Будущего.net - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/90
• Следующая

– Ну, раз так, уже легче.

– Ничего не легче. Пометка «плис» означает, что ошибаться тут нельзя. Обычно те, кто играет на таких полигонах, заранее диктуют завещание и подписывают отказ от претензий со стороны родственников на случай собственной гибели.

– Я ничего не подписывал.

– Я тоже, и это странно, только не имеет значения. Раз уж мы сюда попали, никто не станет спрашивать, добровольно или случайно. Так что умирать не рекомендую. Повторным прохождением уровня тут не обойдется.

– Вот профессор, вот жук! Ну, если не стоящее дело, он у меня попрыгает. Я его как родного принял, в Черном ему не жизнь, а малину устроил, а он меня на ядерный полигон!

– Неужели он никогда не намекал, что собирается сделать нечто подобное?

– Нет, конечно. Были у него моменты, говорил что-то о мировых проблемах, нависшей угрозе, изменениях из-за какой-то петли…

– Из-за какой еще петли? – Волк насторожился.

– А почем я знаю? У них же, ученых, всякого технического добра навалом. И все вроде бы нормальными словами обзывается, а копнуть – высокие технологии. И тебе контуры, и петли, и сети. А на самом деле – ни то, ни другое, ни третье. Абстракция сплошная.

– А насчет изменений он что говорил? Что из-за «контура-петли» должно измениться?

– Да не помню я! Может, вся история, а может, миграция тунца… А ты что, какие-то мысли на этот счет имеешь?

– Даже не знаю, что сказать.

– А ничего не говори. Вон уже поезд… Погоди…

Они вышли на обычную с виду платформу. Только пассажиров на ней было маловато, а на стенах не светились никакие указатели.

Между поддерживающих потолок потрескавшихся колонн Ефимыч выловил какого-то парня, коротко с ним поговорил и вернулся.

– Заходи в вагон. Спросил, на чем эти дрезины ездят. Электричества-то нет. Говорит, на соляре.

– Это что?

Ефимыч пожал плечами и плюхнулся на сиденье.

– Это горючее для дизеля, неучи. – Рядом с Володей села Анна. – Привет.

– Снова в сборе! – радостно резюмировал Ефимыч. – Эх, сейчас бы врезать граммов по сто за встречу! Все равно не меньше часа трястись.

– Куда?

– В кудыкину нору. – Бородач усмехнулся. – Тут недалеко. Специальная секретная зона Гольцово. Там такие чудеса под землей устроены… Раньше биологическое оружие делали. Потом под другие задачи помещения приспособили, еще более глобальные. Короче, сам увидишь.

Двери закрылись, освещение вагона потускнело, и поезд плавно нырнул в тоннель. Ломать голову над загадками полигонного мироустройства больше не было сил. Можно было попытаться наладить наконец-то нормальные отношения с Анной, но «соляры» не осталось даже на это. Так сильно лейтенант не уставал со времен «карантина» в Академии юстиции. Там инструкторы изматывали молодых курсантов примерно до такого же состояния. Примерно. Отличие нынешнего испытания заключалось в том, что Володя не знал, ради чего ему ниспосланы все эти «тяготы и лишения службы». Что мог он исправить в этом гибнущем мире, если ничего толком не делал? Просто болтался, как спортивная медаль на шее у Ефимыча, и упорно пытался выжить. Новак прояснит? Новак… Сволочь он, этот профессор. Заманил… вслепую… и экспериментирует, не спрашивая согласия… А вообще, нечисто тут что-то. Опальный ученый, который уже два года как скрывается в Черном, запускает высокобюджетную игру на первоклассном полигоне. Без особого покровителя и материальной поддержки так не развернешься… Флотская контрразведка и энтузиасты-северяне не в счет… Тут должна быть целая организация. А у нее серьезная финансовая база и разветвленная агентурная сеть… Серьезная, богатая, разветвленная… Уж кому, как не лейтенанту СЭБа это знать? Значит, собака глубже зарыта… и, наверное, не одна… Не одна…

Волк уронил голову на грудь и провалился в глубокий сон.

Варвара – Центру:

Аварийная сеть. Поиск сервера. Тестовый сигнал.

Центр – Варваре:

Сервер не найден.

– Хочешь взглянуть? – Ефимыч уступил место за пультом видеосистемы. – Подключено к перископу. Иначе не получается, слишком уж наверху фон серьезный, телекамеры отказывают.

– Разве они не защищены? – Волк взглянул на экран.

– Свинцовые кожухи, тяжелые стекла, – бородач кивнул, – но это все детские игры. Четверо суток полыхало, теперь вроде все погасло, но радиация-то осталась. А дыму и пепла… сплошная пелена!

– И на что в таком случае смотреть?

На экране клубилось серое нечто. Дым или туман. Периодически мелькали какие-то белесые хлопья. Вряд ли снег, хоть и называлось происходящее на поверхности «ядерной зимой». Скорее это были хлопья пепла. Свет сквозь все это безобразие просачивался с огромным трудом. Перископ был поднят на высоту пяти метров над землей, но освещенность все равно оставляла желать… Серая зимняя ночь.

– На это. Чтоб иллюзий не осталось. Неделю назад прямо был лес, чуть левее спальный район. Пять десятков домов в десять-двенадцать этажей каждый. Справа стоял научный центр…

– Не видно ни черта. Может, они и сейчас там стоят.

– А ты радар включи. Хотя нет, лучше эхолокатор. Видишь чего?

– Руины слева и справа, а впереди… пусто. До самого горизонта. Только холмы.

– Это пепел. Горы пепла. Даже головешек от деревьев не осталось… Такие дела…

Ефимыч уселся за стол и плеснул себе водки. Для защиты от радиации, как он сам говорил. Володя предпочитал штатную защиту – таблетки-радиапротекторы. За неделю, прошедшую с момента катастрофы, эти пилюли прочно вошли в рацион обитателей убежища. И, похоже, надолго. А что делать, если в игре «приемлем летальный исход»?

Бункер, в котором, кроме троицы «игроков», укрылись еще несколько сотен человек, не был государственным, и по каналам правительственной связи в его штаб никакой информации не поступало, однако обитатели убежища знали все основные новости. Тем более что было их немного. Если точнее – две. Первая: «жахнули» все. Вторая: по всей планете выжило меньше десяти процентов населения. Пока. Сколько умрет в скором времени от лучевой болезни, вопрос несложный: примерно половина. Сколько сохранит способность иметь здоровых детей – еще проще ответить: сотая часть от оставшихся. За какое время они смогут восстановить цивилизацию? Три человека в бункере могли уверенно ответить: за сто лет, но при условии, что все пойдет как по маслу. Вернее, как написано в учебниках «Мегаполиса». Но прежде чем возникнет новый мир, предстоят долгие годы преодоления противоречий и взаимного недоверия, а затем строительства и развития принципиально нового государства. А еще раньше, буквально в первый год после катастрофы, будет этап активной борьбы за место под солнцем. Причем в самом прямом смысле. За право обитать там, где светило хоть изредка выглядывает из-за туч, радиоактивный фон позволяет прожить хотя бы пять десятков лет и не идут отравленные дожди.

В учебниках этот этап имел другое обоснование, но важен был принцип. Там борьба за относительно «чистые» территории подавалась как обычный миссионерский поход новозеландского флота с целью обратить в новую религию весь мир: от Буэнос-Айреса до Киншасы и от Сиднея до Таити. В религию «Мегаполиса» – единого государства, всеобщего мыслепространства и процветания. Получилось, конечно, не очень гладко. Пострелять пришлось вволю, но все это преподносилось как издержки просвещения.

И никакой ядерной войны накануне. Север был радиоактивен еще с тех времен, когда вымерли динозавры. На острова в Арктике рухнул урановый метеорит, и полушарие пришло в негодность. Такова была версия «Мегаполиса», и никто в ее правдивости особо не сомневался. Разве что «мэниаки» да вечно голодные журналисты нелегальных газетенок…

– О чем кино? – В аппаратную вошла Анна.

– Мир дикой природы северных континентов. – Ефимыч отсалютовал ей стаканом. – Выпьешь?

– Меня и без этого постоянно мутит.

– Да-а? – Бородач многозначительно скривился. – А соленого не хочется?

• Предыдущая
• 47/90
• Следующая