Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/83
• Следующая

– Клуб отчаявшихся сограждан, – по слогам отчеканил я. – Но что означает последняя буква, господин швейцар?

Человечек смутился, но тут же гордо тряхнул головой.

– Господин Варфоломеев, – поправил он меня, представившись с таким высокомерным видом, словно передо мной стоял не какой-то зачуханный карликовый швейцар, а сам владелец замка, граф Варфоломеев. Но, как гостю, мне пришлось смириться.

– Хорошо, господин Варфоломеев. Так что же означает буква «А»?

– Андреевская. Так наш район называется. Впрочем, и не только поэтому.

– М-да, – неопределенно протянул я.

– Вам понравилось? – Швейцар кивнул на мерзкую живопись на двери. И впился в меня своими маленькими глазками.

Как может понравиться такая чушь собачья? Более гадкой живописи я не встречал. И не подозревал, что смерть может выглядеть такой красивой и жизнерадостной. До безобразия. Но, помня цель своего визита, ответил:

– Да, это прекрасное отражение действительности. Вернее, того, что идет после нее. Оригинальное мышление художника. Славная красавица – смерть.

– Вы поэт? – усмехнулся швейцар.

– В некотором роде. Если актерскую профессию можно назвать поэзией.

– Безусловно, можно, – обрадовался Варфоломеев, услышав, что я артист. – Ну, что ж, поздравляю с началом вашего счастливого пребывания в нашем клубе. Считайте, что двери для вас открыты.

Он распахнул передо мной дверь, и я вошел в зал. И восхитился. Я не привык к такому великолепию. Высокие потолки с бронзовыми люстрами, каждая из которых низко свисала над столиком и была увенчана тремя длинными тонкими свечами. Мерцающий свет рассеивался по просторному, но уютному залу и отбрасывал на пастельно розовые стены тени людей, сидящих за столиками. На полу возле каждого столика стоял вазон с яркой зеленью, усыпанной мелкими розовыми цветочками. Кресла красного дерева с мягкими атласными сиденьями удачно дополняли их. А пол был покрыт ковром темно-вишневого цвета. В углу зала возвышалась сцена, затянутая черным бархатом. В общем, здесь не было ничего лишнего и ничего дешевого. Зато очень много таинственного. Но эта шикарная обстановка мне не понравилась. В ней было что-то вычурное. Надменное и безвкусное. Несмотря на правильное сочетание цветов и стильный дизайн.

Я был приучен к другой жизни. Более простой и уютной. И мне она нравилась. В моей маленькой квартирке было все необходимое для жизни. И я был благодарен своей жене за то, что она никогда не требовала большего. Ей не нужна была шикарная мебель. Шикарные рестораны. Сверхдорогая косметика. И сверхизысканная еда. Ей было достаточно того, что она имела. Ей достаточно было меня. Хотя я ее давно разлюбил.

Я хорошо помню, как она окончательно пленила мое сердце. Это был день, когда я, решив покорить Оксану любым способом, пригласил ее в довольно приличный ресторан и заказал довольно приличные блюда (мой успех в то время позволял это, к тому же оставалось кое-что от родителей).

Оксана сидела за столиком у окна, лениво потягивая французское шампанское и едва прикасаясь к утке «аля орандж», политой соусом из апельсинового ликера и украшенной ломтиками лимона.

– Ты всегда так живешь? – Оксана, улыбаясь, смотрела на меня.

И я, изображая из себя лихую знаменитость, ответил:

– Да уж, такие мы – жрецы Аполлона.

Она пожала плечами.

– А для меня важнее всего – любовь. Мне всегда казалось, если любовь существует, остальное не важно. И ни на что уже не следует обращать внимания. Правда? А если ее нет, тогда, конечно… Но, видя людей, окруженных роскошью и живущих ради нее, я думаю, как они, в принципе, несчастны. Они чем-то обделены. У них нет главного.

Меня окончательно покорил ее монолог. И, видимо, по этому поводу я надрался. И, проснувшись утром в ее простенькой квартирке, где было мало вещей и много вкуса, я подумал, что счастлив. И тут же принялся извиняться перед Оксаной. Но и тогда она оказалась выше меня. Она зажала мне рот ладонью. И, как всегда, тепло улыбнулась.

– Не надо, милый. Я способна понять любого. И не только в силу своей профессии. Просто я родилась с пониманием того, что каждый человек имеет право на срывы, на ошибки. На повторение их. Иначе было бы не так уж здорово жить…

Эти слова совершенно убедили меня, что Оксана – моя любовь. Мой идеал, о котором я так долго мечтал. И еще – это единственная женщина в мире, не совершающая ошибок. И поэтому – не повторяющая их. Противоположные заряды соединились. В то время мы не могли знать, что они так быстро разлетятся в разные стороны…

– В нашем клубе людей сближают не только отчаяние и разочарование, – перебил мои светлые воспоминания швейцар, – но и поиски гармонии в творчестве. Все члены клуба – исключительно писатели, художники, артисты, поэты, музыканты. Одним словом, их можно окрестить просто – артисты. Ведь вы не станете возражать, что любой творческий человек по сути своей – артист? Так или иначе, он не просто сочиняет, но обязательно и проигрывает сочиненный мир.

Я усмехнулся. Я не возражал.

– Поэтому столь интересующая вас буква в аббревиатуре «КОСА» обозначает не только улицу Андреевскую. Это сокращенно можно прочитать и так: Клуб Отчаявшихся Сограждан-Артистов. Вы удовлетворены этим объяснением?

Я утвердительно кивнул. Хотя был удовлетворен далеко не всем, что увидел. Конечно, легче всего собрать в клуб отчаявшихся творческих интеллигентиков, чьи мысли загромождены иллюзиями, мечтами и прочей чепухой, которая неизбежно ведет к душевному срыву.

М-да. И я еще раз оглядел зал. Все-таки я не подозревал, что в нашем городе так много бездельников, желающих рассчитаться с жизнью. Собрать бы их всех в одну кучу и вывести очищать от мусора и грязи улицу Андреевскую. Вот тогда можно и посмотреть, насколько хватит их актерского таланта. А впрочем, разве я имею право на суд, если не в меньшей, а возможно, в гораздо большей мере желаю примкнуть к их кругу?

Швейцар наконец оставил меня, попросив никуда не отлучаться. И стал с кем-то вести оживленную беседу. Судя по его дорогому бордовому костюму, шелковому галстуку и лаковым черным туфлям, это был некто высокого ранга. Варфоломеев откровенно указывал на меня, размахивая своими прозрачными маленькими ручонками. «Бордовый костюм» смотрел в мою сторону своими узкими холодными глазами и, казалось, просвечивал меня насквозь. Мне стало неловко. И я от неловкости, посвистывая и изображая безразличие, принялся рассматривать страдающую публику. Мне были знакомы многие лица. Они лет пять – десять назад часто мелькали на экранах телевизоров, на театральных сценах, на выставках и в концертных залах. В общем, их всегда можно было встретить на самых престижных тусовках. Но постепенно они по разным причинам исчезали из элитарных кругов. И, как я убедился, находили приют именно здесь.

В клуб пребывали и среднего уровня знаменитости. С ними я, бывало, не раз пил в закусочных и поневоле слушал их болтовню о развитии творческого процесса. И замечал про себя, что именно средний десяток уверен в своей гениальности, ни на секунду не смиряясь с тем, что его не принимают в круг ослепительных звезд. Пожалуй, они больше всех имели право на отчаяние. Золотая середина не так уж и золота. И ей зачастую остается разве что пить. Или посещать этот сомнительный клуб. Я их отлично понимал. Хотя сам когда-то имел полный успех. Но полного понимания не имел никогда.

Впрочем, здесь хватало и абсолютно незнакомых лиц. Но мне не стоило труда догадаться, кто это. Начинающие служители его величества Искусства. Притащившиеся сюда в поисках экзотики. Несомненно, в надежде познакомиться со знаменитостями. И решившие, что это ночное заведение – последний писк моды. Впрочем, мода на страдание в кругу интеллигенции была всегда. Ведь болтать о муках творчества, о несостоявшихся планах и мечтах гораздо проще, чем изображать их на холсте, в музыке, литературе.

Клуб уже не казался мне таинственным храмом, а выглядел заурядной забегаловкой, где собирается богемка за бутылочкой хорошего винца и изображает из себя отвергнутых обществом сограждан. Мне стало скучно. Увы, тогда я еще не мог по-настоящему оценить всю силу этого заведения…

• Предыдущая
• 5/83
• Следующая