Мышуйские хроники (сборник) - Скаландис Ант - Страница 32
- Предыдущая
- 32/36
- Следующая
– Видите ли, мне очень хотелось, чтобы кто-то еще кроме меня убедился в странностях местной географии. Вы сейчас пронаблюдаете за впадением рек одна в другую и поймете всю глубину моего отчаяния. Ведь тогда, уже выйдя из больницы, не понятый никем, всеми забытый, я решил покинуть Мышуйск. Но ни на какой транспорт денег не было. Пешком – несерьезно: медведи в полутайге сожрут. Вот я и решил плыть. Я же рассуждал как? Всякая река впадает рано или поздно в другую, с тем чтобы в итоге влиться в большое озеро или в мировой океан.
– И я так полагал в какой-то момент, тоже надеялся уплыть из города, только все некогда было, – признался Шарыгин. – А сегодня ужасно захотелось на Рижское взморье. Сам не знаю, почему…
– Сочувствую вам, Михаил. Мышуйка, как вы уже изволили видеть, впадает в Мышую, а Мышуя, в свою очередь… в Мышуйку. Да, да. Смотрите вперед. Внимательней.
Шарыгин ничего не ответил, потому что они уже приближались к новому устью – вполне очевидному месту впадения мелкой Мышуи в более полноводную Мышуйку.
А после они плыли молча, яростно помогали себе веслами, и потому очень быстро вернулись по Мышуйке к месту начала путешествия. Шарыгин затосковал ужасно. Но на всякий случай спросил таки:
– А если против течения поплыть?
– Пробовал. Неинтересно. Верховья они и есть верховья. Речки превращаются в ручьи, а дальше – болота и глухая полутайга.
– Понятно. Ну, и зачем все это?
– А вот зачем. Мы с вами наблюдаем настоящий природный феномен. Тут ведь не просто замкнутое экологическое пространство, образованное двумя реками, – тут присутствует некий нонсенс. Да, да, элемент логического абсурда. Я сформулировал так: Мышуя и Мышуйка «вытекают и впадают из друг в друга». Вы топологию изучали, Михаил?
– В самых общих чертах. Лента Мёбиуса, бутылка Клейна…
– Вполне достаточно. Я как раз об этом. Простая логика подсказала мне, что река не может течь по кругу, а значит, есть подводные артерии, связывающие нашу Мышую и Мышуйку с бассейнами других рек, а в итоге и с мировым океаном.
– Значит, выход все-таки есть? – спросил Шарыгин с надеждой.
– Конечно, есть. И нашел его, знаете, кто? Борька.
– Да не может быть!
– Может, молодой человек, может! Я-то уж в пятнадцатый раз плаваю тут по кругу. А вам, полагаю, и одного хватило, чтобы поверить. Так что давайте лодку мою в дом занесем, да и отправимся к городскому пруду.
– Так ведь темнеет уже, – как-то по-детски встревожился Шарыгин.
– Вот и хорошо. Борька как раз по ночам приплывает.
– Постойте, постойте, так это из-за него по всему городу слухи, что в пруду лохнесское чудовище завелось.
– Не знаю, не знаю. В городе много о чем говорят. Еще и про гигантских рогатых пиявок рассказывают, а ведь это именно Борька из пруда их прогнал, так что они теперь только в озере Бездонном и прячутся. Вы, надеюсь, поняли уже, что городской пруд с Бездонным озером тоже подземной рекою связан.
– Догадался, – кивнул Шарыгин, опуская уже почти просохшую лодку на пол сарая и в рассеянности почесав затылок.
Надо же, вроде и впрямь волосы появились там, где их раньше не было! Вот только прилива интеллектуальной энергии что-то пока не ощущается…
Перед ночным походом на пруд они сделали еще один перерыв на чай с бутербродами, ничего более серьезного не готовили – не до того. Но об Анюте Шарыгин все-таки вспомнил и позвонил ей, чтоб не беспокоилась. Для простоты наврал, конечно, что из-за аварии на сервере его во второй раз подряд на ночную смену поставили. Нет, разумеется, потом все расскажет, как есть, но не сейчас, по телефону…
– …Я еще вот о чем хотел предупредить вас, Михаил. Вы Борьки-то моего не пугайтесь – он вовсе никакой не свирепый мамонт, а наоборот, очень разумный слон, поразумнее людей, между прочим, я бы сказал, говорящий.
– Вы это серьезно? – не понял Шарыгин.
– Абсолютно серьезно. Помните, я рассказывал о побочном, точнее, попутном действии моего эликсира. В новой формуле я сумел избавиться от влияния на интеллект, да и концентрацию основного компонента уменьшил, подобрав правильный растворитель. Но слоники-то мои искупались в том, самом первом составе. И мозги у них заработали – дай Бог каждому. Даже речевые способности прорезались. Вот только голосок… отвратительного тембра, высокий, скрипучий, а тихо говорить они не умеют, ревут, что твоя иерихонская труба. Меж тем, обиднее всего другое: по наследству, как выяснилось, отлично передается мохнатая шерсть, но не интеллект. Дети у моих слонов полнейшими дебилами выросли, а уж следующее поколение и того страшнее – массовое озверение началось. Так что родители, перехитрив всех, из этой бешеной популяции сбежали. Полутайга, она большая, конечно, на всех хватит, но Борьке с Машкой хотелось обратно в Африку вернуться. Однажды ночью решили прийти на городской пруд – ни для чего, так, ностальгия замучила по тем местам, где однажды они стали совсем другими. Ну, поплескались, поныряли, да и обнаружили в глубине туннель, ведущий в Бездонное озеро. А дальше – больше: из Бездонного нашли выход то ли в Байкал, то ли в Каспий, Борька в названиях путался поначалу, но в любом случае, до океана добраться уже не проблема…
– Ну и что дальше? – несколько рассеянно спросил Шарыгин.
– Что дальше, не знаю, а Машка теперь уже в Кении живет постоянно, и Борька с нею, но он по Мышуйску дюже тоскует, да и без меня грустно парню. Какими-то своими путями, раз или два в год приходит, приплывает. Есть у нас условленные дни, вот сегодня как раз такой, а если меняется что-то, он мне бросает мышагу по мылу.
От этого молодежного жаргона Шарыгин как-то совсем приуныл, верить Пимушину перестал абсолютно, даже чуть-чуть испугался – не то за него, не то за себя – и хотел рубануть с плеча, мол, не пора ли вам, Гурий Серафимович, обратно к Вольфику? Но тут они как раз и пришли.
Тихо было над городским прудом и очень темно. Потом на удачу из-за облака полная луна выглянула, и в этот самый момент задрожала поверхность воды, заволновалась, и поднялось из пучины сказочного вида чудовище – лохнесское, не лохнесское, но впечатляющее. Огромный, местами облезлый, но все еще очень лохматый слон. Подошел к берегу, присел, как человек, на ступени променада, и Пимушин стал с ним разговаривать. Шарыгин смотрел скептически, не очень-то и слушая, какие слова шепчет профессор в огромное волосатое слоновье ухо. А Борька реагировал все больше движениями хобота, голоса не подавал, чтобы всю округу не перебудить, а глаз его в темноте да за мохнатыми бровями было не разглядеть толком.
– Молодой человек, – окликнул вдруг Пимушин. – Я специально задал ему ваш главный вопрос – как отсюда на Рижское взморье попасть? Вот, послушайте, точнее, посмотрите, что он ответит.
Шарыгин послушно оглянулся на слона. А тот поискал вокруг хоботом что-нибудь пишущее, потом, не найдя, по-хамски, передней ногой развалил столбик балюстрады, подхватил обломок кирпича и принялся тщательно выписывать им на гранитных плитах:
«Мне-то известен путь отсюда к морю, но я умею очень долго не дышать, а у вас не получится, нужен запас воздуха часов на шесть. Если к следующему году подготовитесь технически, готов взять вас с собой. Удачи, Михаил! А теперь мне пора».
Шарыгин был сражен наповал этой информацией. Он больше ни слова не сказал профессору Пимушину. Только молча кивнул и пошел себе, пошел по притихшим в ночи аллеям парка куда-то к центру…
Собственно, оставалось у него теперь два пути: либо – домой к любимой жене (так ведь, черт, уже третий час, спит она, и не ждет его!); либо к друзьям-полуночникам в «Пену дней» (а как раз этим летом владелец пивбара Марио Абдуллашидзе сделал свое заведение круглосуточным).
Если подумать, второй вариант представлялся более логичным.
- Предыдущая
- 32/36
- Следующая
