Тебе держать ответ - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 8

– Пошли. И, что бы ни случилось, ни звука. Говорить буду я, – спокойно сказал Том и, взяв лошадь под уздцы с другой стороны, зашагал вперёд.

Деревня, как и замок, давно лежала в глубоком сне, но над дверями корчмы ещё горел огонёк, высветляя вывеску в виде пенящейся пивной кружки. Внутри тоже светилось, хотя и неярко, а из-за прикрытой двери доносились хмельные голоса припозднившихся посетителей.

Том постучал в дверь кулаком – коротко и твёрдо, как человек, привыкший, чтобы ему отпирали по первому требованию. И впрямь отперли, хотя в фигуре и лице хозяина, окинувшего гостей неодобрительным взглядом, было крайне мало дружелюбия.

– Доброй ночи, мил человек, – сказал Том; он старался говорить простецки, но всё равно выговаривал слова слишком чётко, не сглатывая окончания на манер крестьянского говора, а будто героическую песню читая. – Не надо ли угля?

– После полуночи-то? Нет, не надо, – сказал корчмарь. – Завтра приходи.

– Нам с сыном переночевать негде. Мы с Шементонской ярмарки едем, до ночи не успели к деревне добраться. У меня ещё восемь мер угля осталась от продажи – не выменяешь ли на хлеб и кров?

– Что, не удалась ярмарка? – усмехнулся корчмарь.

– Бывало и лучше, – мрачно сказал Том, будто и впрямь был более всего на свете озабочен сбытом угля. – Так что, по рукам?

– В сарае ночуйте. Тут вы мне перепачкаете всё, жена ор подымет. А в сарае как раз кожевник с подмастерьем спят, тоже с ярмарки. Вони от них… ну, словом, разберётесь там как-то. Лошадку твою я распрягу. Сарай вон там.

– Спасибо, мил человек, – душевно поблагодарил Том и взял Адриана за руку. Тот как раз озирался, выглядывая пути к бегству. Как назло, всей деревеньки было – шесть дворов, ни закоулков тебе, ни поворотов, а пролесок остался позади, да и месяц снова вышел из-за облака, озарив долину, – никак не спрячешься. Том направился к сараю, и Адриан пошёл за ним, кривясь от боли в будто тисками сжатой руке.

Дверь сарая отворилась со скрипом, в нос ударило сильной смесью прелого сена, кож и немытых тел.

– Потеснитесь, люди добрые, принимайте соседей, – сказал Том, проталкивая Адриана внутрь.

– Ну, чего ещё? – заворчал кто-то из темноты, затем раздалось движение и шуршание – сонные кожевники передвигались в глубь сарая.

– Устраивайся, Тобо, я у двери лягу, – сказал Том.

«Ну ещё бы, – подумал Адриан, опускаясь на пол. – Небось и ногами её подопрёшь, чтоб я за ночь не сбежал». Тяжело вздохнув, он упал в сено, не столь мягкое, как хотелось бы, но почему-то даже более удобное, чем его постель в замке. «Ну и приключеньице на мою голову», – и он нервно хохотнул в кулак.

В тот же миг тяжёлая рука легла ему на плечо. Не схватила, просто сдавила на несколько мгновений, будто предупреждая. А, да, он же сказал: ни звука.

«Это та самая рука, которая меня чуть не задушила в замке всего несколько часов назад, – понял Адриан. – И пощёчину мне влепила ни за что ни про что – будь здоров. Да о чём я вообще думаю?! Этот тип через слово поминает Молога! А ну как он меня на жертвоприношение какое везёт? Отведёт завтра в пролесок да прирежет там втихую – с него станется!»

Адриан лежал, окаменев от этих запоздалых, но таких очевидных предположений. Том, ошибочно истолковав его поведение и приняв неподвижность за проявление покорности, убрал руку. В полумраке Адриан видел его силуэт, ворочавшийся у двери.

Дверь открылась, в сарай полыхнуло светом от подвесного фонаря, который держал в руке корчмарь.

– Эй, угольщик, я хлеба вам принёс. Тебе и сыну твоему.

– Спасибо, мил человек… – сказал Том, и тут Адриан, сев, закричал:

– Я ему не сын! Я Адриан Эвентри, сын вашего лорда! Этот человек меня похитил, помогите мне, доложите отцу!

Он ждал чего угодно – новой пощёчины, удара, даже смерти. Но вместо того чтобы ударить его или ещё как-то выдать, что преступление раскрыто, Том обернулся, мягко обхватил Адриана за плечи и, притянув к себе, потрепал по голове.

– Простите, добрые люди, – сказал он корчмарю и окончательно проснувшимся от всей этой суматохи кожевникам. – Я говорить не хотел, чтоб вас не тревожить. Мой сын, он… придурковат немного. Дурачок, одним словом. Вообще-то он тихий, молчит больше, но если устанет, начинает порой городить ахинею. А так он безобидный.

– Да вижу, – сказал корчмарь, неодобрительно глядя на Адриана, онемевшего от такой невообразимой наглости, а ещё больше – от невозмутимости похитителя. – Только ты, угольщик, смотри, как бы он в присутствии благородных чего-нить такого не ляпнул. Так недолго и языка лишиться дурачку твоему.

Он бросил Тому две хлебные краюхи и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.

– Во даёт пацан! – сказал кожевник – не тот, что бранился, а другой, молодым голосом. – Сын ихнего лорда! И часто он себя лордёнышем воображает?

– Когда лордёнышем, – печально отозвался Том, – когда бродячим актёром… бывает, что и котом. В минувшем месяце и вовсе прикинулся скамьёй и целый день простоял на четвереньках. Пришлось поливать холодной водой, чтоб опомнился.

– Ишь ты, – удивлённо сказал молодой кожевник. – Да, видать, совсем сдвинутый.

– А всё ж сын родной. Единственный. Жена и остальные детки от оспы померли, один он крохой остался.

– Поганая штука – жизнь, – проговорил старший кожевник. Похоже, он, как и его подмастерье, безоговорочно поверил в эту дикую историю.

– Не без того, – согласился Том.

Адриан сидел, всё ещё не в силах двинуться с места. Он знал, конечно, что в таком виде его никто не узнает, но и подумать не мог, что ему не поверят, если он позовёт на помощь.

– Держи, Тобо, – сказал Том.

Адриан посмотрел на него и увидел только глаза, блестевшие в темноте. А потом – руку, протягивавшую краюху белого хлеба.

Конечно, Адриан не собирался спать – хотел только выждать, пока уснёт его сторож. А чтобы притупить бдительность Тома, свернулся в сене, прикидываясь спящим, закрыл глаза для пущей убедительности… и всего через несколько мгновений удивлённо распахнул их и тут же зажмурил от яркого света, пробивавшегося сквозь прорехи в стенах сарая.

– Поднимайся, Тобо, сколько дрыхнуть-то можно? Дорога не ждёт.

Адриан сел, ошалело моргая и пытаясь понять, что происходит. А ничего, собственно, не происходило – всего лишь наступило утро, и Том стоял над ним, загораживая собой вход. Адриан вскинул голову и попытался всмотреться ему в лицо, но ничего толком не смог разглядеть со сна.

– Сам пойдёшь или волоком? – спокойно спросил Том.

Адриан мигом вскочил на ноги. Том коротко усмехнулся и, отвернувшись, вышел из сарая. Адриан, поколебавшись, пошёл за ним. Кожевник со своим подмастерьем всё ещё храпели в сене.

Телега уже стояла во дворе, запряжённая всё той же кобылой, лениво дожёвывавшей овёс. Том пошёл прямо к ней, будто нимало не заботясь, что происходит у него за спиной. Адриан быстро осмотрелся, всё ещё не теряя надежды сбежать. Стояло раннее утро, совсем раннее – Том поднял его до первых петухов. Народу вокруг не было – в корчме хозяин стучал посудой, но на его помощь рассчитывать было нечего. Через час или два крестьяне пойдут на сенокос, и кто-то из них узнает в мальчишке-угольщике сына здешнего лорда… да только к тому времени, когда они проснутся, Том уже увезёт его отсюда.

– Вот мошенник! – вполголоса ругнулся Том, и Адриан вздрогнул от страха, всерьёз поверив, что этот человек читает его мысли. – Весь уголь выгреб подчистую, только что доски не выскоблил. Эх, ладно… Полезай, Тобо.

Адриан в отчаянии бросил через плечо последний взгляд – и остановился.

Между сараем и колодцем, у самой дороги, на земле сидел человек. С виду он был взрослый мужчина, почти пожилой, но вёл себя подобно пятилетнему ребёнку: с радостным урчанием копошился в луже у дороги, вытаскивая из неё пригоршни грязи и обильно расплёскивая её вокруг себя. Всякий раз, когда грязевая лепёшка шлёпалась оземь, человек причмокивал толстыми губами и торжествующе встряхивал головой.