Шмагия - Олди Генри Лайон - Страница 5

Да неужто надо было жене слечь, чтоб у мужа взор умылся?

Или это слезой?..

Колдуну стало неловко. Словно тайком подглядывал за чужим стыдом.

– Спасибо, плохо, – гулко отозвался мастер. – Худо Ясе. Спит все время.

И, перестав жевать, добавил странно:

– Это ничего. Я, что могу, делаю. Это ничего, сударь мой.

Больше, до конца обеда, он не издал ни звука. Если, конечно, не считать чавканья и сопения.

Отобедав, колдун проверил охрану, для надежности подморозил «ледяной дом» и решил совершить легкий променад. Но сначала, укрывшись на заднем дворе и строго велев не нарушать его одиночества, часок провел в упражненьях.

Со стороны это выглядело дико: раздевшись до пояса, мощный, крепко сбитый мужчина стоял неподвижно, упершись лбом в забор. Живое олицетворение народной мудрости: «Бодался телок с дубом!» Или, если угодно, пародия на рудденского «Мыслителя», легендарного сторожа адских врат, выставленного для обозрения в публичном вертепе Рудда. Лишь по телу бродила крупная дрожь, оставляя за собой пятна «гусиной кожи»: лодыжки, голени, потом вдруг холка, живот…

Затряслось левое бедро под бархатом штанов, заправленных в чулки.

Вздрогнула ягодица.

Пот тек по спине колдуна, соленый, трудовой пот. Если бы случайный чароплет вздумал «облизать» Вышние Эмпиреи над этим районом Ятрицы, он поразился бы тремору маны в центре Красильной слободы. Небось решил бы: коллеги по Высокой Науке дикого грифона живьем свежуют! Школа Нихона Седовласца, к коей имел честь принадлежать Андреа Мускулюс, использовала для волшбы не вульгарную грубость элементалей, не вертлявость ноометров-гармоников, паразитирующих на Пряже Стихий, не заемную дрянь некротов, за которую потом приходится страшно платить Нижней Маме с лихвой. Нет, последователи Нихона отдавали предпочтение использованию честных сил тела, дарованного им при рождении, накапливая ману, как иной атлет накапливает мощь для поднятия гирь и разрыва цепей.

Пожалуй, любой из нихонианцев мог поднять лошадь. Если бы захотел.

Обычно они не хотели.

Гвоздем преткновения в сем методе была усталость. Атлет после ряда мучительных упражнений – тряпка тряпкой. Он желает лишь одного: поесть и отоспаться. Маг же, напротив, обязан по окончании занятий сделаться куда более могучим, причем незамедлительно. Обрати усталость в бодрость, научись трудить плоть без расхода драгоценной маны, и накопление сил станет чистым, звонким, готовым выплеснуться единой волной. В этом чудесном умении и крылась тайна школы мудрого Нихона, изложенная в секретном трактате «Великая Безделица»: мастерство укреплять тело без лишних обременительных действий.

В идеале вообще без действий, но тут Мускулюсу было далеко до славных мэтров.

Приходилось упираться лбом и потеть.

Закончив обязательную маету, он вздохнул, мечтая о временах, когда освоит «Великую Безделицу» в гамаке или на мягкой кушетке. Обтерся цветастым рушником, припасенным заранее; надел рубаху и куртку. Еще раз вздохнул, закашлявшись от вони едкого пикеля. Этой заразой здесь, казалось, пропитались даже стручки на скрюченных в три погибели вербах.

– Умыться не желаете, мастер Андреа?

Это Цетинка. Ясен день, подглядывала.

– Спасибо, голубушка. В другой раз.

Ворота скрипнули, распахиваясь. В спину лаял разноцветный кобель Нюшка; в песке под старой акацией по-прежнему копошилась детвора. Конопатая девчонка удрала, на ее место явилась девчонка постарше, с заячьей губой; суровые малыши оставались на посту, геройски лепя изрядно надоевшие плюшки. Парень-дурачок втолковывал им тайны мастерства, поливая «тесто» из ведерка и временами плетя из шпагата «кошачью люльку», чем несказанно радовал товарищей по труду. Под его руководством плюшки расползались от акации к соседним заборам, образуя концентрические круги. Между некоторыми были проложены веточки, тщательно очищенные от коры.

– Красненький! – кричал парень, и «заячья губа» вглядывалась перед собой, пытаясь увидеть обещанную красоту. – Видишь: красненький! Солнышко зажглось! Ну ты же видишь, Агнешка! – Вижу… – неуверенно кивала «заячья губа». – Солнышко…

– К'асенький! – хором басили малыши.

Что-то в поведении детей неприятно резануло Мускулюса. Да и плюшки, расположенные кругами, раздражали. Колдун велел себе угомониться: не хватало еще, утомясь от поездки, срывать досаду на глупых чадах! Он зашагал прочь, намереваясь свернуть к центру города.

– Доброго пути, мастер Андреа!

Колдун резко обернулся. Парень-дурачок махал ему рукой, скалясь с отменным добродушием. Откуда этот бездельник… Тьфу ты пропасть! Ну конечно, парень слышал, как именовала колдуна Цетинка. Приехали, срывай крышу. С лилльскими барышнями скоро черная желчь разольется. Будешь, брат Мускулюс, на первых встречных кидаться.

До самого моста через Ляпунь колдун шел, дыша по методу успокоения флегмы. Вонь красилен грозила грудной жабой, но сердце успокоилось.

Ну и хвала Вечному Страннику…

Ближайшие пару часов он бродил по городу без определенной цели. Избавиться от девственниц, гвардейцев, кареты и забот, пусть временно, – уже счастье. Такие вещи понимаешь, лишь когда «коза покидает жилье», как загадочно выражался учитель Просперо. Учитель любил загадки, труды по поиску ответов оставляя молодежи.

Мечтательно улыбаясь, Андреа гулял по Конному рынку, зачем-то приценился к мерину лет двенадцати, оранжевой масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками, но покупать не стал. Далее, выйдя в сквер Трех Судебных Органов, долго любовался памятником ятрийскому поэту Адальберту Меморандуму, автору поэмы «Вертоград». Закусив длинный бронзовый ус, поэт взирал на город со слезой умиления. Вокруг постамента, завиваясь спиралью вверх, к ногам гения, располагались вольные разбойники, трое беглых драгун с женами, один мрачный борец за независимость, живописная группа участников мятежа Джеккиля Требушатника и дочь короля-чернокнижника Бенциона-Штефана, большая поклонница лирики. У подножия, рассевшись на скамеечках, местные трубадуры за деньги слагали экспромты на заданную тему. Рядом с каждым в рамочке красовалась лицензия на производство экспромтов.

Ближе к яру вагант-нелицензиат, бородатый детина одного с Андреа возраста, бесплатно мурлыкал себе под нос:

Мускулюс кинул ему монету: украдкой, пока не заметили скверные надзиратели.

Вскоре колдун перебрался в «Волшебный фонарь», где долго любовался мастерством братьев Люмьер: младший вырезал из вощеной бумаги фигурки, дуновением понуждая их разыгрывать на белой ширме душеполезные сцены, а старший музицировал на гнутой дудке с клапанами. Позже Мускулюса видели на площади Возвышения: он слушал игру на бомбулюме и монокордиуме, краем глаза следя за установкой огромного шапито. В Ятрицу приехал знаменитый «Цирк Уродов», и музыканты привлекали будущих зрителей.