Сад для бегонии - Сазанович Елена Ивановна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/27
• Следующая

Я отрицательно покачала головой.

– Судьба просто подталкивает нас к выбору. Ты вполне мог противостоять Марте. И добиться успеха другим путем. И другого успеха. Нужного и тебе, и людям. Я могла более стойко держать удары судьбы. И не отчаиваться. И бороться. И найти свое место в жизни… Вот так, Локарев. Все равно выбираем мы. А судьба специально перетасовывает карты. Чтобы проверить каждого из нас. И кто не выдерживает проверки, тот и оказывается в тупике… Я обязательно должна была бороться. И, хотя бы ради памяти моих родителей, кем-то стать в этой жизни. Так было изначально намечено судьбой. Я же стала опускаться… Ты должен был не разбазаривать свой талант, данный судьбой и Богом. Но ты отказался от него. И в итоге – потерял себя… Но у нас еще все впереди. Мы еще молоды, Локарев. И каждый из нас может исправить свои ошибки.

Локарев взял мои руку. И крепко пожал. И нежно погладил ее. И с благодарностью на меня посмотрел.

– Кого благодарить: судьбу, Бога или случайность, что я тебя встретил? Что я словно проснулся. Что теперь у меня все будет совсем по-другому…

– Благодари всех вместе. И себя тоже. Что нашел силы понять…

Уже было поздно. Уже давно перевалило за двенадцать. Но, несмотря на усталость, спать совершенно не хотелось. В предбаннике я умыла свое тело чистой, колодезной, нагревшейся за день водой. Кожа моя порозовела. И мне показалось. Что я смыла с себя всю грязь последних дней. А потом мне захотелось переодеться. Мне так надоели эти рваные джинсы и эта безвкусная майка. С которой фальшиво улыбался мой новый друг. У моего друга совсем другая улыбка!

Я скрылась в другой комнате. Оставив Локарева за столом. В глубоких раздумьях. Ему это было необходимо. И ему это было к лицу.

А я распахнула Ромкин шкаф настежь. И перед моим взором открылась выставка самых красивых нарядов.

Это была одежда Ромкиных родителей. Несмотря на простоту. Свойственную тому времени. В них было столько изящества, шарма и естественной красоты. Что никакие сегодняшние модельеры не смогли бы сотворить подобное. И я даже пожалела этих дорогостоящих красавиц. Выбрасывающих бешеные деньги за фальшивку и безвкусицу.

Крепдешиновые воздушные платья в мелкий цветочек. Хлопковые пиджаки. Широкие штаны, как у матросов. Широкополые фланелевые шляпы. Изящные соломенные шляпки, перевязанные атласными лентами. Мне эти вещи так напомнили гардероб моих родителей. Сразу повеяло родным, теплым и очень дорогим. Сразу вновь напомнило о счастливом и добром времени. Все-таки в вещах застывает время. И память…

Я появилась в комнате. И стала позади Локарева. Легкое голубое платьице в темные васильки. Соломенная голубая шляпка с темно синим бантиком на боку. На ногах – узкие лодочки.

– Привет, Локарев! Ты помнишь ту девочку в первом ряду? Спой, пожалуйста, для нее еще один раз.

Локарев медленно повернулся ко мне. Задумчивость во взгляде сменилась удивлением. Потом восхищением.

– Какая ты красивая, девочка!..

Он взял гитару. Плавный перебор струн. И песня… Песня для девочки в голубом. В первом ряду. Но пока еще не для меня…

А потом мы вышли на крыльцо. И, задрав головы, смотрели на звезды. Они были так далеко от нас. Но я знала. Как к ним можно приблизиться. И как приблизить…

– Идем, Локарев. Я покажу тебе Полярную звезду.

– Я ее вижу.

Но я упрямо покачала головой. И потащила его за собой. Еще подъезжая, я заметила где-то рядом аэродром. И теперь, найдя недалеко от дома высоченную вышку для прыжков с парашютом, повела Локарева именно туда. Ему это было необходимо. Он должен был вновь поверить в себя. Он должен был сегодня победить себя. И уже раз и навсегда. Чтобы не оставить места для ошибок…

– Ну, же, идем, Локарев.

Он резко остановился у вышки. И упрямо покачал головой.

– Нет, девочка. Я не пойду.

– Нет, ты пойдешь!

– Ты вновь хочешь приставить ко мне наган? – рассмеялся он.

– Если понадобиться, то приставлю!

Он шутливо поднял руки вверх и стал подниматься по крутой лестнице впереди меня.

Мы очутились на небольшом четырехугольном островке. Поднялся ветер. И он гнал тучи. Которые поглощали алмазные звезды. Но Полярная звезда единственная не сдавалась. И вызывающе сверкала среди обрывков туч. И мне показалось, она сверкает ради нас.

Было прохладно. Ветер путал наши волосы. Развивал мое платье. Локарев прикрыл глаза. Он боялся смотреть вниз.

– Ну же, Локарев! Посмотри, как красиво! Вон блестит речка! А вон – огни города! Попробуй, Локарев! Один раз! И ты никогда больше не будешь бояться! Поверь мне!

Он глубоко вдохнул. Взял мои руки в свои. Крепко их сжал.

– Ну же. А теперь…

А теперь он неожиданно. Как в полубреду. В порыве. Сильно поцеловал меня в губы.

И я от неожиданности. Или в полубреду. Или в порыве. Ответила на его поцелуй.

И уже не настаивала смотреть вниз. И уже забыла. Зачем мы здесь. На этой верхотуре. На четырехугольном островке. Под единственной мерцающей звездой. Под густыми рваными облаками. Одни во всей вселенной…

– Саша… Сашка… Сашенька… – первый раз он назвал меня по имени. И повторял его как заклинание. Чтобы убедиться. Что это мое имя. Что оно самое красивое. И самое дорогое.

Я прижалась к его груди. Я гладила его волосы. Я сжимала его руки. Я любила. Я была счастлива. И я уже знала. Что такое счастье.

Это был пир во время чумы. Эта была любовь, обрученная с опасностью. Это было будущее, которое никогда для нас не наступит.

Я плохо помнила, как мы добрались до дома. Все так же крепко обнявшись. И произнося нелепые и ничего не значащие слова. Как мы упали на старый диван. И он так же вызывающе заскрипел. Как сладко, до головокружения пахло в доме розами. Вперемежку с подгоревшей яичницей. Как вновь хлынул дождь, настойчиво барабаня по подоконнику. И как по-прежнему прямо в окно вызывающе светила Полярная звезда.

И когда перестал стучать дождь. И Полярная звезда погасла. И притупился пьяный аромат роз. Я сладко уснула…

Я проснулась от легкого стука в окно. Я вскочила с дивана. И взглянула на Локарева. Он крепко спал, уткнувшись носом в подушку. Слегка посапывая во сне. Взрослый ребенок… Мне показалось, я намного старше его. Наверно, потому, что мне гораздо больше его пришлось пережить. И с каждым пережитым трагическим днем я утрачивала способность бояться…

Набросив на себя то же голубенькое крепдешиновое платье. Я приблизилась к окну и распахнула его настежь. Лучи раннего солнца ударили мне прямо лицо. И в этих рыжих сверкающих лучах я разглядела маленькую сухонькую старушку. Она приветливо улыбалась мне и протягивала большой железный бидон.

– Вот молоко, совсем свеженькое. Ромка его очень любит. А ты кто такая будешь, красавица? Никак подруга?

Я утвердительно кивнула. И выскочила босиком на крыльцо. И приняла из рук старушки бидон с молоком.

– Родители его давно померли, – объясняла мне старушка, – он к тетке и переехал. А потом и тетка, царство ей небесное. Он теперь сюда и вернулся. А дом-то неухоженый. Старый. И Ромка один во всем белом свете. Вот я его и подкармливаю. Чем Бог послал. Жаль парня. Ты, вижу, девушка, хорошая. Может, Ромке станет полегче…

Я улыбнулась в ответ старушке.

– Станет, бабушка. Я ему помогу. Я его не оставлю.

– Ну и слава Богу. А молочко пейте. На здоровьице. Вам, молодым, нужна сила.

– Спасибо.

Я долго смотрела вслед удалявшейся, сгорбленной старушке. Я стояла босиком на влажной от дождя траве. И прижимала к груди бидон с парным молоком. И кто сказал. Что это не рай?

В доме на столе я заметила лист бумаги, исписанный мелким почерком. Это были стихи. Когда я спала, их написал Костя. И уже для меня.

• Предыдущая
• 22/27
• Следующая