Святой Грааль - Никитин Юрий Александрович - Страница 4

Олег кивнул:

– Я тоже любил бывать на Дону.

Томас живо развернулся, глаза заблестели.

– На Дону?

– Десятки раз.

– Не видел ли высокий замок из белого-белого камня? На излучине, защитный вал и ров слева…

Олег покачал головой:

– Я бывал на берегах Дона в Восточной Руси, Палестине, Колхиде, Аравии, Гишпании, Элладе… Везде, где прошли сыны Скифа, остались реки с именем «Дон».

Томас дернулся, спросил угрожающе:

– Когда это дикие скифы завоевывали Британию?

– Я без всяких завоеваний побывал в Святой земле, не так ли? Когда-то великий вождь Таргитай… или это был Колоксай?.. решился старую богиню Дану, покровительницу кочевников, заменить на Апию, мать-сыру землю. Хотел кочевников разом обратить в землепашцев! Понятно, кровавая распря… Староверы после битвы откочевали через всю Европу, переправились на Оловянные острова. Там выстроили жертвенники на старый лад из огромных камней-дольменов. Не видал? Жаль. Красиво… Стоунхендж зовется. Дали имена рекам. А вообще-то «река» по-скифски – «дон». Город, который выстроили в устье реки, нарекли Лондоном, что значит: стоящий в устье. У нас тоже такие города зовутся Усть-Ижора, Усть-Илим, а то и просто – Устюг…

Томас оборвал надменно:

– Не видал там никаких лохматых! Мы, англы, испокон веков живем на берегах Дона. Господь создал нас прямо на его берегах, а весь белый свет сотворил чуть раньше. Всего за шесть месяцев!

– За шесть дней, – поправил калика кротким голосом.

– Сам знаю, – огрызнулся Томас. – Я боялся, что ты, язычник, не поверишь! Все-таки за шесть дней… гм… а за шесть месяцев даже твои боги сумели бы, если бы собрались кучей.

На десятый день Томас сумел влезть в доспехи. Он шатался от слабости, калика помог ему забраться в седло. Конь заржал, застоявшись, пробовал пойти гордо, калика поспешно ухватил повод, и конь встал как вкопанный. Ладонь, державшая повод, была широкая, как весло, а сама рука – костлявая, жилистая, уже малость обросшая мясом – казалась вырезанной из старого дуба. Калика раздался в плечах, хотя они и раньше были широки, лицо чуть ожило, но в глазах осталась все та же смертная тоска.

– Спаси Бог, – сказал Томас. – Позволяют ли твои боги принимать плату?

– Сэр Томас, мне надо очень мало. Когда нет травы, я могу грызть кору на деревьях. Сплю на камнях, голой земле. Будь здоров! Удачи тебе.

Рыцарь пытался приподнять копье для салюта, но не сумел. Лишь улыбнулся виновато, а конь пошел ровным шагом, стараясь не трясти хозяина. Калика поднял свой плащ, взял клюку, то бишь посох, и пошел той же дорогой, но не спеша, весь погруженный в нелегкие думы.

Дорожка вилась между деревьями, вдали уже мелькал просвет. По ветке над дорогой пробежала белка, цокнула острыми зубками, заметив бредущего человека, задержалась от любопытства. Тяжело пролетела крупная птица, попыталась сесть на ту же ветку, но застывшие в гнезде лапы цеплялись худо, и она долго махала крыльями, качалась, пока когти обрели былую уверенность.

Олег брел тихо, узнал птаху, высиживающую птенцов. Брюхо светило жалко-розовым: выщипано до голой кожи на утепление гнезда, исхудала – редко выпархивает, почти не кормится, греет птенцов, стережет…

Бесстрашно прошла в двух десятках шагов олениха, за ней бежал тонконогий олененок. Она шевелила ушами, настораживалась, на Олега лишь покосилась – странник не казался опасным. Она тыкалась в ветки, срывала листок, жевала, томно прикрывая глаза. Олененок, для которого все делалось, больше глазел на стрекоз.

Деревья расступились, Олег окунулся в жаркий воздух. Солнце обрушилось на плечи, в плаще стало жарко. Олег сбросил на спину капюшон, открыв голову жарким лучам. В Малом отшельничестве человек совершенствуется в уединении, вдали от мирской суеты – в пещере ли, пустыне, лесу или в горах. Таких отшельников тысячи, в мучительных раздумьях добывают Истину, далее несут миру. Гаутама добыл свою Истину в дремучем лесу, Заратуштра надолго ушел в горы, Христос сорок дней постился в пустыне, а с Магометом Аллах заговорил, когда тот предавался тягостным размышлениям на вершине одинокой горы.

Но есть отшельничество потруднее: быть среди людей, ничем не отличаться, вкушать ту же пищу, жить той же жизнью, но чувствовать лишь плотью, а душу держать в чистоте, уметь быть по-прежнему на вершине горы. Многие пытались войти в Большое отшельничество – немногие удержались!

Дорога петляла между холмами, дважды попались странные уродливые оливы с раздутыми стволами – деревья, которые растут только в этом крае, – потом холмы расступились, дорога вышла на простор.

Вдали поднимался высокий замок-крепость. Это был мрачный дом в четыре поверха, высокая сторожевая башня, вокруг как раз строили крепостную стену. Отсюда он казался облепленным муравьями – множество народу тащили огромные камни, поднимали на стену, обвязав веревками, блестели мокрые стволы деревьев, с них на ходу сдирали кору, мелькали обнаженные спины.

Дорога раздвоилась, одна ветвь с готовностью свернула к замку, другая потянулась мимо. Калика шел равнодушно дальше: такие замки уже видел. Франки-крестоносцы, разгромив сарацин и захватив Иерусалим с окрестными землями, спешно укреплялись, огораживались. Короли наперебой раздавали рыцарям не принадлежащие им земли с живущим там людом, а рыцари спешно строили замки, укрывались за крепкими стенами.

Весь замок – высокая четырехугольная башня – широкая, массивная, сложенная из огромных гранитных глыб. Вокруг теснятся другие строения, поменьше, но из-за высокой стены замка выглядывают только крыши. С той стороны течет небольшая река, замок привычно выстроен в излучине – для лучшей защиты, – а отсюда выкопан глубокий ров, наполненный водой из той же реки. В стене под арочным карнизом виднеются ворота, массивные, с обеих сторон по башенке, где прячутся сторожа, а сами ворота утоплены в сводчатом уступе стены…

Калика уже оставил замок далеко слева, когда сзади послышался частый цокот копыт. Не оглядываясь, он сошел с дороги, даже отступил за обочину – у дурных людей появилась привычка на ходу стегать плетью пеших, безоружных.

Копыта простучали мимо. Трое на легких тонконогих конях. Задний оглянулся на бредущего странника, что-то крикнул, остановился. Его друзья с неохотой придержали лошадей. Все трое одеты пестро, в лохмотья, но у всех сабли и кинжалы, у одного за плечами лук, сбоку на седле колчан, набитый оперенными стрелами. И у всех злые голодные лица.

– Эй, – крикнул задний всадник грубо, – ты чей?

Олег ответил смиренно:

– Паломник я, добрые люди… Бреду из Святой земли в родные края.

– Где твои края? – потребовал всадник. Двое удерживали коней, что явно рвались продолжить скачку.

– На Руси.

Всадники переглянулись, задний сказал зло:

– Не слышал. Что-то выдуманное, да?

– Или крохотное королевство! – крикнул один из дальних.

– Не крупнее моего ногтя!

Задний сказал решительно:

– Очень хорошо! Он ничейный.

Соскочил с коня, ткнул Олега в грудь кнутовищем. Олег не двигался. Всадник деловито пощупал руки, грудь, велел открыть рот, пересчитал зубы.

Первый всадник крикнул нетерпеливо:

– Тернак, ты всякую падаль готов тащить! Погляди, одни кости!

Второй добавил:

– Он из Европы. Свой!

Тернак возразил насмешливо:

– Господь сказал: нет ни эллина, ни иудея. Значит, все равны у барона в каменоломне, ха-ха! Отвези его Мураду.

Они окружили странника, двое обнажили сабли, третий наложил стрелу на тетиву. Олег смотрел на их лица, узнавал умелых людоловов, поднаторевших в проклятом богами деле.

– Протяни руки! – резко велел Тернак. – Не вперед, а за спину!

Олег покорно заложил руки за спину. Тернак ловко набросил веревку, туго стянул кисти. Вдвоем закинули Олега на коня. Тернак отряхнул ладони, сказал с удивлением:

– Кости, а такой тяжелый! Абдулла, отвези его Мураду. Потом догонишь.