Снулль вампира Реджинальда - Олди Генри Лайон - Страница 18

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая

А тут – спорный имущественный вопрос. Приехал из города в имение судебный крючок, остался на ужин, ибо задержался в пути и явился поздним вечером… Слово за слово – короче, укусил. И не просто укусил, а в ответ на пьяные сетования хозяина дома. Дескать, жизнь тускла, сударыни не любят, слуги не уважают. Был бы, мол, я инкубусом, и все бабы – мои! А уж стань я вампиром!..

Ну, сам напросился.

Встал фон Тирле утром с кровати и опять под кровать забился – от солнечного света. Спасибо, крючок заранее шторы задернул. Заботливый попался.

Ясное дело, ни в каком суде крючок не служил. Был он одним из 16 сертифицированных вампиров Брокенгарца, а других здесь не водилось – разве что проездом, на гастроли. Накануне выдали ему, как 1,6 эталона, лицензию на разовое продолжение рода. Там же черным по белому:

«Первого встречного, коий начнет сетовать на судьбу или прямо обратится с просьбицей, утверждая, что желает оставить жизнь по доброй воле…»

Вот подлец-крючок и воспользовался случаем.

Дальше все шло как по писаному. Спустя трое суток Реджинальд явился в ночное отделение Палаты мер и весов. Зарегистрировался, честь по чести: кто, откуда, каков прикус… Получил бляху: 0,4 эталона. К бляхе прилагался вид на жительство – это для тех, у кого замка в горах не имеется.

На всех вампиров замков не напасешься.

Имение фон Тирле племяннику в наследство оставил. Жить стал у крючка: в подвалах городской тюрьмы. Гроб принес с собой: красивый, выстланный бархатом. Тюрьма пустовала, тревожили их редко. Правила новый вампир соблюдал с тщанием: питался аккуратно, без лишнего насилия, род продолжать не рвался, раз в год являлся на очередную сертификацию… Он и раньше-то был человеком без претензий. А сейчас – и подавно.

Встал, нашел, куснул.

Посидел до утра в «Чумазом Фрице».

И домой, на боковую.

Отвратительные сны начали сниться ему аккурат со дня годовщины вампиризации. Первый раз он списал на лунный свет и тяжесть в желудке. Месяца два назад к нему обратились с предложением цирюльники из «Розины». В моду у дворянок вошли частые кровопускания – для томной бледности лица. Сцеженную кровь выливали на заднем дворе: вонь, мухи, ругань соседей. А сотрудничество с фон Тирле – чистая выгода. И волки, так сказать, сыты, и из помойки не воняет.

Объелся, вот и приснился кошмар.

Пробовал голодать – не помогло. Сны являлись каждую ночь. Он маялся, вертелся в гробу, хотел проснуться, да не мог. Вампира днем не добудишься, хоть серебром жги, хоть колом пыряй. После заката вставал разбитый, в прескверном расположении духа. Думал: привыкну.

Не привык.

В снах он был мелким, неприкаянным человечишкой. Вокруг смыкался такой же мелкий и неприкаянный мирок. Мучаясь кошмаром, Реджинальд-спящий воспринимал окружающее как единственно возможное. Проснувшись же, недоумевал: кто выдумал сию клоаку? По ту сторону яви, в загробных грезах каждый норовил объегорить каждого, всякий – влезть всякому на горб; любой проедал плешь всем на свете, и себе в том числе.

Сон представлялся фон Тирле малиновым спрутом, который присасывается к нему с восходом солнца – и долбит клювом, чмокает присосками, сжимает объятия, наслаждаясь бездвижной мукой добычи.

Вампир спит полжизни: от рассвета до заката. Фактически получалось, что Реджинальд получил в нагрузку к вампирскому существованию еще одно тошнотворное бытие. И выхода он не видел.

Ему снилось: он корпит над делами, которые ему ненавистны. Ест пищу, от которой воротит. Пьет отраву, валяясь под заборами. Жена бросила его, дети избегали папаши. Хитромудрые мошенники отобрали жилье. Он перебрался в подвал дома: серой высоченной коробки, похожей на склеп великана. Начал болеть. Побирался, рылся в отбросах. Харкал кровью. Питался объедками. Вожжался с такими же, как он – шелупонью. Дрался, был бит. Состарился.

Умер.

Овал Небес, как же радовался вампир Реджинальд фон Тирле, когда умер во сне! Надеялся: теперь все прекратится. Или начнется что-то другое, более привлекательное. Надежды не оправдались. Два дня он спал днем без ужасных видений. Спал как мертвый, хотя в его случае сравнение вызывало нервный смешок.

На третий день сны начались по новой.

То же самое, только хуже.

Второй круг ада.

Единственный ребенок родился слабоумным. Жена бросила его-спящего года на три раньше. С работы, куда бы ни устроился, гнали поганой метлой. На улице просили закурить, потом били и отбирали последнее. Жилища Реджинальд лишился вдвое быстрее. Пробовал тявкать – измордовали. С тех пор он, помимо знакомого кашля, страдал почками. В подвале объявились крысы. Рыться в отбросах запрещали соседи по дому. Стражники лупили бродягу дубинками: смеху ради. Шелупонь крала у него добытое. Возмущался – огребал тумаки.

Выпали зубы.

Пришла ранняя старость.

Смерть.

– Что это? – спросил фон Тирле у крючка-родителя, прежде чем пойти на третий круг.

Он давно уже съехал от крючка на кладбище, где облюбовал тихий склеп. Предпочитал одиночество во время дневного сна. На последней сертификации ему уже в пятый раз подтвердили чистую единицу эталона. Сказали: если за ближайший год не случится принципиальных изменений – быть Реджинальду мерным эталоном для вампиров Брокенгарца.

– Сны? – пожал плечами крючок.

Он даже не спросил, что имеет в виду «птенчик». Видимо, ждал вопроса долгое время. Вот дождался.

– Ничего особенного. Наши, вампирские сны. Не волнуйся, приятель, ты не уникален. Этим страдает вся зубастая братия. Просто о таком не принято говорить в обществе. Стыдно. Терпи и помалкивай.

– Но ведь чем дальше, тем хуже!

– Естественно. Чем дальше, тем хуже. В сравнении с новой ходкой предыдущая кажется медом. Поживи с мое, натерпишься.

– Я не хочу терпеть!

– А что делать? Рецепта нет, магия бессильна. Ты уж поверь мне на слово: искали, пытались, изворачивались… Тщетно. Снится, и ни в зуб ногой! Терпи, дурачок…

Слабо утешен «родителем», фон Тирле удалился в родной склеп.

«Третья ходка» началась со сна, столь же неожиданного, сколь и отвратительного. Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, забрался в гроб Реджинальда. Это уже был не плод воображения, но еще и не реальность – сон, и все тут. Вампир спал и видел, как он спит в домовине, в объятиях мерзких щупальцев. Спрут пожирал его целый день, от рассвета до заката. Урод не торопился. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал. Пропускал через себя, извергая наружу ужасные, мыслящие, страдающие нечистоты…

Когда Реджинальд проснулся, солнце давно село. Он проспал – промучился! – куда дольше обычного. Над кладбищем уже пронеслась стремительная полночь. Близился рассвет, а с ним и новый сон. От голода потроха скручивало узлами. Вампир тряхнул головой, возвращая мыслям ясность. Взлетел над оградами и памятниками – и понял, что изменился.

Облик нетопыря дался много легче, чем обычно.

Ближайшие три ночи фон Тирле исследовал собственные таланты. Клыки сделались острее, движения – быстрее, взгляд – гипнотичней. Негативная реакция на чеснок и серебро снизилась. Переварив вампира, снулль сделал его сильнее.

В Палате мер и весов Реджинальду сохранили единицу эталона. Оказалось, такие скачкообразные изменения характерны для упырей и учитываются при расчетах. В параметры мерной единицы входила и динамика развития объекта.

Теперь фон Тирле знал, как дается некроэволюция.

Сожрали и извергли.

Терзаясь вернувшимися снами, он в ужасе ждал: когда же придет черед «развиваться» дальше? Когда кровавый снулль прилетит не с кошмаром в щупальцах, а с желанием полакомиться беззащитной добычей?

Время шло.

Ночь сменяла день.

Явь – сон.

Снулль прилетал кушать еще не раз. Рост способностей замедлился, но тенденция сохранилась. В последнее время удавалось видеть сразу два сна: первый – про хворого бродягу в подвале, и второй – про снулля, наслаждающегося безмолвно кричащей трапезой.

– А если его убить? – спросил крючка-родителя фон Тирле, чувствуя ужас от самого звучания вопроса. – Я про снулля. Убить, изловить, заточить. Стереть в порошок. Нанять ловца-морфинита. Наизнанку вывернуть гадину! Что тогда будет?

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая