Будущего.net - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая

Ситуацию «разрулил» какой-то незнакомый голос в эфире:

– Майер, пропусти их… всех.

На лице офицера так и не отразилось никаких эмоций. Он молча указал двоим подчиненным на ворота причала, остальным – на «дежурку» и с достоинством удалился.

– Фу-у! – Ефимыч изобразил, будто утирает пот со лба. – Ну вы тут и накрутили динамо. И как только светиться не начали от напряжения! Но, главное дело, ради чего? С чего ты вдруг осатанел? Нервишки сдают?

– Я не хочу превращаться в скота.

– А выжить ты хочешь?

– Да. Но остаться при этом человеком.

– Верно этот Майер сказал: играешь ты, Володя. Как в Мире Фантазий. Неправильно это. Сам ведь говорил, здесь заново уровень не пройти. Если умрешь, то навсегда.

– Думаешь, я не помню? – Волк обернулся к шоферу. – Эй, драйвер, вставай. Как тебя зовут?

– Игорь… – Водитель отряхнул снег, стянул респиратор на подбородок и сплюнул. Лицо у него было самое обычное. Простое, круглое, добродушное.

– Держись рядом со мной, Игорь, пока все окончательно не утрясется. Вроде адъютанта будешь. Согласен?

– Да… То есть так точно! – Он снова надел маску и, как мог, выпрямился.

Сейчас он был готов стать для Волка кем угодно: адъютантом, денщиком, хоть ковриком в прихожей.

– Ты же его совсем не знаешь, – укоризненно шепнула Анна.

– Так же, как и тебя. – Володя махнул рукой шоферу и направился к трапу в субмарину.

Девушка ничего не ответила. Просто пошла следом. Молча…

– …Все наверх! Пассажиры, пошевеливайтесь!

Бодрый мичман поднялся на палубу первым.

– Однако приплыли – Ефимыч сунул под мышку «винторез» и выбрался через широкий люк следом.

Волк замешкался в проеме, потому что от холодного свежего воздуха у него закружилась голова. Ефимыч усмехнулся и кивнул на заснеженный берег.

– Гренландия, сэр…

Володя прищурился и окинул взглядом побережье. Солнце, как и везде, было скрыто тяжелыми облаками, но снег белый. Лодка подходила к причалу, у которого уже ошвартовались три таких же корабля. На высоком скалистом берегу были видны какие-то здания. Одинаковые двухэтажные бараки, все с крупными красными крестами на белых стенах.

– Госпиталь? – с надеждой в голосе прошептал Игорь.

Волк взглянул на адъютанта с сочувствием. Тот был просто зеленым от постоянной тошноты. Корабельные запасы лекарств с его стадией лучевой болезни уже не справлялись.

– И госпиталь, и этот… миграционный пункт, и просто экологически чистое местечко, – пояснил мичман. – Жить здесь, конечно, не фартово, холодно. Но не хуже, чем у нас в Североморске… было. Привыкнете, короче.

– Мы тут не задержимся, – уверенно заявил Ефимыч.

– Да? – Володя пытливо взглянул на бородача. – Откуда знаешь?

– Интуиция подсказывает…

…После тесного кубрика комната с тонкими дюралевыми стенками и небольшим окошком казалась дворцом. Она была рассчитана на четверых, но администраторы умудрились втиснуть в нее шесть коек. Проходы между ними стали узкими, как козьи тропы, и все равно тут было лучше, чем на подлодке. А еще Волку было по душе, что койку рядом заняла Анна. В Центре Спасения и на корабле ее селили отдельно, с другими женщинами, а устроители «перевалки» были менее щепетильны. На такие мелочи, как половая принадлежность, они внимания не обращали. Возможно, потому, что комендант и большинство администраторов были американцами и израильтянами, бывшими военными. В их армиях, исчезнувших вместе с государствами, женщины не пользовались особыми привилегиями. Так было и здесь. Чтобы не забивать голову особенностями нравов и морали разных стран и религий, эти особенности просто не учитывали. Предрассудкам, патриотизму и национальным табу был объявлен полный бойкот. И это наряду с немецким отношением к порядку, русской военной муштрой и восточной преданностью неизвестным «спонсорам».

Было, конечно, странно видеть бывших противников в одном строю, да еще когда одни имеют права начальства, а другие – вовсе не проигравшие и не пленные – им безропотно подчиняются. Но никаких проявлений недовольства или враждебности Волк не заметил, сколько ни смотрел. Все относились друг к другу подчеркнуто вежливо, говорили на английском и носили обезличенную черную униформу. Новая идеальная нация, да и только. Вот что значит – дать людям шанс. Здесь никого не запугивали и не обещали вернуть за плохое поведение на Большую землю. Это условие было будто бы растворено в воздухе, и каждый отчетливо понимал, что дышит в долг. О загадочных благодетелях ходили самые невероятные слухи, но никто из прибывающих на базу спасенных не мог похвастаться, что точно знает, кто они и почему спасли именно его. С одной стороны, это было странно, с другой – понятно. Любое действие имеет противодействие. Излишняя открытость в военное время не просто нежелательна, а категорически противопоказана.

Волка занимали несколько другие вопросы, но что-то в них было и от общего недоумения – «почему я»?..

…На третий день «карантина», точнее – вечер, ему удалось разговорить на эту тему Анну. Ефимыч к тому моменту уже спал, сдержанно похрапывая у стенки слева, а Игорь ушел в лазарет на вечерние процедуры. Волк сел на своей койке и уставился на спутницу.

– Скажи, мы особенные?

Девушка взглянула на него искоса. Но обычной неприязни в ее взгляде не было.

– Конечно. Мы же игроки.

– А если взять нас там, дома, чем мы выделялись из толпы, что в нас такого-этакого?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я хочу понять логику Новака. Только не говори, что ее нет и он выбрал нас случайно.

– Вопрос не по адресу.

– Я понимаю, но неужели ты об этом не задумывалась? Тебе не интересно, кто и для чего нас тренирует на этом полигоне? Или ты это знаешь, но молчишь?

– Какая разница – кто?

– Если я получаю аванс, то хочу знать – за что! А вдруг это контракт на убийство?

– И какая разница?

– Что ты заладила? Как это – какая разница? А закон, совесть, мораль?

– Мы попали в мир, который вывернулся наизнанку. И выжили в нем. Отныне у него другие законы. А значит, и у нас должны появиться новые понятия. До тех пор, пока мы не пройдем все уровни полигона, наша жизнь принадлежит тем, кто ее спас. Теперь мы пользуемся ею как арендаторы-заемщики, в долг. И если хозяева прикажут этот долг вернуть…

– Нет, я не согласен. Мы можем отработать, отблагодарить, но становиться рабами – это слишком.

– Ты все время встаешь на позиции местных жителей. Зачем тебе это? У нас свой путь.

– А на каких позициях мне стоять? Ведь я ничего не знаю о сути главной миссии. Если, конечно, она на меня возложена.

– Возложена. – Анна вздохнула. – Но я не могу тебе ничего рассказать. Только Новак. Вот доберемся…

– А если не доберемся? Если на очередном этапе нас все-таки достанут: гранатой, торпедой, ракетой или чем-то еще?

– Это будет означать, что профессор ошибся в выборе игроков.

– И все?! А нашу безвременную кончину это не будет означать?

– Все умирают.

– А если я откажусь?

На койке слева заворочался Ефимыч.

– Ну, чего ты доскребся? Поспать не даешь. – Он зевнул. – Понятное дело, что абстрактность миссии тебя раздражает. Только не в той мы ситуации, чтобы свои требования выдвигать. Без Новака с этого полигона не выбраться, а его условие – выполнить задание. Значит, придется выполнять. И давайте на этом остановимся. Чего переливать из пустого в порожнее? Будет профессор – будет пища.

– А почему ты уверен, что Новак вообще будет? Или он и есть «спонсор» местного переселения народов?

– Он, не он… И охота тебе башку ломать… Отбой, граждане. Или, как обычно верещит Джерри: «Спокойной ночи, Сидней, добрых снов и приятного пробуждения в компании нашего мыслеканала!»

Анна выразила с Ефимычем полную солидарность и отвернулась к стене. Володю разговор взвинтил, и спать ему, естественно, расхотелось.

– Я пройдусь.

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая