Шестирукий резидент - Рудазов Александр - Страница 21
- Предыдущая
- 21/22
- Следующая
– Шо ж вы, значить, не принимаете мер, товарищи мурзики?! – возопил Щученко. – Давно бочками по головам не били?!
Милиции на площади, само собой, было немало, но помощи от них ожидать не приходилось – в толпе было слишком много иностранных граждан. Постовые вежливо увещевали товарищей туристов разойтись и не мешать такому же, как они, туристу совершать экскурсию, но их усилия пропадали втуне. Впрочем, они, по-моему, не слишком старались – полковник Щученко не вызывал особого сочувствия.
Кажется, он тоже это понял. Полковник сурово насупил брови, обтер потную лысину платком и зачем-то натянул противогаз. Внимательно рассмотрел обступивших нас людей в бинокль, а потом бабахнул из пистолета. В воздух. Грохнула его пушка так, что все невольно шарахнулись.
– Товарищ Сапрыкина, давите их, значить, всеми колесами! – вновь потребовал Щученко. – Хто, значить, не желаеть подчиняться приказам КГБ, тот есть коллаборационист и должен быть немедленно расстрелян по законам военного времени!
Это подействовало. Народ начал неохотно расступаться, и машина медленно выбралась на свежий воздух. Полковник не удержался на ногах и шмякнулся, застряв обширным пузом между сиденьями. Ира рулила одной рукой, а другой сосредоточенно листала какую-то книжку. К моему удивлению, это оказался толковый словарь Ожегова – девушка искала неведомое слово «коллаборационист».
– Вот так наше родное КГБ решаеть, значить, возникающие проблемы! – довольно уселся на прежнее место Щученко. – Впечатлены, товарищ Бритва?
– Угу. Слов нет, – честно ответил я.
– То-то! Вы бы видели, как я за границей функционировал! В разведке, значить! Лучший, значить, резидент был, так у себе и запишите!
Почему-то я усомнился, что Ефим Макарович был таким уж первоклассным резидентом. Может, конечно, это просто профессиональная ревность, но я при всем желании не мог представить его в этой роли. Очень уж заметный.
– Кто бы говорил, патрон… – хмыкнул давно не подававший голоса Рабан.
«В Лэнге я ничем не выделяюсь», – отпарировал я. – «А тут я не на работе».
Солнце клонилось все ниже и ниже. Я вежливо напомнил полковнику, что мне, вообще-то, хотелось посмотреть Политехнический музей. Тот немедленно приказал Ире в срочном порядке везти туда, куда желает уважаемый гость из-за рубежа. Та не возражала – даже обрадовалась. В прошлом году она писала курсовую как раз об этом музее, и в голове у нее до сих пор осталась масса полезных сведений.
– Музыку, значить, включить? – услужливо предложил Щученко, пока мы колесили по вечерней Москве. – Прослушайте, значить, концерт по завякам… заявкам трудящихся, товарищ Бритва! И обязательно выучите нижеследующую композицию наизусть – ее Пушкин написал еще при жизни!
Из мощных динамиков грянул хор. Песню я узнал сразу же, с первого же слова – ее трудно не узнать. Правда, имелись некоторые отличия – на первый взгляд незначительные, но если присмотреться…
Щученко подпевал. Да не просто подпевал – он впал в натуральный транс, правой рукой отдавая честь, а левую прижимая к сердцу. Хотя лучше бы он молчал – слух у него отсутствует напрочь. А голос идеально подходит для того, чтобы орать и командовать, но крайне плохо – чтобы петь. Хорошо хоть Ира тоже подключилась, и ее мелодичный голосок отчасти выправил положение.
Я пожалел, что не захватил гитару. Вот бы я им показал, что такое настоящий русский рок! Гимн отлично поется под грохот тяжелого металла – я уже пробовал. Правда, не с советским, а с российским, но мелодия-то у них одинаковая, верно?
– Как вам, товарищ Бритва?.. – спросил полковник, смахивая скупую слезу.
– Охрененно, – честно ответил я. – Только при чем тут Пушкин?
– Ну, он, значить, слова написал, – объяснил полковник. – Великий, значить, поэт был.
– Угу. Знаете, товарищ полковник, Пушкин, конечно, поэт выдающийся, но, по-моему, к гимну все-таки не он текст сочинял, – мягко поведал я.
– А хто же?
– Да вроде как Сергей Михалков. А музыка Александрова.
– А це хто такие?
– Товарищ полковник, а можно задать вопрос в целях повышения общей грамотности? – хитреньким голоском пропищала Ира.
– Конечно, можно! – пошел красными пятнами довольства Щученко. – Для того мы, ваши старшие товарищи, значить, и нужны – просвещать молодежь. Ежели не мы, дак хто?
– А какие у нас в стране еще были великие поэты, кроме Пушкина? – невинно спросила студентка.
Полковник задумался. Крепко задумался. На его широком лице явственно отражалась напряженная работа мысли – еще чуть-чуть, и будет слышно, как в голове вертятся колесики. Наконец он решительно ответил:
– Пушкин.
– Я же говорю – кроме Пушкина!
– И еще Ленин.
Ира открыла было рот, но так ничего и не сказала. В поросячьих глазках полковника отчетливо читалась угроза. Всякий посмевший усомниться в беспредельности талантов Владимира Ильича рисковал получить в зубы пистолетной рукоятью.
– Це было, значить, вступление! – сообщил Щученко, прибавляя звук. – Щас еще много чего интересного споють, слухайте внимательней, не раскаетесь.
Он оказался прав. Услышав слова следующей песни, я изумленно раскрыл рот – голос звучал поразительно знакомо. Этот хрип узнали бы девяносто девять россиян из сотни… Правда, звучал он немного по-другому – появились дребезжащие нотки, некоторые трещинки в звучании, но это несомненно был…
– Высоцкий?! – воскликнул я.
– Ага, – кивнула Ира, слегка притопывая ножкой в такт. Благо педали нажимать не требовалось.
– А он разве не умер?..
– Да вы шо, значить, говорите, товарищ Бритва?! – ужаснулся Щученко. – Да как ваш инопланетный язык повернулся такое сказать?! Народный артист, трижды лауреат, и вдруг умер! Кушайте, как говорится, шоколад! Да шоб он еще сто лет прожил!
– Ну он старый, конечно, уже… – вздохнула Ира. – В следующем году у него юбилей – восемьдесят лет будет… Вот, товарищ пришелец, возьмите программу – почитайте, кто еще выступает…
Я углубился в чтение радиопрограммы. Действительно, там имелся полный список всех выступающих. Сегодня исполнялось пятьдесят лет некоему Милявцеву, и в честь юбилея устроили большой концерт, на котором должны были петь почти все современные звезды. Похоже, этот Милявцев – крупная шишка…
Добрая половина фамилий звучала незнакомо. Сурович, Шестаков, Хвилиани, Крабова, Ковров – кто это такие? Но многие другие имена я узнал сразу же. Кобзон, Пугачева, Газманов, Басков, Лещенко, Расторгуев – кто же их не знает? Кстати, из динамиков как раз послышался голос Расторгуева – у него даже репертуар не изменился. Еще бы – настоящее искусство ценится при любом режиме…
- Предыдущая
- 21/22
- Следующая