Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/242
• Следующая

– Тот, – сказал Владимир грубо, – кого ваша свора ищет. Слезай и ответствуй, кто тебя послал, к кому и с какой вестью. Нам твоя голова не нужна, но коня ты лишишься.

Всадник смотрел расширенными глазами то на одного, то на другого. Похоже, только сейчас сообразил, опьяненный сладостными мечтаниями о подвигах, что нарвался на тех двоих, кого ищут.

– Так вы и есть… – пробормотал он ошеломленно. – Боги, какая удача! Только не дайте им уйти.

Он выхватил меч, в лице был страх, что видение исчезнет. Владимир бросил зло:

– Спрячь меч! Нам не голова твоя нужна. Где Варяжко? Куда разослал людей? Сколько вас?

Всадник молча пришпорил коня. Владимир выхватил меч. Удар был силен, скрежет и звон оглушили, он пошатнулся в седле – в дружину великого князя слабых не берут, отразил другой удар, и тут всадник вздрогнул, из вскинутой руки вывалился меч. На груди внезапно вздулся доспех, кожа прорвалась, выпустив окровавленный клюв из булата.

Олаф крикнул издали:

– Ну как мой бросок?

Всадник медленно сполз на землю. Конь испуганно переступил, но не понес, остался, лишь кожа мелко вздрагивала. Олаф нагнулся, не слезая с коня, ухватил дротик и пытался высвободить.

– Он все равно бы не сказал, – объяснил он беспечно. – Молод, горяч, отважен… Только в Валгаллу не попадет.

– Почему?

– Зачем меч выронил? Ты видел, чтобы викинг перед смертью выпустил из руки оружие?

Владимир покачал головой, глядя на друга:

– Это я не хотел бы увидеть.

Теперь у них один конь был заводной. На него сложили тяжелые мечи, доспехи, одеяла и седельные мешки. Владимир учил Олафа на скаку пересаживаться с усталого коня на свежего, ну, еще не на скаку, а хотя бы на ходу, даже это может выкроить считаные мгновения, чтобы ускользнуть от погони.

Раздетое тело убитого оттащили с дороги в кусты. Владимир поспешно отогнал видение мертвого лица с недоумевающе вытаращенными глазами. Мог бы остаться пахать землю, был бы цел!

«А разве я сам не выбрал ту же дорогу?» – сказал себе сердито в оправдание. Остался бы рабом, кто бы гнался?

Прошла неделя, показалось даже, что от погони оторвались. Однако Варяжко словно мысли читал беглецов. Или догадывался, куда стремится Владимир. Однажды от пастухов узнали, что днем раньше вперед проехали дружинники, зачем-то согнали мужиков из окрестных весей, раздали оружие.

Владимир с тревогой посматривал на холмы, что с двух сторон подступили к дороге. Буреломы, выворотни, огромные пни, орешник, за которым так хорошо прятаться…

– Передохнем, – сказал он наконец.

– Устал, – сказал Олаф покровительственно. Он был бледный, изможденный, но спину держал прямо, а плечи разворачивал гордо. – А еще степняк.

– Я из леса, – напомнил Владимир. – Но мне не нравится запах дыма.

– Ты не любишь жареное мясо?

– Не люблю, если этим мясом стану я. Даже если станешь ты, то и тогда, пожалуй… хотя… гм… Пахнет не из веси, а из леса.

– Ну и что? Охотники.

– Глупо жарить добычу в лесу, когда до веси пара верст. Вон домики! К тому же кто разводит костер тайно?

Олаф хмыкнул:

– А как ты дым учуял!

Но лицо напряглось, усталость будто испарилась, он подвигался в седле, осматриваясь, уже не страшась при неосторожном движении сверзиться вниз головой.

Владимир соскочил, Олаф молча перехватил повод. Владимир пробежал вперед к гряде деревьев, окруженной густыми кустами, упал, выглянул из-под ветвей. Дальше обрыв, но наверху стоят двое с топорами. Еще двое быстро бежали справа, перекрывая единственную тропку, а внизу на конях мчится целый отряд в два десятка голов.

Опять Варяжко, понял он, холодея. Как бы ни был отважен, однако не надеется только на дружину, привел целое войско. И загородил все ходы-выходы, мышь не проскользнет незамеченной. Молод годами, но хитер и осторожен, сволочь. Быть воеводой, ибо старается предусмотреть каждый шаг противника.

Олаф прорычал за спиной:

– Собиралась стая уток изловить двух соколов!

– У них крепкие сети, – заметил Владимир.

Олаф рыкнул еще злее:

– А мы что, лоси?

Фыркнул, решив, что хольмградец просто дразнит. Владимир чувствовал, как стискивается сердце, а мышцы зябко подрагивают под кожей. Он чувствовал страх, но вместе со страхом и странное чувство гордости. Их явилось не меньше трех десятков, а то и четырех. Они уже прохлопали ушами их раньше, сейчас горят жаждой мести… Но разве они двое не чувствуют своей возрастающей мощи? Хотя бы потому, что неделю тому за ними гнался едва ли десяток.

Сумерки сгущались, внезапно на той стороне возникло красное пятнышко. Поднялся столб дыма, странно светлый на темнеющем небе. Олаф кивнул вправо. Там зажглись сразу три костра.

– Они не станут прочесывать лес, – сказал он угрюмо.

– Разочарован?

– Я не белка, – буркнул викинг, – но мы могли бы влезть на дерево. Эти косорылые прошли бы внизу, не заметив. Правда, кони…

– Варяжко умен, – согласился Владимир. – Утром посветлу пойдут, осматривая каждое дерево. Белка не схоронится.

– Умен, – процедил Олаф, – мне бы его шею…

Он сблизил ладони и внезапно сомкнул с такой силой, что будь там даже бычья шея Варяжка, ей бы пришлось стать не толще мышиного хвоста.

– Я пойду взгляну, – сказал Владимир. – А ты подожди переполоха. Будет, обещаю. А потом проберись по реке до во-о-он той сосны. Видишь, черная раздвоенная вершинка, будто по ней гром бил. И все равно выросла выше всех!.. Коней придется оставить. Утром вблизи сосны встретимся.

Олаф сказал обидчиво:

– Почему ты? Пойду я. А ты пробирайся до сосны. Как будто я отличу сосну от елки!

– Мы не в скалах, – напомнил Владимир. – Это лес, а я – лесной человек. Вся Русь – это большой лес. И я здесь как рыба в воде.

– Это я рыба, – сказал Олаф.

– Ладно, я волк. Сумей пробраться незамеченным, ладно?

Он исчез в кустах, не шелохнув веточкой. Олаф замер с раскрытым ртом, не успев возразить. В полной тиши на той стороне перекликались люди, а костры разгорались ярче. Ни сучок не треснул под ногами хольмградца, ни листок не шелестнул. Он исчез в самом деле как молчаливая рыба в тихой воде, даже без всплеска.

• Предыдущая
• 59/242
• Следующая