Все оттенки черного - Панов Вадим Юрьевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая

– А чему здесь верить? – хмыкнул Мишка. Действие чарующего, чуть хриплого голоса закончилось, холодок из живота куда-то пропал, и парень почувствовал себя гораздо увереннее: – Сказки все это.

Его рука вновь скользнула под желтую блузку девушки.

– А я эти истории страсть как люблю, – призналась Анна. – С детства слушаю.

– Ну и зря, – пробормотал Мишка. – О тебе и так уже говорят…

– Что говорят?

– Да ничего.

– Что говорят? – Девушка отстранилась.

Парень тяжело вздохнул, укоряя себя за излишне длинный язык.

– Ну, говорят, что ты иногда так посмотришь…

– Это тетка Прасковья, что ли, сплетничает? – поинтересовалась Анна. – Так это вранье, она сама тогда поскользнулась.

– И ногу сломала? – хмыкнул Мишка. – А она говорит, что ругалась на тебя до этого.

Даже в призрачном лунном свете было заметно, что Анна покраснела.

– Да она просто прикрикнула. Ерунда какая.

– А тетка Прасковья говорит, что накричала на тебя, а ты на нее зыркнула, и она на ровном месте упала.

– Не на ровном месте, а на горке это было, – холодно произнесла Анна. – И после дождя.

– Ну, в общем, я не знаю, – вздохнул Мишка, с тоской отмечая, что девушка не спешит в его объятия. – Ань, да я не слушаю, что эти дуры языками мелют. Ань…

Несколько минут девушка молча лежала на спине, глядя на кроваво-красный диск ночного прожектора широко открытыми черными глазами, а потом тихо сказала:

– Видел, как у тетки Прасковьи цепной кобель на волка похож?

– Видел, – подтвердил Мишка.

Обрадовавшись смене темы, он подвинулся поближе к подруге, с удовольствием ощущая тепло ее тела.

– А знаешь, почему цепь такая толстая? Ее еще дед Игнат ковал, кузнец старый.

– Почему?

– Потому что кобель этот – оборотень настоящий.

– Опять ты за свое, – вздохнул Мишка.

– Правда. – Анна завела руки за голову, отчего тонкая ткань блузки натянулась, четко обозначив грудь. – Когда Прасковья еще в девках ходила, на нее мельник глаз положил, Емельян Григорьевич. Мужик видный, староват, правда, ему тогда, почитай, сорок было, но обходительный, а главное – зажиточный. Но родители Прасковьи против были.

– А почему против, если зажиточный?

– Слухи о мельнике плохие ходили, – помолчав, ответила Анна. – Люди говорили, что Емельян Григорьевич на своей мельнице с нечистой силой снюхался.

– Чертям хвосты крутит.

– Лексей Софроныч, отец Прасковьи, мельника и спровадил, когда тот свататься пришел. Дескать, дочь свою, Прасковью, за тебя не отдам, нету моего родительского благословения и не будет. Мельник усмехнулся, зыркнул так не по-доброму и ответил, что я, мол, на вашей дочери все равно женюсь. Хотите вы этого или нет, а будет по-моему. И с этого дня начались у семьи Прасковьи беды.

Исподволь, незаметно Мишка снова начал попадать под власть чарующего голоса Анны.

– Недели не прошло, наступило полнолуние, погнал Лексей Софроныч лошадку свою в ночное, утром приходит, а она мертвая. Разорвана вся нещадно, и следы вокруг волчьи. Большие следы. Мужики сразу всполошились, собрались загнать зверя, да только зря проездили, никого не нашли. К мельнику заезжали, следы вроде в его сторону шли, а он только бороду оглаживал, усмехался да на Лексея Софроныча смотрел пристально. А как тому уезжать, подходит и ласково так спрашивает, мол, не надумали ли вы, уважаемый Лексей Софроныч, принять мое предложение? Тот, конечно, ни в какую, но мельника заподозрил.

И снова в животе у Мишки завозился противный холодный червячок.

– А на следующее полнолуние страшное случилось. – Хрипловатый голос Анны проникал в самую душу парня. – Лизавета, сестра Прасковьи, с подругами купаться пошла, в Дальнюю заводь. Плескались они там, может, с парнями баловались, это уж я не знаю, только, как девки из воды выбрались, волк на них напал. – Мишка судорожно сглотнул. – Девки в крик, разбежались, кто-то в воду нырнул, кто-то на дерево полез, а когда поутихло… – голос Анны чуть задрожал, выдавая ее волнение, – когда поутихло, смотрят: а Лизавета – мертвая. С горлом разорванным лежит.

– Ох! – выдал парень. Он, разумеется, слышал о какой-то страшной истории, произошедшей в станице много лет назад, но подробности узнавал впервые.

Девушка снова помолчала.

– Лексей Софроныч, как об этом узнал, за ружье схватился, хотел мельника убивать, мужики его насилу удержали. Лизавету вся станица хоронила, а Емельян Григорьевич, мельник, на это время уехал куда-то, не показывался. Потом вернулся, аккурат перед самым полнолунием следующим, и Прасковья решилась. Не стала ждать, когда он снова посватается, а ночью сама к мельнице пришла.

Холодный червячок в животе Мишки вырос до размеров половозрелого удава, но парень зачарованно слушал страшный рассказ подруги.

– Пришла она к мельнице, затаилась, а незадолго до полуночи смотрит, выходит Емельян Григорьевич из дому да прямиком в лес. Прасковья за ним. Тихо шла, неслышно, не прознал мельник, что подглядывают за ним. Вышли они на поляну, лунным светом залитую, а посреди поляны пень стоит старый, но крепкий. Мельник подходит к пню и достает огромный нож. А Прасковья из-за дерева смотрит, трясется от страха вся. Емельян Григорьевич скидывает одежду, втыкает нож в пень да как прыгнет через него! Прасковья глядь, а вместо мельника с той стороны пня волк огромный появился!

– Врешь! – Мишка произнес это из бравады, на самом деле парень чувствовал себя не очень уверенно.

– Не хочешь, не верь, – отрезала Анна. – В ту ночь в соседней станице волк двух лошадей задрал. И конюха. Только это было его последнее злодейство.

– Тетка Прасковья, конечно, станичникам все рассказала?

– Нет, – медленно ответила девушка, – она поступила по-другому. Когда оборотень по своим делам подался, Прасковья еще долго не могла в себя прийти, дрожала, плакала, а потом прокралась к пню да нож-то мельницкий из него вытащила. И домой побежала.

– Нож-то ей зачем?

Черные глаза девушки чужим взглядом пробежали по лицу Мишки.

– Затем, что, когда она нож вытащила, Емельян Григорьевич потерял всякую возможность снова человеком обернуться.

Парень проворчал что-то неразборчивое.

– Когда мельник к пню вернулся, он сразу понял, кто его тайны лишил. Следы учуял и к Прасковьиному дому пришел, да только ждали его там. Прасковья всех своих предупредила, Лексей Софроныч, отец ее, кузнеца позвал, Игната, вместе оборотня и заловили.

– Как же они его заловили? – недоверчиво прищурился Мишка. – Он же оборотень!

– Так и заловили, – со всей серьезностью ответила Анна. – Игнат слова знал нужные да и здоров был. Два дня оборотень в яме сидел да выл так, что вся станица от ужаса заходилась. А на третий день кузнец Игнат цепь сковал особую, и теперь Емельян Григорьевич сторожит Прасковьин дом. А мельницу люди сожгли.

– М-да, история. – Мишка провел рукой по роскошным черным волосам девушки. – Теперь понятно, почему тетка Прасковья на этих делах двинутая.

– И почему она меня не любит, – задумчиво добавила Анна.

– А ты-то здесь при чем?

Черные, чернее ночи, глаза девушки остановились на лице Мишки.

– Потому что мельник тот, Емельян Григорьевич, моему деду братом родным приходился. И тетка Прасковья нашу семью с тех пор не жалует.

– Да ерунда это все. – Мишка скептически посмотрел на полную луну и потянулся к алым губам девушки. – Ань, давай, а?

– Тебе бы все одно. – Девушка охотно ответила на поцелуй, но твердо остановила тянущуюся к шортам руку парня.

– Костик, я тебе обещаю, это дело не просто выгорит, оно потрясет весь русский ювелирный бизнес! – Штанюк возбужденно облизнул губы. – Ты войдешь в историю!

– Мне истории как раз не нужны, – усмехнулся Куприянов, перебирая черные четки. – То, что ты предлагаешь сделать, потребует слишком больших усилий. Я не уверен, что смогу сейчас позволить себе это.

– Время есть. Два дня. Посчитай, прикинь. Но, говорю честно, такой возможности может больше не представиться! – Григорий Штанюк, довольно известный и довольно успешный брокер, округлил глаза.

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая