Тебе держать ответ - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 34

– Так ты знал о заговоре? И нарочно попался мне на пути, чтобы предупредить? Ты заранее продумал всё это?

– Продумал что, великий конунг? Возможность спасти вашу жизнь и заодно заслужить вашу признательность? Да. Так и было. Казните меня, если в моём поступке есть что-то преступное, предосудительное или неестественное для человека моего положения.

И говорили, что в ответ на эти немыслимые слова конунг расхохотался и хлопнул Эда Эфрина по плечу. «До чего же ты наглый, Эдо, – сказал он, но этих слов в клубы не передали, потому что их никто не слышал. – До чего наглый, искренний и верный мальчишка».

Все егеря, составлявшие в основном цвет клана Макатри, и заговорщики, как и следовало ожидать, имевшие связи с Одвеллами, были казнены на той же неделе. Это обрадовало многих, так как при дворе немедленно освободился целый ряд завидных должностей. Но многих и огорчило, ибо Эда Эфрина в числе казнённых не оказалось. Более того – именно ему, этому Никто из города Эфрина, конунг предложил место главного егеря. На что Никто из города Эфрина в своей обычной очаровательно-нахальной манере ответил беспечным и совершенно невообразимым отказом.

– Всё же я стреляю лучше, чем ваши придворные, мой конунг, и уже назавтра взвою со скуки, – якобы ответил он, но это-то уж выходило за всякие рамки и наверняка было досужим вымыслом. Одним из многих, которыми фигура Эда Эфрина стала стремительно обрастать с этого дня.

Потому что даже не став егерем конунга (говоря по правде, само такое предположение вообще было сомнительно – пост этот был слишком почётен и мог быть занят только представителем клана Фосиган, так что слухи об этом вряд ли имели под собою реальную основу), Эд Эфрин тем не менее остался в Сотелсхейме. И не просто в городе – в самом замке. До случая с охотой конунг благоволил клану Макатри и частенько коротал вечера за бокалом вина с юным лэрдом Питером, который в числе прочих заговорщиков сидел на дереве с арбалетом между колен. Вырезав клан почти подчистую, конунг лишился привычных собеседников и заскучал. Слухи ходили разные, но всерьёз никто и помыслить не мог, что место собутыльника, компаньона и (это добавляли сперва пугливым, а потом возмущённым шепотом) фаворита лорда Грегора займёт безродный выскочка Эд Эфрин. Эд остался жить в замке, и хотя ночевал с челядью, его положение в Сотелсхейме и при конунге оставалось поводом для жарких споров в салонах Верхнего и клубах Нижнего города. Никто ничего не видел, не понимал и не знал наверняка – даже вездесущие слуги, какими бы щедротами их ни соблазняли, не могли сообщить ничего вразумительного. Оставались домыслы, сплетни, временами граничащие то с откровением, то с клеветой, и постепенно ошеломлённый город осознал, что тот самый безродный выскочка не только продолжает говорить с конунгом так, как не смели с ним говорить его собственные дети, но и прочно обосновался в Верхнем Сотелсхейме.

Зимой следующего года Эд Эфрин получил личные апартаменты в западной части замка Фосиган. На первом весеннем балу он появился в свите конунга, одетый в белое с золотом, с волосами, заплетёнными в короткую косу на морской манер, и ярким, беспредельно наглым блеском голубых глаз. Все женщины Сотелсхейма, включая леди Лизабет, в тот день не могли отвести от него взгляд. Некоторые мужчины уже понимали, что это значит. И тем не менее ещё целый год никто не смел задавать вопросов, а когда конунг отдал за Эда свою дочь Магдалену, задавать вопросы стало поздно. Эд Эфрин был официально и законно принят в клан.

К этому времени Северина из аптеки «Красная змея» в Нижнем городе уже досконально разобралась, что именно находилось в баночках непрозрачного стекла, которые оставил ей в наследство погибший муж.

Эд также успел разобраться во многом – гораздо в большем, чем могли предполагать остальные, которые, к слову сказать, до сих пор крайне мало в чём разбирались.

Но никто – ни септы клана Фосиган, ни дети лорда Грегора, ни сам Эд – не знал, в чём успел, а в чём не успел разобраться конунг.

И может статься, что теперь наконец пришёл день, когда Эду придётся за это незнание заплатить.

Арестовывать его пришли не через два часа и не через три, а уже под вечер, когда весь город прознал об утренней дуэли и, ошеломлённый, украдкой подтягивался к таверне «Три сестры» на площади Тафи, где Эдвард Фосиган ставил дармовую выпивку всем желающим. Он не праздновал, а просто проводил время, что охотно пояснял каждому, кто с нервным смешком поздравлял его, фамильярно хлопая по плечу. Таких смельчаков, впрочем, сыскалось немного: большинство сходилось на том, что на сей раз выскочка из Эфрина перешёл все допустимые границы. Сам Эд был спокоен и одинаково любезен со всеми, пил не больше и не меньше обычного, язвил тоже – словом, этот день ничем не отличался от всех прочих, за исключением того, что уже к трём часам пополудни обычно сдержанный в выпивке Рико Кирдвиг надрался как свинья и, взобравшись на стол, красноречиво рассказывал всем желающим об утренней дуэли, временами разыгрывая события в лицах и изрядно при этом привирая. Даже явившаяся конунгская стража не заставила его слезть со своей трибуны – впрочем, это потому, что Кирдвиг её просто не заметил, как и большинство его благодарных слушателей.

Зато стражу заметил Эд, скромно сидевший за угловым столом и давно переставший быть центром внимания. В зале галдело и хохотало не менее тридцати человек, шум стоял страшный, от винного пара и дыма табака вошедшему с улицы человеку было трудно дышать. Начальник стражи, шедший впереди двоих сопровождающих, остановился на пороге, и на его лице появилась гримаса мимолётного, но неудержимого отвращения. Не дожидаясь, пока стражники проложат себе путь, Эд залпом допил вино, сделал последнюю затяжку и, сунув трубку за пояс, направился прямо к ним.

– Доброго вечера, мой лорд, – поприветствовал он начальника стражи. – Я в полном вашем распоряжении.

– Хорошо, – коротко ответил начальник стражи, и они вышли.

Прошло немало времени, прежде чем в «Трёх сёстрах» заметили, что Эд исчез.

Впрочем, всё оказалось не так страшно. Его не связали и даже не велели отдать оружие – только уже в замке, перед входом в покои конунга, пришлось оставить меч, что Эд и сделал без колебаний.

– Лорд Фосиган ждёт вас, – сказал камергер конунга, которому начальник стражи препоручил арестанта.

Эд откинул полог на двери и вошёл.

Конунг принимал его там же, где обычно, – в небольшой уютной комнате, увешанной гобеленами и фамильными портретами Фосиганов, где из мебели был только небольшой стол и два кресла. Резная дверь вела в личную библиотеку конунга, ещё одна – в опочивальню. Маленькое окно, спрятавшееся в нише, было забрано такими же резными ставнями и даже днём почти не пропускало света. На столе стояло всего два тройных канделябра. Эд знал, что с возрастом лорд Фосиган стал плохо переносить яркий свет.

Во всём Сотелсхейме вряд ли нашлось бы больше дюжины человек, которые видели эту комнату изнутри.

– Заходи, Эдо, – сказал конунг.

Он сидел в кресле, находившемся ближе к двери – как обычно. Одет был по-домашнему, в простой чёрный костюм, скупо украшенный золотой нитью. Голова конунга была непокрыта, и глубокие залысины в побитой проседью шевелюре поблескивали на свету.

Эд вошёл и поклонился, остановившись от конунга в трёх шагах. Тот небрежным жестом пригласил его подойти ближе и указал на кувшин, стоявший на столе между канделябрами.

– Сделай одолжение, побудь сегодня моим виночерпием. Себе тоже налей.

– Благодарю, мой конунг, но я уже пьян, – вежливо отозвался Эд.

– Правда? – удивился тот. – С виду и не скажешь. Зачем ты напился?

– Со страху, наверное.

– Руки не дрожат?

Эд вытянул руки перед собой ладонями вверх. Конунг придирчиво осмотрел их.

– Хм. Ты точно пьян? Как бы там ни было, гляди не разлей вино. Это тартоллон семьсот шестидесятого года. Робрин – ну, знаешь, мой хранитель вин – выл и рыдал, когда я уносил бутылку из погреба.