Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/99
- Следующая
– А кто это?
– Шварценеггеры тех далеких лет. В восемнадцать лет я был… гм… ну, это мы углубились слишком далеко. Так во сколько лет Христос создал свое учение? В двадцать? Двадцать пять?
Коган сказал насмешливо:
– Но вы же не Христос.
Яузов пробурчал:
– Как эти пархатые защищают один другого, подумать только…
Краснохарев, над головой которого завязалась нелепая дискуссия, морщился и пригибал голову, а я вступился за главу кабинета:
– Все-таки в самом деле больше веришь учению, которое создает человек поживший и повидавший. Который успел побывать и драчливым мальчишкой, и культуристом, и сайонтистом, и алармистом, и националистом… и еще бог знает кем, прежде чем все это осмыслить, понять, что так живут и думают все люди. Да еще успеть создать нечто умное, пригодное как для детей, так и для стариков. Тридцатилетний выше меня прыгнет, поднимет штангу потяжельше, но вот насчет мозгов…
Коган покосился на Яузова, сказал свистящим шепотом:
– Но если предположить, что у тридцатилетнего Христа мозгов было больше, чем у пятидесятилетнего Никольского?
Яузов зарычал, вот он, сионизм в действии, а я возразил:
– У пятидесятилетнего Христа ума было бы больше, чем у тридцатилетнего Христа. Вы с этим согласны? О присутствующих умолчим, мы и так знаем, что мы самые умные на свете! Вот его бы, пятидесятилетнего Христа, я бы послушал внимательнее. Да и наш Степан Викторович к такому бы прислушался… а не к этому Павлику Морозову, мальчишке в коротких штанишках. Хотя бы потому, что пятидесятилетний знает, как мыслят и ведут себя и двадцатилетние, и тридцати, и сорока, и даже смутно догадывается, что думают шестидесятилетние…
На другое утро я проснулся с такой тяжелой головой и вязкой слюной во рту, что верблюд бы позавидовал и долго бы выспрашивал, как мне такое удается. А я всего-то вчера на ночь сожрал три бутерброда с мясом. Увы, ночью мой желудок уже спит, не то что в восемнадцать лет, когда за ночь переваривал и булыжник, а утром еще и вопил от голода…
С полузакрытыми глазами дотащился на кухню. Почти на ощупь отыскал джезву, а дальше весь привычный ритуал совершения кофе, но голова начала очищаться не раньше, чем неинтеллигентно выхлебал чашку, из которой нормальные люди пьют чай. Правда, я крепчайший чай пью из тех, из которых нормальные – компоты…
Итак, на сегодня я договорился встретиться с Жуковским, он в какой-то мере был моим учителем. Тогда, в ранние годы. Старше всего на три года, но начал намного раньше: богатенькие как буратины папа и мама еще с пяти лет обучали разным мудростям, готовили к великим постам. Так что для меня, двадцатилетнего качка с могучими мышцами и одной извилиной, тогда он казался Знайкой из детской книжки.
Итак, разговор с Жуковским, затем… что затем?.. Ага, все та же невидимая миру война в собственном правительстве, в самом себе… Почему не родился в какой-нибудь среднеевропейской стране, где заранее все известно, просчитано, где никто никогда ничего не строит и не собирается строить, если не считать забора вокруг своего огорода?
Умный в гору не пойдет, сказало во мне привычное, умный гору обойдет. Умный знает, что из сотни попыток что-то сделать новое только одна удается. Да и то не так, как мечталось. Это не забор, тот можно подсмотреть у соседа. Потому умный ни на какие горы не лезет, за горизонт не заглядывает, с политическими или религиозными системами не экспериментирует, даже пьесы про любовь не смотрит: от них одни волнения.
А вот моя страна вся из скалолазов, мать ее так. Не один эксперимент, так другой, вечно стараемся добыть счастье для всего света да еще и построить царство добра и справедливости прямо вот тут, на сраной земле! И всякий раз срываемся, чуть-чуть не добравшись до вершины: рубаха подранная, руки и морда в крови, а умный сосед за океаном злорадно хихикает. Пока, мол, ты рекорды ставил, я пил и ел в свое удовольствие, да еще к твоей жене пару раз заглянул…
Резко зазвонил телефон. Я дернулся так, что едва не пролил горячий кофе на колени. Черт, нервы у меня, что ли? С чего бы это, откуда у меня – и вдруг нервы…
– Алло?
– Виктор Александрович, здравствуйте, – донеслось из мембраны смущенное. – Это я, Дмитрий Аполлонович… Мы с вами договаривались встретиться сегодня…
– Здравствуйте, Дмитрий Аполлонович, – сказал я. – У вас что-то откладывается?
– Нет-нет, что вы, – запротестовало в трубке. – Я же знаю, вы теперь государственный человек, как можно… Просто мне только что принесли новейшую распечатку любопытнейших материалов, обсуждаем… А если на часок позже сдвинем? Если нет, то нет, я сейчас всех в шею…
– Ладно, – ответил я с благодушием не государственного деятеля, а русского вельможи, что, собственно, сейчас… как и раньше, одно и то же, – на часок так на часок. Все равно в России никто точно не приходит. Но приду обязательно!
Из мембраны неслись слова благодарности: мол, я вошел в положение, понял, но я усмехнулся и положил трубку. Новейшие распечатки любопытнейших материалов!.. Как будто в историографии… или чем он там увлекается в свободное от работы время, могут быть какие-то эпохальные открытия, как в науке или технике!
Любопытнейшие, надо же… Но хоть не спился, не ушел в йогу, сыроедение, пупоглядение, буддизьм или поиски Шамбалы и прочих «тайных знаний древних». Нет, лучше бы «Тайные Знания Древних». Хоть результатов все равно ни фига, но для придурков так красивше.
Сколько моих друзей ушло с прямой дороги! Я не говорю уж про одноклассников, из них сразу после школы спилось две трети, не говорю про институт – половина спилась сразу, но даже из моего тесного круга умнейших людей то один, то другой уходит в поисках чего-то эзотерического, тайного, способного разом решить его проблемы, дать бессмертие, власть над окружающими и прочее, прочее…
У Жуковского прорезалось сравнительно безобидное хобби. Не знаю, каким болезненным недостатком это вызвано, но он вдруг начал везде и всюду выискивать корни русского народа. Начал с Рюрика, с него начинают все, спорил с норманистами, потом заявил, что этруски – это русские, а в последнее время копался в ариях, везде находя созвучия с нашими именами, богами и местными топонимами.
Пытался и меня заинтересовать, но я вежливо увильнул, перевел разговор на баб, который настоящий мужчина не может не поддержать. Для меня лично мы, русские, арийцы или не арийцы… читай – русские, вопрос, может быть, в самом деле интересный. Решить его хочется обязательно в свою пользу, то есть оказаться самым что ни есть арийским народом, чище по крови нордических германцев и всяких прочих шведов. Вот только подоплека у этого стремления к арийству все-таки, на мой взгляд, поганенькая. А если разобраться, то и вовсе, увы, подленькая.
Помню, еще в студенчестве в нашей общаге появлялся не то князь, не то барон, требовал поклонения и говорил с остальными студентами свысока лишь на том основании, что он настоящий барон и у него даже «бумага такая есть»! А мы, как быдло, должны смотреть ему в рот, его мнений не оспаривать, он же голубая кровь и уже на этом основании прав! Не по уму, не по знаниям, не по личным качествам, а потому лишь, что его линия крови прослежена почти так же далеко, как у моей собаки.
Ну, положим, докажем на все сто, что мы, русские, – арийцы. Потомки этрусков, древних ариев. Что это мы строили пирамиды тупым жителям Египта, проводили каналы в Месопотамии, брали Трою – а другое славянское племя ее защищало, – это мы построили все семь чудес света, а Бородинское сражение не проиграли, а выиграли. Ну и что? Станем от этого лучше?
Нет. Но хуже – можем. Во-первых, спесь никого не украшает. Во-вторых, если это мы, русские, построили им пирамиды, то почему теперь все растеряли? Лежим, нежась в лучах былой славы? Увы, прошлая слава – это не деньги в банке: проценты не растут. Гордые потомки Ассирийского царства, в существовании и величии которого никто не сомневается, сейчас работают в Москве чистильщиками обуви. Их на наших улицах около десяти тысяч, многие москвичи гордых айсоров – самоназвание ассирийцев – принимают за цыган, что потомков древнейшей цивилизации весьма задевает.
- Предыдущая
- 30/99
- Следующая
