Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/24
- Следующая
– Не узнал? – она кокетливо подмигивает.
Я ей отвечаю тем же.
– Это ты сделал из меня такое чучело, – и она дотрагивается до своих глубоких морщин, – Потрогай.
Я ощупываю ее дряблую кожу на лице, шее. Пытаюсь проникнуть под вырез поношенного платья.
Она хохочет пожелтевшими зубами. Видно, ей это нравится.
– Мне это не нравится, – бесстыдно лжет она. И убирая? мою руку.
– Лина! – радостно вскрикиваю я. – И все-таки ты хороша, Лина?
Она грустно качает головой.
– Ты не пожалел слов. Не пожалел метафор, сравнений, описав меня красавицей в молодости. И ты не пожалел меня на сотой странице, сделав такой уродиной.
– Ты хорошо разбираешься в литературе, Лина. Но очень мало в жизни. В жизни за все нужно расплачиваться, Лина.
– Одиночество – это худшая расплата, Лоб, – и она стукнула меня по лбу. – Тебе не понять, что я пережила. Ты способен только на выдумку.
Я пожимаю плечами.
– Хеппи энд не в моем духе, Лина. Во всяком случае, ни у одной моей героини не было столько любовников, как у тебя. Ты стала настоящей героиней, Лина.
Лина вновь хохочет своими пожелтевшими от никотина зубами.
– Ты прав, Лоб! И за это я тебе благодарна. Ведь у тебя никогда не было такой женщины, как я?
Я грустно вздыхаю. Мне ответить нечего.
– Таких женщин не бывает, Лина.
Лина уходит, развязно покачивая бедрами. И длинный красный шлейф от старого платья тянется за ней. И уходя, напевает какую-то грустную песенку о страстной, но давно минувшей любви. Эта песенка тоже моя. Но мне она нравится. Особенно в исполнении Лины. Я машу ей вслед рукой. И думаю, что Лина была, пожалуй, самой удачной моей выдумкой.
– А я? – и я почувствовал, как мою шею обвили нежно женские руки. Я легонько похлопал по ним.
– Ну-ну.
И она мигом очутилась у меня на коленях. И чмокнула в щеку. И на моей щеке отпечатались ее большие губы.
– Алла! – невесело улыбнулся я. – Нехорошо так вести себя, девочка. Нас могут увидеть. – И я попытался согнать ее со своих колен.
Но она и не собиралась убираться. Она еще крепче обвила мою шею руками.
– Какой ты красивый, Лоб! – и она поцеловала меня в лоб.
– Ты тоже красива, Алла! И всегда молода! – не подумавши, ляпнул я.
– Потому что ты умудрился меня застрелить, когда мне еще не исполнилось и 25-ти.
– Ему не могло понравиться, что ты юркнула в постель к этому сумасшедшему боксеру. Он любил тебя, Алла, – оправдывался я настолько, насколько хватило моего литературного таланта.
– В моей жизни было всего два мужчины, Лоб. При моей внешности это мало, – вздыхает Алла. И ее плечо оголяется.
Я целую ее в оголенное плечо.
– Твои любовники самые удачные мои выдумки. Эти мужчины стоят всех. Сознайся, разве тебе было с ними плохо?
Алла обиженно надувает щеки. Совсем еще девочка. Может, и впрямь я слишком рано ее пристрелил?
– Ты слишком безжалостен, Лоб, – Алла прижимается к моей щеке. – Иногда мне кажется, что я прожила жизнь зря.
– Это глупость, Алла, – успокаиваю ее я. – За свои неполные 25 лет ты сумела насладиться всем в этой жизни. Это не всякому дано, Алла.
– Даже тебе, Лоб?
– У меня не было такой женщины, как ты, Алла.
Я попал в точку. Ее женское самолюбие удовлетворено. Она соскакивает с моих колен. И закрывает свое оголенное плечо. Она поверила, что жизнь ее прожита не зря.
Не успела она исчезнуть, как тут же кто-то закрыл мои глаза.
– Угадай, угадай, – раздался звонкий женский голос.
Я ощупываю ладони. Тонкие женские руки. Худые бедра в узкой юбке. Голые тонкие ноги.
– Угадай, угадай!
Моя рука сползает до острой коленки. И нащупывает родимое пятнышко. Коленка при этом сжимается.
– Мария! – радостно вскрикиваю я. – Моя дорогая Мария!
Она убирает руки, и мы целуемся долгим глубоким поцелуем.
– Никто так сладко не целуется, как ты, Мария.
– Это ты меня научил, Лоб.
Мария – самая умная из моих героинь. И поэтому, наверно, самая несчастная.
Мария трет родимое пятнышко на острой коленке.
– Это самая твоя удачная выдумка, Лоб.
– Спасибо, Мария.
– Оно всех сводило с ума, Лоб.
Я почтительно поклонился. Хотя уже начал догадываться, к чему она клонит.
– Ты бросил к моим ногам всех парней, Лоб, – и она пристально на меня посмотрела. – Кроме одного. Кроме того, кого я любила, – еле слышно добавила она.
– Если бы и он был у твоих ног, Мария, мой рассказ никогда бы не удался.
– Тебе пришла после него слава, Лоб. А мне досталось разбитое сердце.
– Ты была замужем, Мария. А он был порядочным парнем. А для любви, Мария, нужна свобода.
Мария грустно качает головой. И в ее больших светлых глазах скапливаются слезы.
– Для любви нужна любовь, Лоб. И больше ничего.
Черт побери! Ну, кто посмеет утверждать, что она не умна!
– Не сердись на меня, Мария, – и я склоняю голову. И целую родимое пятнышко на острой коленке. – Он был не достоин твоей любви.
– Именно поэтому я его и любила, – отвечает Мария и нежно гладит мой лоб.
Ах, Мария, Мария. Ни одна критика не смогла бы так метко попасть в цель.
– До свидания, Мария. Мне жаль, что я не повстречал такую женщину, как ты.
Эти слова я говорил от чистого сердца. И Мария в знак благодарности улыбается мне на прощанье.
Они приходили ко мне и уходили. Упрекали. Обнимали. Требовали. Лили потоки слез. И подшучивали надо мной. Их было много. Они были очень разные. И очень походили друг на друга. Неужели я столько их мог выдумать за свои неполные тридцать шесть лет? Уму непостижимо. Какой я умница. И я с любовью погладил себя по седеющей прежде времени шевелюре. Они все были чертовски красивые. Дьявольски соблазнительны. И бесовски развратны. Все мои женщины. Которых я так и не сумел встретить в жизни. И которых мне хватило таланта придумать. Кстати, довольно удачно.
Они приходили. И уходили. И я оставался один. Со своей очередной чашкой кофе. И зажженной сигаретой в чуть дрожащей руке. И я ждал. Я знал, что она сегодня непременно придет. Они всегда приходит, когда мне трудно. И когда меня в очередной раз мутит от чернил и бумаги. Что ж. Сегодня я попробую выдержать ее нападение. Сегодня я попробую выиграть.
Она пришла, как я и ожидал. Небрежно развалилась на стуле. И я заказал еще чашечку кофе.
Официантка недовольно поморщилась. И оглядела мою гостью с ног до головы, явно решив, что она проститутка.
– Ты бы оделась поприличней, – заметил я вместо приветствия.
Она забросила ногу за ногу, не удосужив даже отдернуть узкое черное платье, оголившее ее длинные ноги. Она встряхнула огненно рыжей гривой. И бретельки на платье развязались.
– Они тебя сегодня измучили? – рассмеялась она хрипловатым голосом. И на ее бледных щеках выступили глубокие ямочки.
– Я прощался с ними, – серьезно ответил я.
– Это мог сказать Кит. А ты…
– При чем тут Кит, – насторожился я.
– Он простился с жизнью. Значит он простился со всеми. Кого сочинили в этой жизни.
– Тысячи, миллионы людей живут ничего не сочиняя. И между прочим, наслаждаются жизнью. Я бы не раздумывая отдал все свои произведения, только бы встретить в жизни хотя бы одну женщину. Которую выдумал.
– Ты ошибаешься, Лобов. Их выдумала жизнь. А тебе только осталось записать. А это не так уж сложно.
Она явно приуменьшила мои способности, эта чертовка!
– На тебя оглядываются, – заметил я ей.
Она оглянулась. И увидела шепчущихся официанток. Она развязно повела плечами. И приняла еще более вызывающий вид.
– Тебя могут выставить отсюда, как последнюю уличную девку.
Она внимательно вглядывалась в мои глаза. И в ее глазах я читал грусть.
– Но они не посмеют этого сделать, – смущенно ответил я на ее пристальный черный взгляд. – Ты для меня много сделала. Но извини, – и я развел руками. – Ты больше мне не нужна.
– Тебя не устраивает мой вид?
Я схватился за голову. И стиснул зубы.
- Предыдущая
- 2/24
- Следующая