Маринисты - Сазанович Елена Ивановна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/27
• Следующая

Море я тоже возненавидел. Море, которое было когда-то самым дорогим в моей жизни, то, кому я посвящал свои сокровенные мысли, то, которое я возносил до небес, было повинно в смерти Марины. И это я простить ему не мог. Оно сумело разбить наши жизни. Оно сумело разъединить нас. Оно предало нас. Оно совершило преступление. И за это оно несло ответ. Я никогда, за все четыре страшных бесконечных года так и не нарисовал его. И никогда, никогда не нарисую…

Вот так и закончилась моя печальная история.

– Вот так и закончилась мая печальная история, – и я посмотрел в глаза Голове. И глубоко затянулся сигаретой.

– Твоя печальная история еще только начинается, – усмехнулся Голова. – Уж мне-то поверь, Тим.

Мы помолчали. Мы понимали, что главное – с чего-то начать. Но с чего начать – мы не понимали.

– Но главное – с чего-то начать, – уже решительно сказал Голова. И резко встал. – Хотя бы с того, что мы сейчас побреемся и примем приличный вид. Чувствует мое сердце, что мы здорово проведем время, – и Голова радостно потер руки. И его глаза блеснули, как у хищника, чувствующего приближение добычи. Голова все-таки обожал свою работу.

Через полчаса мы, свежие, выбритые, подтянутые и благородно пахнущие лосьоном вновь сидели у стола. Голова решил полностью взять инициативу в свои руки. И я ему доверял, как профессионалу. К тому же инициатива была далеко не главной чертой моего характера. Если она вообще была у меня.

– Итак, – начал он. – Начнем с того, что мы ведем дело об убийстве.

Я вопросительно поднял брови.

– А какой смысл тогда вообще вести дело? – ответил он на мой немой вопрос. – Ну, хорошо, если ты так настаиваешь. Мы ведем дело о случайной смерти человека, который не существует и которого вообще не существовало.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Голова.

– А ты наберись терпения, Тим. И слушай своего друга. Еще четыре года это дело меня крайне заинтересовало. Ты спросишь, почему? Это не просто интуиция, Тим. Интуиции в нашем деле не существует, если она не основана хотя бы на мизерном факте. Я бы четыре года назад забыл и плюнул, что утонула какая-то девица.

Я невольно сжал кулаки.

– Да, Тим, и не злись. Знаешь сколько людей тонет за одно лето? Случайно. Но тебе это знать и не обязательно. Не порть себе настроения. Так вот. Поверь, этими утонувшими занимаются, уж мне то поверь, не лучшие сыщики утро, – и Голова самодовольно выпятил свою крепкую грудь. – Неужели ты не задал себе вопрос, когда я впервые к тебе зашел четыре года назад, почему я – главный сыщик, большой профессионал и большой умница, захожу к тебе домой. Неужели ты думаешь мы расследуем каждый случай с утопленниками? Неужели ты так наивен, Тим.

– Во-первых по тебе совсем не видно, что ты большой профессионал и большой умница. А во– вторых, я тогда вообще не мог ни о чем думать.

– Я вижу у тебя к этому и теперь не самые выдающиеся способности… Просто в тот злополучный день, когда она утонула, в мой милый кабинет раздался анонимный звонок. И мужской голос попросил меня расследовать это дело. Он утверждал, что смерть не случайна. И что я непременно должен выехать на место происшествия.

– Ты узнал, кто звонил?

Он отрицательно покачал головой.

– Потом, когда я перестал заниматься этим делом, мне это стало ненужно. Но в тот день… Я, следуя долгу. А я человек долга, запомни это хорошо, Тим. Так вот, следуя своему долгу, я выехал. Но, увы. Факты оставались фактами. Немой был свидетель. Он искренне плакал. И мне искренне стало его жаль. Возможно, спасатели и успели бы, но начался сильный шторм. И тело унесло далеко в море. Конечно, если бы немой умел кричать…

– Несчастный Слон, – пробормотал я, – у него на глазах море пожирало все, что было самым дорогим в его жизни.

– Я уехал ни с чем, – продолжал Голова. – И все же я решил узнать подробнее про эту девушку. И что ты думаешь, Тим?

– Я ничего не думаю, Голова. Ты же сам только что заметил, что к этому у меня нет способностей.

Голова сразу же согласился.

– А я, Тим, думал, в отличие от тебя. Эта девушка была без паспорта. О ее прошлом в деревне никто абсолютно ничего не знал. Самойлов привел ее в дом и через три дня умер, – Голова невесело усмехнулся. – Пищевое отравление грибами. Не правда ли – тоже вполне естественная смерть? Розыск у нас, Тим, ты должен знать, на высшем уровне. Мы подключили людей, разослали везде фотографии, перерыли все документы. И ничего! Абсолютно ничего! Безрезультатно! О ней – ничего не известно! Мы даже не попали на малейший след ее прошлого! Единственное, что мы знали…

– Что? – воскликнул я.

– То что и все, – спокойно ответил Голова. – То, что ее зовут Марина. Имя, как имя Вот и все, Тим. Так что приготовься. Мы будем вести дело о человеке, которого уже нет. И которого фактически не было, раз ничего о нем неизвестно. Любопытное дельце, не правда ли? – и его глаза вновь блеснули азартным огнем.

Но мне это дело не казалось просто любопытным. Для меня оно оборачивалось совсем иной стороной. Я понял, что во что бы то ни стало, должен докопаться до правды. Я должен узнать о Марине все. Чтобы доказать ее право на прошлое, чтобы доказать ее право на память. Это единственное, что я мог для нее сделать.

– Итак, – Голова закурил и прошелся по комнате.

– Итак, – продолжил я. – С чего начать, Голова?

– Сначала, – Голова пожал плечами и недоуменно на меня посмотрел, словно я не понимал самых простых вещей.

Он оказался прав. Я не понимал.

– Начнем с письма, Тим. С того, что его у нас просто украли.

Я недоверчиво усмехнулся.

– Может быть, ты способен вспомнить девиц, так усердно нас соблазнявших? И в точности передать их приметы? Видимо, их милое похлопыванье по коленкам запало тебе в душу.

Но Голова уже не шутил.

– Это бессмысленно. К ним мы вернемся позднее, если вообще вернемся. А теперь… – он встряхнул своей большой головой. – А теперь мы прямиком отправимся на почту. Где служащие так нерасторопны и годами хранят письма в подвалах.

– Кстати, ты обратил внимание на штамп?

Я с гордостью кивнул головой.

– Ты делаешь успехи, Тим! И я тоже обратил. Такое ощущение, что штамп был проставлен совсем недавно. А вот штамп адресата был еле-еле виден. Чует мое сердце – на почте мы что-нибудь да пронюхаем!

На почте нас встретили далеко не с открытыми объятиями. У директора от возмущения даже очки на лоб полезли, когда он услышал о каких-то письмах четырехлетней давности. А потом он расхохотался нам прямо в лицо, когда мы добавили историю об архивах, которые они пересматривают каждые четыре года.

– Какие архивы! Какие четыре года! – откровенно веселился он. – Бред какой-то!

– Может, и бред, – спокойной согласился Голова. – Но нам этот бред все же кто-то рассказал. И письмо четырехлетней давности со штампом вашего почтового отделения – это факт. Вот так. А теперь вы вправе веселиться сколько угодно.

– Где письмо? – и он протянул руку.

– Если бы мы это знали, думаю, обошлись бы и без вашей помощи.

– В таком случае, кто угодно мог потерять его из наших служащих. И теперь из гуманных соображений направить по вашему адресу. Но, я думаю, не обязательно это было скрывать от администрации. Здесь нет криминала.

– Как знать, как знать, – зловеще протянул Голова. – Возможно, вы и правы. Но в любом случае нам бы хотелось увидеть эту благодетельницу.

– Я думаю, в этом затруднений не будет.

Через несколько минут в кабинете собрались все служащие женщины почты. Но они понятия не имели ни о каких утерянных письмах. И что разочаровало нас окончательно – я не узнал ни один голос, разговаривающий со мной совсем недавно по телефону. В отличие от Головы я не был выдающимся специалистом по голосам. Но этот писклявый, слишком уж мяукающий голосок, я хорошо запомнил.

– В таком случае, мог позвонить кто угодно – заключил директор, когда работницы разбрелись по своим местам. – Могли просто позвонить с улицы.

• Предыдущая
• 11/27
• Следующая