Ну, я в самом деле заскочил в придорожную таверну. Выпил пару кувшинов вина… но чертовы золотые монеты все никак не кончались, на них можно было купить пару стоведерных бочек… Нет, я не сам, я угощал всех, кто там оказался. Понятно, пришлось выпить с каждым. Потом началась драка, без нее как-то и выпивка не шла… Потом пили за примирение. А когда я приехал к Феоре, то она повела себя как-то странно… Да и ее отец зачем-то орал, топал ногами, говорил нехорошие слова. А Феора сказала, что в ее семье допустимо все, кроме пьянства, и что она видеть меня больше не желает, а о свадьбе чтобы я забыл и думать. Я в ответ сказал, что не взял бы ее на свою родину даже служанкой… Потом мне пришлось даже обнажить меч, чтобы пробиться к выходу. Надеюсь, никого не убил, хотя поклясться не могу, темно было…
– Долго же ты гулял, – сказал Владимир, пряча победную усмешку. – Поехали! Если не успеем к утренней смене, вычтут четверть жалованья.
Они подъехали к баракам за час до рассвета, когда сон особенно крепок. Однако Вепрь умел готовить воинов: незамеченными проскользнуть не удалось: стражи зачем-то сразу разбудили Вепря. Тот, на удивление, оказался молчалив, лишь потемнел как грозовая туча, грозно хмурил брови. Кивком велев идти за ним, он привел в комнатку дежурной стражи, огляделся, закрыл дверь плотнее, захлопнул ставни на окне и сказал, понизив голос:
– Я не знаю, что вы затеяли, ребята. Но ваши головы кто-то оценил дорого.
Олаф быстро посмотрел на Владимира. Тот спросил мертвеющими губами:
– Что стряслось?
Вепрь потребовал:
– Ты кому-нибудь дарил свой красный плащ?
Владимир покачал головой:
– Нет. Он мне дорог… Красный плащ в моем племени означает… многое означает.
Вепрь зыркнул, словно кнутом стегнул, прорычал гневно:
– Тебе придется подыскать другой плащ.
– А что… что стряслось?
– Вас не было трое суток. Мордоклюв решил его потихоньку взять, пока сбегает к девкам. Но едва вышел из бараков… его пронзили с двух сторон. Он успел одного ухватить, а лапы у него как железные крюки, на счастье, вблизи оказалась стража. Словом, один убежал, а второго схватили…
Сердце Владимира стучало отчаянно. Олаф мычал и ковырял землю сапогом. Вепрь рыкнул:
– А что дальше, знаете?
– Вы узнали, – прошептал Владимир, – за что меня так невзлюбили…
Вепрь долгое мгновение изучал его бледное решительное лицо.
– Да? Если бы. Проклятый, когда увидел, что не вырвется, проглотил какую-то гадость. Тут же и помер, только пеной забрызгал.
Владимир едва сумел подавить вздох облегчения. Ощутил, как кровь возвращается в бледное лицо. Вепрь, судя по глазам, заметил тоже. Скривил губы:
– Не могу понять, почему Господь так бережет язычника?
– Почему? – удивился Владимир. – Охотились за Мордоклювом!
- Предыдущая
- 108/242
- Следующая
