Город призраков - Сазанович Елена Ивановна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/115
• Следующая

Сенечки глаза блеснули.

– Эта любовь без будущего, – вздохнул он.

– А как же Полина?

– Полина… Знаешь, Ник, я вряд ли полюблю кого-нибудь кроме Дианы. А Полина – ее повторение. У меня нет выбора. И я надеюсь, что моя жизнь будет счастливой, если я женюсь на Полине. Со временем я обязательно перенесу свою любовь на нее. Тебя это шокирует? Меня тоже. Но, поверь, женившись на Полине я обязательно порву с женой мэра. И она это знает. Вот почему мы поскорее хотим этой свадьбы. Мы чертовски устали ото лжи. И женись я на любой другой, эта ложь не имела бы конца. Только Полина может нас спасти…

Я посмотрел за окно. Уже темнело. Мне нужно было спешить в гостиницу. Сегодня нам предстояла охота за доктором. И я боялся на нее опоздать.

Я ободряюще похлопал Сенечку по плечу. И оставил его разбираться со своими женщинами. В конце-концов такой случай вполне оправдывает и пьянство.

До гостиницы я бежал что есть силы. И мои мысли едва поспевали за мной. Но все же, несмотря на такую спешку, они были вполне ясны и логичны. Я думал о Сенечке. Пожалуй, в Жемчужном это был самый симпатичный персонаж. Самый живой среди этих картонных персонажей. Тут, конечно, нельзя не учитывать, что Сенечка – начинающий, юный литератор. И его свойство романтизировать родное Жемчужное вполне оправданно.

Впрочем я тоже не мог не признать симпатичной и даже правильной философию городка. И мне не меньше, чем жемчужанам, было отвратительно все то, что сегодня преподносилось как завоевание демократии. Вся эта чернушная аморальность и развращение малолетних, общий разгул и поголовная безвкусица. И так называемая свобода. Какое прекрасное, однако, слово – свобода! И до какого цинизма нужно было дойти. Чтобы так опошлить его значение. Чтобы это слово ассоциировалось не иначе как с грязью, пошлостью и – просто элементарной преступностью.

Меня такая свобода не устраивала. Вот потому-то в душе я и был согласен с философией Жемчужного. В идеале. Потому что в идеале я тоже мечтал о городе, утопающем в саду. О городе, где нет места для наглости, воровства и убийств. О городе, где существует истинное искусство и истинная духовность. Где у детей есть – безмятежное детство. И где старики умирают в положенный им свыше срок. Не от войн, не от голода, и не от самоубийств. К чему их привело сейчас такое исключительно страшное слово – свобода. Да, я был согласен со столь близкой к идеальной философией Жемчужного. Единственное, что меня не устраивало в этом случае – конкретные носители столь прекрасной идеологии. Я просто не верил им. Все время не покидало ощущение, что они жили не ради идеи, а исключительно ради присутствия ее иллюзии. Но пока я не мог понять – с какой целью. В этих людях было так мало искренности, так мало души и чистоты. И дело тут даже не в их двуличии. Дело – в другом. И это другое я был просто обязан вычислить.

Создавалось впечатление. Что все доброе, что делали жемчужане, они делали не от сердца, и даже не от разума. У них это происходило машинально, как у роботов, участвующих в научном эксперименте. Я допускал, что они, как обычные люди, имеют право на ошибки. Однако люди, во всяком случае – многие, совершив ошибку, мучаются, даже порой очень жестоко расплачиваются за них. У жемчужан же все было настолько рассчитано и продуманно. И грех, и его количество, и его мера. Что вся эта прекрасная по сути философия переворачивалась с ног на голову. И пожалуй. Единственным живым человеком среди них оставался Сенечка Горелов. И то, возможно, временно, просто по глубокой молодости, которая так скоро пройдет…

Вот с такими недоверчивыми и суматошными мыслями я ворвался в холл. Взмокший и запыхавшийся.

Ли-Ли всплеснула руками, завидев меня. И испуганно спросила.

– За вами кто-то гнался, Ник?

– Увы, милая. Просто я настолько проголодался, что воспоминания об акульих плавниках заставили меня прибегнуть к этому марш-броску. Но возраст, увы, уже не тот, так что…

У Ли-Ли было туговато с юмором. И она искренне расстроилась за мой пустой желудок.

– Но на ужин у нас, к сожалению, не акульи плавники. Жареная треска вас устроит?

– Не то чтобы… Но не умирать же мне с голода.

И я бросился вверх по лестнице, уже не обращая внимания на заботливое кваканье Ли-Ли.

Вано был в номере. И тут же с порога загудел.

– Ну и дела, Никита. Ты упадешь, когда я расскажу.

– Я и так сейчас упаду. От усталости. Лучше скажи, доктор еще не покидал гостиницу.

– Нет, слава Богу. Мы только что с ним отужинали. И на мой вопрос, что он теперь намеревается делать, Заманский ответил, что, конечно же, работать. Вот такие дела. Возможно, он врет, а возможно…

– В любом случае, Вано, нам предстоит провести этот славный темный вечерок на кладбище. Здесь мы его можем упустить. И рисковать ни к чему. А там ты мне все и расскажешь.

Когда мы спустились в холл, там к счастью никого не было. Потому не пришлось отвечать на назойливые расспросы Ли-Ли, куда мы собрались в столь поздний час. Учитывая, что она могла ненароком заикнуться о нашем уходе профессору. Нам не хотелось спугнуть его.

Из кухни неслись аппетитные запахи жаренной рыбы с луком и перцем. Я жадно вдохнул эти ароматы. Вспомнив, что какой-то умник писал, что компенсировать голод можно острыми запахами еды. Наверняка специально придумал для голодающих. И естественно, этот метод мне не помог. Когда мы с Вано пробирались сквозь густой лес к кладбищу. Мой пустой желудок так вызывающе урчал, что никакие лесные звуки не могли заглушить его песен.

Если не считать, что мы направлялись к кладбищу. Если не принимать во внимание тревожный шелест листьев и отдаленный плеск морских волн, нагоняющих легкую дрожь по телу. То в лесу было прекрасно. В этот вечер было полнолуние. Чистое черное небо. И золотая луна. Настолько полная, что казалось она вот-вот лопнет. Ее золотистые блики блуждали по кронам деревьев, по мягкому, усыпанному мелкими цветами, мху.

Мне стало жаль, что мы шли к кладбищу. Неплохо было бы, чтобы мы просто гуляли. И я поразился смелости доктора, которыйкаждый вечер совершает этот путь. Он был небезопасный. За любым деревом мог скрываться кто угодно. Таинственные шорохи опять же не способствовали спокойному вечернему моциону. Значит у Заманского были более веские причины прогуливаться здесь каждый вечер. В то, что он закаляет свою силу воли, мне верилось с трудом.

• Предыдущая
• 43/115
• Следующая