Жемчужины бесед - ан-Наари Имад ибн Мухаммад - Страница 5

• Предыдущая
• 5/116
• Следующая

Когда я увидал перст судьбы, когда услыхал радостную весть, мне захотелось под влиянием этого зова, этого влечения отправиться ко дворцу покровителя всего мира, чтобы, удостоившись чести быть принятым в покоях шаха вселенной, приступить к служению ему. Но кто же дерзнет взобраться на небо? Когда это подымались на небеса? Ведь никто не сможет попрать пятой солнце и не утвердиться на четвертом небе, покуда, подобно Исе, не презреет все тщетное и не отринет все тленное. Покуда человек, как Мухаммад, не откажется от всего мирского, не пренебрежет обоими мирами, он не сможет коснуться чела Луны и пройти через седьмое небо.

И тогда я, ничтожнейший раб, повинуясь сему побуждению и основываясь на подобных умозаключениях, отказался от намерения отправиться к вратам средоточия всех подданных, примирился с жизнью, не стал посещать дома эмиров и везиров и обратил свои помыслы к тому, чтобы лобызать прах в равном небу чертоге халифа наших дней, султана султанов, второго Искандера – да будет вечным его царствование и правление! И тогда я взамен службы представил в книгохранилище его величества эту книгу-перевод.

Надеюсь, что мне, рабу, пожалована будет честь поцеловать раскинувшийся до самого небосвода ковер владыки – и тем самым исполнятся мои мечтания и желания.

Господь! Исполни желания мои.

Поскольку и изысканный вкус, и здравый смысл равно склонны внимать историям, сказаниям и легендам и извлекать из них истинное удовольствие, поскольку во время собраний и пиршеств халифов и султанов с мудрецами и надимами,[40] обычно ссылаются на разного рода предания, поскольку принято уснащать речь всевозможными рассказами, в особенности такими, что облечены в одежды безыскусных оборотов и в одеяния изысканных метафор, украшены, словно сверкающими самоцветами, цитатами из Корана, хадисами[41] арабскими и персидскими стихами, пословицами и поговорками, мудрыми и назидательными изречениями или притчами, где рассказ ведется от лица зверей и птиц или даже неодушевленных существ, то неудивительно, что люди любят слушать такие повествования, и это ни в коей мере не вызывает у них скуку. Напротив, подобная форма изложения облегчает рассказу достижение цели, и таким образом желаемое осуществляется. Вот почему в различные времена ученые мужи, дабы похвастать перед равными себе и превзойти последователей и собратьев, переводили с индийского и посвящали своему властелину и благодетелю какую-либо книгу. И этот перевод попадал в сокровищницу наследника престола или царствующего правителя, название же сочинения утверждалось в веках, как было, например, с книгами «Калила и Димна», «Синдбад-наме», «Дар базиликов» и прочими.

Я, нижайший раб, также вознамерился в царствование опоры всего мира, во время правления падишаха, который покровительствует талантам и так щедро платит людям искусства, словно они – алхимики, перевести книгу с индийского, написать посвящение ему в начале, конце и в каждой главе, перечисляя все его благословенные титулы, изукрасить и разубрать его подвиги и похвальные качества. И поскольку на этой книге всегда будет стоять имя его величества, который «пусть будет вечно счастливым, пусть вечно сопутствуют ему величие и могущество», то не исключена возможность, что и прозвание его нижайшего раба так же, как имена Рудаки[42] и Хассана, не будет предано забвению, не будет стерто со страниц времени.

Одним словом, с такими помыслами я читал книги индийцев, изучал их легенды и сказания. Но мое немощное сердце не привязывалось ни к одной книге, моему слабому духу ни одна из них не нравилась. Если в какой-либо книге я находил удачное начало, то окончание оказывалось слабым и неудовлетворительным. В другой же пленяло завершение повествования, но начало тяготило сердце. Наконец, после долгих поисков и бесчисленных исканий я набрел на книгу, зачин которой вызывал зависть других сказаний.

Книга была хорошо подобрана и содержала семьдесят две сказки, сочиненные попугаем. Вот содержание:

У одного купца в доме жили два попугая, самец и самка. Отправляясь в поездки по торговым делам, купец наказывал супруге не приступать ни к какому делу, доброму или дурному, не посоветовавшись с птицами и не получив их соизволения. В этом он проявлял к жене полную строгость.

И вот однажды купец задержался в поездке, а жена его влюбилась в юношу и пообещала ему свидание ночной порой: в тот самый миг, когда машшате неба набросит на лик мира локон мрака, луноподобная красавица обещала войти в дом возлюбленного.

И вот в первую же ночь она попросила у самки попугая разрешения отлучиться. Бедняга птица, притворившись, будто ни о чем не ведает, пыталась дать ей советы и наставления. Но хозяйке, обуреваемой любовью, это не понравилось, она бросила птицу оземь и подошла к попугаю.

Попугай видел все это своими глазами и подумал, что если станет давать ей советы, то его постигнет участь супруги, а если поступит иначе, то ослушается господина. И он хитроумными притчами и присловьями стал возбуждать в ней желание пойти на свидание, представив себя сторонником ее намерений. До скончания ночи рассказывал он ей сказки, так что пробудил в луноликой красавице желание слушать его и тем самым удержал ее от греха.

Таким манером каждую ночь жена купца собиралась пойти к юноше, пламя страсти в ней разгоралось, и она шла к попугаю посоветоваться и получить разрешение. Он же отвлекал ее сказками и легендами и как бы, между прочим, давал ей советы и назидания, так что вся ночь проходила в беседе. И красотке к утру ничего не оставалось, кроме как отказаться от своего намерения.

После семьдесят второй ночи вернулся купец, узнал о том, что произошло, похвалил мудрость попугая, восславил его изворотливость, опечалился из-за самки и пролил много жемчужин-слез.

Короче говоря, когда я – ничтожный раб в силу живости характера и возвышенных помыслов стал раздумывать над этими семьюдесятью двумя сказками, изучать их введения и заключения, то на первый взгляд книга показалась мне прекрасной. И мне захотелось именно ее облечь в одеяние персидских выражений и украсить самоцветами метафор. Однако когда я присмотрелся внимательней, заглянул опытным глазом в потаенные уголки, то обнаружил, что эта оболочка лишена жемчужин мудрости и украшений речи, что нет на ней драгоценных каменьев пользы и жемчужин наставлений. А те краткие и занимательные сказки, которые имеются, были заимствованы из персидской «Калили и Димны» и «Синдбад-наме» без каких-либо изменений и давно уже всем известны. Другие же сказки оказались незанимательными, неувлекательными и недостойными внимания царей. Как же можно было все это (за исключением нескольких сказок чуть получше) доводить до сведения его величества падишаха? Названные истории я переработал, а другие сказки, занимательные и чудесные, извлечены мною из иных индийских книг и сочинений. Большинство взяты из индийской «Калилы и Димны», в особенности те, которые не вошли в персидский перевод. Форма сказок и их по строение сохранены и даже улучшены, а золото выражений влито в тот же самый тигль, из которого оно вылилось, только в очищенном виде. Колдовские речи и прибаутки попугая, который всевозможными уловками и разными хитростями удерживал жену купца от греха и препятствовал ей пойти к возлюбленному, целиком вошли в книгу. Число всех сказок, больших и малых, длинных и коротких – пятьдесят два. А само сочинение я назвал «Жемчужины бесед» и посвятил его, по обычаю сочинителей панегириков и восхвалений, Искандару.[43] нашего времени. Я сторонился грубых и непонятных слов и выражений, равно как и погони с чрезмерной строгостью персидского языка, и сделал своим путеводителем хадис: «Лучшее из дел – середина»[44]

Итак, волей всевышнего Аллаха и благоволением его!

• Предыдущая
• 5/116
• Следующая