Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 78
- Предыдущая
- 78/125
- Следующая
Теперь о роли Дедушки во всей этой истории, продолжала рассуждать я. Делом Чистяковых он не хочет заниматься, полагая его рутинным политическим убийством эпохи Андропова, а в дело Фелоцци-Ферито не собирается вникать, так как считает его тривиальной мафиозной разборкой времен разгула Красных бригад и премьера… а, черт, никогда не помню этих фамилий, уж больно часто у них премьеры меняются. Да, так почему Дедушка во все это не влезает? Вариант номер раз. Дедушка прав. Все так и есть, а я просто дура больная с буйной фантазией. Вариант номер два. Дедушка работает на Седого. Все очень складно и убедительно. По фактам. А по сути это такой сюр, что если в него поверить, дальше ничего невозможного уже не останется. Президент Клинтон может оказаться мальчиком на побегушках, а президент Ельцин – провинциальным статистом, говорящим "кушать подано". Нет, Дедушка, конечно, ни на кого не работает, Дедушка – это Дедушка. "Высшая инстанция. Апеллировать не к кому." На столе, кажется, у Дуайта Эйзенхауэра стояла, по слухам, такая табличка.
Итак, вариант номер три. Седой играет против Дедушки, но не в оборонительной манере, как все якудзы, фэбээры и наркосиндикаты международные, а в наступательной, причем тайной и подлой. Работает Седой широко, с размахом и предельно хитро. Денег таких, как у Дедушки, у него, очевидно, нет, да они ему и не нужны. У Седого другие козыри: он пользуется всей агентурной сетью бывшего СССР, которая – надо же это понимать! – никуда не пропала, даже с приходом Бакатина. У Седого на вооружении два старых чекистских принципа – безграничная ложь и беспредельная жестокость. И еще третий, дополнительный – не считаться ни с какими потерями при выполнении задачи. Кто гибнет: свои, чужие – без разницы! Чужие – это враги, свои – просто человеческий материал, и тех и других можно и нужно пускать в расход. Собственно, это творчески переработанный тезис небезызвестного Игнатия Лойолы. В общем коммунистическая идеология, иезуитская мораль, уголовное прошлое и профессиональная военная подготовка – вот тот безумный коктейль, против которого даже Дедушка со всеми его деньгами и хитростью оказывается бессилен. Против лома нет приема.
Ну и конечно, люди Седого есть в службе ИКС, более того, они со всей очевидностью внедрены в ближайшее окружение Базотти. Иначе отчего Дедушка иногда так странно отвечает на некоторые наши вопросы? Например, по поводу полковника Чистякова. Или по поводу Андропова. Или по поводу Ферито. Седой хитрее Дедушки, и показывает свои уши только в самых крайних случаях, то есть когда дело вдруг касается лично его. Тут-то и появляется ненавязчивый добрый советчик.
А в остальное время все его агенты работают себе тихо, незаметно и выжидают удобного момента для атаки. И только тех, кто им явно мешает, они отстреливают – так же потихонечку, так же незаметненько, чужими руками. Почему-то им мешал Чистяков. Теперь мешаем мы с Ясенем, и нам об этом уже намекнули. Господи, какой апокалипсис я тут насочиняла!
Крошечными тычками, сдвигаясь каждый раз на два-три метра я уже добралась до следующего светофора на Зеленых горах, у стадиона, и дальше как будто бы можно стало ехать, а не ползти.
Ну, а если все действительно так, решила я вроде подвести черту, тогда на что надеяться, чего ради трепыхаться? Машку уже не вернуть, Машеньку – тоже. Изменить этот мир к лучшему явно не удастся, хотя, кажется, именно этим занимаются Дедушка и Сергей. Значит, смысл один – отомстить. Но кому? Что если того Седого уже действительно нет в живых? Андропов это или не Андропов, молоденьким он быть никак не мог. Уже тогда, а прошло еще девять лет. В кого я буду палить из "Магнума", то бишь из "Тауруса"? В тайный иезуитский орден? Во всю многотысячную агентуру? Да будьте вы прокляты!
Такая вдруг тоска навалилась, такая тоска! И зачем только я Лешку домой отпустила? Как плохо сейчас одной в этой машине, в этом сумасшедшем потоке, в этом ужасном городе…
А возле самого дома неожиданно выяснилось, что пока еще есть в кого палить из "Тауруса". Тоска улетучилась, не до нее как-то стало.
В переулке, перегородив одну полосу движения, стояли две милицейских машины и три черных волги. Много весьма обеспокоенных людей очень специального вида толклись около подъезда. Тротуар аккурат под окнами нашей квартиры был обильно усыпан битым стеклом, но я еще не успела поднять голову, чтобы уточнить, у нас ли вылетели стекла, когда меня увидел Рома из группы Ивлева и чуть не закричал:
– Татьяна! Ну, слава Богу! Сергей Николаевич уже чуть Лешку не уволил. А мы вам звонили. Вы что, отключили связь в машине?
– Да. Мне надо было подумать, чтобы никто не отвлекал.
– Вы так не делайте больше.
– Да что, что случилось-то?!
– Кто-то бросил гранату в вашу квартиру. Лимонку. Его видели… тут же напротив отделение милиции… на машине… на другой стороне улицы… дверь сломали… под нашим контролем… обошлось без пожара…
– Без чего обошлось? – переспросила я. Я его очень плохо слышала.
– Пожар не начался, слава Богу.
– А-а-а…
На меня вдруг накатило. Очень серьезно. Бывало и раньше. После Афгана это у многих бывает. Глюки. Но так, как в тот раз, случилось впервые. Видела я все вокруг довольно четко, но это была четкость утреннего сна за какие-нибудь секунды до пробуждения. Глаза не открываешь, не хочется, а звуки реального мира уже входят в твой сон и вытесняют его, выдавливают. Рома разговаривал со мной, но был уже где-то далеко, голос его звучал все тише, все отрывочнее, а вот нарастающий гул тяжелого бомбардировщика был здесь рядом, почти над головой, и эхо близких разрывов осатанело металось между скал, а еще был крик человека, долго-долго падающего с уступа горы в пропасть.
Наверно, что-то не совсем обычное отразилось у меня на лице, потому что Роман взял меня под руку и быстро повел наверх. Я понимала, куда он ведет меня, но это была глупость, я знала, что все равно не успею увидеть взорванную квартиру, да и кому это нужно – смотреть такой неприятный сон. Бомбардировщик впечатался в скалу, звук немыслимой силы ударил по ушам, на какую-то секунду сделалось абсолютно тихо, и в этой жуткой тишине я успела открыть глаза и увидеть не только черно-оранжевые клубы и потоки каменного крошева, но и человека, который как раз долетел до дна ущелья и лег там кучкой грязного тряпья на острых обломках… Все.
Потом был Ясень. Напряженный, нервный, готовый взорваться в любую минуту.
– Милицию можете сразу отпустить. Расследованием будет заниматься соответствующий наш отдел. Если я решу, что надо заниматься.
– Не получится, Сергей Николаевич, они уже протокол составили.
– Да? Ну, тогда пусть ко мне зайдет начальник. Пусть лично ко мне зайдет. Только не сейчас, а минут через двадцать. И еще, Леша, телефон принеси пожалуйста с кухни, здесь же ни черта не работает. После этого все, кроме Татьяны временно свободны.
Мы закрылись в непострадавшей, ну, скажем так, почти не пострадавшей комнате и Ясень быстро набрал номер по памяти.
– Кислый! – почти зарычал он. – Кто там хватает трубку?! Позовите Кислого. Это Малин. Кислый, ты что творишь, сволочь?!
– Это не я. Это Щеголь.
Я встала совсем близко, и могла теперь слышать все ответы с той стороны.
– Какой, к черту, Щеголь?! Это твой человек?
– Да, но он, конечно, брус шпановый и всегда чумовой был, любил бузу затереть. Второй раз, сученок, с папой не посоветовался. Мы тут еще кумекали над твоей ксивой, а он, падла, решил замастырить по-своему, апельсин тебе в очко залепил. Но мы же беспредела не потерпим, ты же нас знаешь, Малин. Так что, извини, конечно, но Щеголь потянул локш. Его закрыли уже, ну, то есть башку проломили.
– Да ты что? Куда так торопитесь?
– Закон, Малин. Закон уважать надо. В общем отдыхает он в той же брике на Сретенке, во дворе за церковкой, между Печатниковым и бульваром. Понял, где, да? Расскажи мусорам, они его мигом срисуют. Все, Малин, дело не крути, ради Бога не крути – большая буза может начаться. Ты понял? А с меня причитается.
- Предыдущая
- 78/125
- Следующая
