Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 33
- Предыдущая
- 33/125
- Следующая
А потом мать серьезно заболела, и увлечение восточными делами кончилось. На карате это, разумеется, не распространялось. С карате было уже слишком серьезно – Сергей вот-вот должен был получить черный пояс и право учить других, то есть гордое звание сенсея.
Матери было очень плохо. Врачи уверяли, что это не рак. Собственно, они просто не понимали, что это такое, а ей делалось все хуже. И в восемьдесят первом ее все-таки положили в онкологию.
Первого августа восьмидесятого Малину позвонил Гаврилыч:
– Ну что, дурик, видел Герда Вессига? А ведь мог прыгнуть выше него. Точно тебе говорю, мог. Получил бы сегодня олимпийское золото.
– Да ладно, Гаврилыч, ну его в баню, это золото. Не до него мне сейчас. Мать болеет. Я и телевизор-то не смотрю.
Тут Малин зачем-то соврал. Не мог он не смотреть прыжки в высоту на Московской Олимпиаде, тем более, что Игоря Паклина вообще знал лично. Но по большому счету ему действительно было не до легкой атлетики и вообще не до Олимпийских Игр. Не только из-за матери.
Неожиданная смерть Высоцкого, страшная толпа у Театра на Таганке и эти жуткие кощунственно праздничные милиционеры в белых рубашках, пытавшиеся разгонять тех, кто пришел проститься с народным любимцем – поэтом и актером.
Полная потеря интереса к геологии. Увлечение политикой и литературой. Решение поступать в Инъяз.
И он поступил туда. Без всякого блата. Первым языком выбрал почему-то итальянский. Вторым был английский.
Вопрос, на какие деньги жить, теперь уже не стоял. С осени он набрал группу по карате из детей академиков и партфункционеров, пользуясь старыми связями отца, и очень неплохо стал зарабатывать. К тому же, пока болел, перевел с английского практически для себя книжку одного малоизвестного негритянского автора из Южной Африки, случайно попавшую ему в руки, но вдруг понравившуюся. С помощью все тех же отцовских знакомых пристроил перевод в "Иностранку" и ждал теперь крупного гонорара. Что еще более ценно, он ждал новых заказов на переводы. Катюха же как раз закончила школу и с блеском поступила на журфак МГУ. Еще в восьмом классе она начала печататься в "Пионерской правде", а теперь ей светили постоянные публикации в "Московском комсомольце". В общем, дети окончательно выросли и готовы были помогать матери. Вот только никак не получалось помочь ей. Страшная, неумолимая болезнь иссушала уже не по дням, а по часам. Не помогали ни лекарства, ни связи на уровне Четвертого управления Минздрава, ни знахари-целители. Ничто не помогало.
Они похоронили мать в восемьдесят втором, в самом конце мая. Лето прошло в каком-то душном московском кошмаре. Ни Сергей, ни Катя не смогли поехать отдыхать. Не смогли позволить себе. Сергей отчаянно тренировался и с лихорадочной скоростью переводил какую-то муру для "Иностранки". Катюха рвалась корреспондентом в Афганистан. К счастью, ее не пустили. Очевидно, просто по возрасту.
Потом наступила осень. И на них внезапно свалился одногруппник Сергея по геологоразведочному – сомалиец итальянского происхождения Джованни. Он не хотел дорого платить за гостиницу и надеялся остановиться у Сергея, помня о его большой квартире в самом центре Москвы. Надежды сомалийца оправдались. Собственно, в институте они не были такими уж друзьями, но теперь нашлась уйма общих интересов, к тому же Джованни пришел в полнейший восторг от малинского итальянского, а Катя худо-бедно разговаривала с ним по-английски, так что он мог совсем не напрягаться, вспоминая нелюбимый русский. В общем, к моменту отъезда в свою Африку Джованни пообещал им обоим сделать приглашения и принять у себя, да не в Сомали, а под Неаполем, на вилле своего дяди, где он традиционно проводил каждый декабрь, включая рождественскую неделю.
Сергей не очень верил в эту авантюру (кто их, на фиг, выпустит за границу для частного визита в капстрану?!), но приглашение пришло невероятно быстро, и Сергей первым пошел узнавать свои права и обязанности. Начал, разумеется, с комитета ВЛКСМ. Секретарь, Рафик Хаматнуров удивленно поднял брови, присвистнул, помолчал с полминуты, покачиваясь на носках, и, наконец попросил прийти на следующий день сразу в партком. Был ли Рафик внештатным сотрудником Лубянки, Малин так и не узнал. Скорее всего – да, но разве стоило выяснять такую ерунду спустя годы? Тогда же очевидно было одно: с этим ведомством он знаком и неплохо. В парткоме помимо секретаря и его первого зама, Сергея поджидали еще двое в похожих костюмах и с похожими лицами. Не слишком скрывая свою профессиональную принадлежность, они сразу представились как лейтенант Зубарев и майор Потапов. Вначале Зубарев долго и нудно зачитывал статьи каких-то законов, из которых абсолютно невозможно было понять, можно-таки простому советскому человеку ехать за границу навестить друга или нельзя. Затем Потапов коротко и просто объяснил, что вопрос о гостевом выезде будет, конечно, рассмотрен, однако на бюро райкома его все равно зарубят без лишних объяснений, более того, общение с подозрительным иностранцем, разумеется, не пойдет Малину на плюс и, так или иначе, скажется на его дальнейшей учебе и карьере. Потом опять заговорил лейтенант. Он сообщил, что в принципе, можно оформить эту поездку как внеочередную языковую практику для студента Малина, причем довольно быстро и, ну, скажем, к началу декабря, подготовить все документы. И добавил:
– Правда, очень желательно чтобы такая поездка принесла пользу не только вам.
Сергей опять ничего не понял, и опять майор Потапов с пролетарской прямотой разъяснил: мы просим вас об услуге за услугу.
Бах! Словно взрыв в мозгу. Его же вербуют! И залепетал пересохшими враз губами:
– Какая услуга? Что я должен буду делать? Когда?
– Не торопитесь, товарищ Малин, вот вам адрес, приходите завтра, к четырем. А товарищ Кизилов, – майор кивнул на партсекретаря, – полностью нас поддерживает и хочет вам помочь. Правда, товарищ Кизилов?
Уже в дверях майор окликнул Малина. Непривычно, по имени отчеству:
– Да, Сергей Николаевич, а вы читали такую книжку… Господи, всегда забываю этого автора. Как же его… А! Джордж Оруэлл "Восемьдесят четвертый год".
– Нет, – едва слышно выговорил Малин. – Не читал.
– А любопытная, между прочим, книжица… Ну, ладно, идите.
"Вот и все, – думал Сергей, – закуривая взятую у кого-то сигарету, хотя вообще-то не курил. – Вот и все. Мечты сбываются, но совсем не так, как нам хотелось бы. Совсем не так. О, Боже, как противно, когда тебе не оставляют выбора! Либо ты для нас сделай работку, либо мы тебя пустим в "разработку". И как он это изящно про Оруэлла ввернул! Неужели все знают? Или это обычный блеф? А какая, впрочем, разница? За что посадить всегда найдут. Успокойся. Бегать от них глупо, просто бессмысленно. Вперед, Малин, начинай свою гэбэшную карьеру! Ты же сам этого хотел. Майор тебе не понравился? Так он и не должен нравиться. Ты что на нем жениться собрался? Ты идешь на войну. Выше нос, Малин. Вперед: на Лубянку и дальше – в солнечную Италию!"
Но идти ему пришлось не на Лубянку. В тот момент он ведь даже на адрес не посмотрел, а это оказалась простая квартира на Ордынке. Была ли это квартира Потапова, или Зубарева, или просто конспиративная квартира, он так и не узнал, но встретили они его снова вдвоем. И за чашкой чая очень спокойно объяснили, что пока его задача будет предельно скромной: запомнить телефон и адрес в Неаполе, встретиться с тамошним агентом-итальянцем, передать маленький пластиковый контейнер и все. Ну, а попутно позондировать – очень осторожно! – этого Джованни на предмет дальнейшего использования. По приезде написать отчетец. Подробный. Обо всем. И если Сергею в Италии понравится, ему организуют следующую поездку – по линии института или по линии Союза писателей, неважно. В общем, дальше ему самому решать. Остается он студентом Инъяза, никаких погон ему никто пока не вешает. Подписку о неразглашении государственной тайны – дать придется. А в остальном – живи, как жил. Впрочем, если все пройдет гладко, могут взять его в разведшколу. Языки там дают получше, чем в Инъязе, а переводами литературными он может продолжать заниматься, даже должен. Ведь разведчик – это всегда вторая профессия. Это, строго говоря, вообще не профессия – это призвание, это – стиль жизни. Вот такой, примерно, шел разговор. Были, конечно, и вопросы.
- Предыдущая
- 33/125
- Следующая
