Стоунхендж - Стоувер Леон - Страница 9

• Предыдущая
• 9/68
• Следующая

– Погоди, – проговорил хриплый голос, и меч замер в воздухе.

Темис встал, потирая горло, кусочки рыбьего мяса падали с его запачканной одежды.

– Он так легко не умрет. Он напал на меня, и право убить его принадлежит мне. Так, отец?

Пригубив вина, Атлас отмахнулся. Развлечение окончилось, он вдоволь потешился над горным варваром. Еще дрожа от ярости, Темис повернулся к Интебу.

– Ты говорил о кулачном бое. Завтра я покажу тебе это искусство. На открытой арене, в честном поединке, я до смерти забью эту скотину.

Эсон проснулся во мраке, не зная, день или ночь снаружи; это было и неважно в той черной дыре, где он был заточен. Боль, терзавшая его тело в разных местах, теперь слилась в один жуткий клубок, стиснувший голову. Он попытался сесть, но, словно караулящий зверь, боль швырнула его обратно на жесткий каменный пол. При следующей попытке он был более осторожен. Эсон провел руками по телу – новых ран не было, во всяком случае серьезных. Затем, с особой осторожностью, он ощупал болезненную припухлость на виске.

Теперь он вспомнил пир, издевательства атлантов, собственное нападение на самое докучливое из этих жужжащих насекомых. Он улыбнулся во тьму. Боль стоила удовольствия: хорошо было стиснуть пальцы на этом горле.

Была ночь. Конечно, ночь, если его вновь заточили туда же. Острый запах навоза бил в ноздри. То же самое место, бычье стойло. Лев микенский, заточенный в стойле быка Атлантиды. Живой еще лев. Превозмогая боль, он пополз по полу на звук журчащей в канавке воды. Она оказалась на диво прохладной, и Эсон опустил в нее лицо, потом окунул всю голову, стараясь задержать дыхание подольше. Боль отступила, и Эсон медленно приподнялся, опираясь на стену, и наконец сел, прислонившись спиной к прохладному камню.

Должно быть, он уснул в этой позе, потому что прошло время, и, открыв глаза вновь, он увидел над огромной деревянной дверью кружок света. Прежде чем дверь распахнули и свет ударил копьем в глаза, он сумел закрыть их и защитить рукой. Рядом протопали тяжелые военные сандалии; щурясь, Эсон попытался разглядеть высящиеся над ним фигуры. Противиться не было смысла, и он позволил, чтобы его подняли и выволокли из стойла. Смерть стояла рядом, удивляться он мог лишь тому, что все еще жив. Боль в голове лишила его способности думать, и он покорно пошел туда, куда его вели.

Дальше началось удивительное. Эсон слыхал о банях атлантов – многие рассказывали об этом городе, но это чудо оказалось взаправдашним. Под надежной охраной – двое вооруженных стражников спереди, двое позади, еще двое по бокам – он был приведен в комнату для омовения, куда свет попадал через узкие отверстия высоко в стенах. На почетном месте среди палаты располагалась более высокая с одного конца терракотовая ванна. Банщик шагнул вперед и склонился в поклоне перед Эсоном, стражи отступили к двери.

– Пусть господин воспользуется этой ступенькой, – опытной рукой он стянул набедренную повязку с Эсона, тот забрался в пустую ванну и сел. Банщик резко хлопнул в ладоши, раб внес огромный горшок с горячей водою и поставил его на глиняный выступ возле ванны. Взяв черпак, банщик принялся поливать Эсона, сопровождая поток воды словесным потоком.

– Вода… дивная вода. Боги благословили Атлантиду водяными ключами… вода по каналам и трубам подводится к этим баням. Горячие ключи и холодные. Так, господин мой… воды их смешиваются здесь.

В нише глиняного выступа оказалась губка, которой банщик принялся растирать Эсона, поначалу мягкими движениями удаляя запекшуюся кровь и грязь. Потом он сполоснул тело Эсона водой, очистившей его раны, смыв вместе с грязью и боль. По распоряжению банщика он поднялся и лег на прохладный камень, где, умастив тело его и волосы благовонным маслом, банщик принялся умело разминать его. Усталость оставляла мышцы, масло закрывало еще не зажившие раны. Под руками банщика боль почти оставила тело Эсона, а когда тот начал брить его острым обсидиановым лезвием, микенец уже задремал. Рядом раздались чьи-то тяжелые шаги. Открыв глаза, микенец увидел над собой на редкость уродливую физиономию. Судя по всему, нос этому человеку перебивали неоднократно, один глаз был почти закрыт разросшимся рубцом, уши были надорваны, как и часть нижней губы, – через дыру проглядывали зубы. Седой ежик на голове не мог скрыть многочисленные рубцы.

– Кулачный бой знаешь? – хриплым голосом, соответствовавшим физиономии, осведомился вошедший.

Эсон моргнул, потом отрицательно качнул головой: о таком он и не слыхивал.

– Нет. Так я и думал, откуда вашему брату знать об этом. А теперь слушай-ка старика Эйаса. Усваивай. Если ты окажешься сегодня слаб на арене, если не сумеешь показать себя, прежде чем тебя убьют, это будет стоить и моей головы. Понял меня, незнакомец?

Вместо ответа Эсон ограничился тем, что закрыл глаза. Внезапная боль пронзила его тело, и Эсон уселся, оттолкнув банщика, стиснув рукой бок: он ожидал уже, что увидит разверстую новую рану. Там не было ничего – только красное пятно на боку. Эйас ухмылялся, глядя на него, – уродливая рожа с отвисшей губой. Стиснув огромный кулак, он выставил его вперед.

– Это кулачный бой. Вот тебе первый урок. Складываешь ладонь в кулак и бьешь. На арене твои руки прикрывают кожаные ремни, чтобы крепче ударить и не сбить костяшки. – Пальцы Эйаса были узловатыми и расплющенными, покрытыми шрамами. – Человека можно бить во многие места, но все я тебе сейчас не смогу показать. Лучше бить в голову или в верх живота. А теперь вставай и ударь меня.

– Дай меч – ударю.

– Здесь обходятся без мечей, горец. Все будет так, как угодно атлантам, Темис убьет тебя со всем мастерством, на которое способен только он один.

Кулак Эйаса мелькнул, и Эсон получил легкий, но болезненный удар в челюсть, голова его откинулась назад, вновь отзываясь болью. Взревев от гнева, Эсон прыгнул вперед, нанося могучий удар, от которого кулачный боец легко увернулся.

– Нет, не так. Ты не рубишь мечом. Двигай кулаком, словно мечешь копье. Лучше, уже лучше, но не слишком хорошо. И не открывайся так, я ведь могу врезать. Больно, а? Темис будет обращаться с тобой хуже. Я слыхал, что ты облил его горячим супом и попытался удушить. Темис не из тех, кто молча проглатывает оскорбления. Горец, он забьет тебя насмерть.

Эсон отступил, по-прежнему настороже, выставив вперед кулаки.

– Это тот муж, что хочет убить меня? Он сын Атласа?

– Сын. Он могучий боец, именно это и должно тебя интересовать. Ты собираешься умереть как муж или трясущийся раб?

– Я хочу убить Темиса. Покажи мне приемы.

Осваивать нужно было многое, но времени на это почти не было.

Стража с хохотом наблюдала, как Эсон гонялся по палате за приземистым бойцом, размахивая руками, как цапля крыльями. Все усилия его почти не приносили результата, удалось только пару раз зацепить Эйаса по ребрам. Но упражнение прояснило голову Эсона, и, когда боец оставил его, микенец вылил себе на голову целый кувшин воды, расхохотавшись, когда стражи принялись бранить его за образовавшуюся на полу лужу. Он не стал возражать, когда его еще раз вытерли и умастили маслом. Банщик облачил его в высокие, плотно прилегающие штаны из нескольких слоев кожи, а затем обул в сапоги из того же материала, доходившие до лодыжек. Колодок на этот раз не было, однако, выводя его из палаты, стражи обнажили мечи.

– Уберите оружие, – проговорил Эсон, – я хочу того же, что и вы. Не дождусь поединка с вашим изъеденным червями царевичем.

Он говорил, что думал. Конечно, лучше было биться бронзовым кинжалом или мечом, даже боевым топориком, которые предпочитали атланты. Ведь оружие было только средством – Эсон жаждал битвы. О поражении он не думал – хотя, конечно, микенский царевич привык помнить о смерти. Не следовало страшиться ее или манить к себе, она всегда была рядом. Муж убивал мужа, с которым бился. Тяжелая рана означала смерть, и честнее было разом закончить начатый поединок. Двое бьются – один умирает. Иногда и оба сразу. Оружие – не главное. Главное – сама битва.

• Предыдущая
• 9/68
• Следующая