Точка сингулярности - Скаландис Ант - Страница 26
- Предыдущая
- 26/107
- Следующая
Время шло к полуночи. Все дружно решили, пройти еще один последний бульвар, вниз, до Яузского и расходиться. Двигались, как всегда, не торопясь, этакой шеренгой поперек всей аллеи, собаки вертелись рядом, бегали кругами. И вдруг, едва поравнялись с иранским посольством, грянул взрыв. Бомба не бомба, но снаряд, когда падает примерно такой бывает звук – по силе. Аналогия возникла у Редькина. Но Гоша ее потом профессионально подтвердил. Все оглянулись, как по команде. Взрывной волны не ощутили, но осколков хватало, потому что метрах в пятнадцати позади роскошный темно-синий «сааб» въехал в чугунную ограду бульвара. Двух секций этой ограды теперь как не бывало. Тяжеленные столбики и огромные куски ажурной решетки, каждый килограммов по двадцать пролетели, кувыркаясь, через весь бульвар – глубокие борозды оставили они в утоптанном грунте. Все молчали. Впечатляющее зрелище. Каждый, наверно, думал об одном и том же: а вот окажись я на этом месте десятью секундами позже!..
Потом Гоша мрачновато пошутил:
– А вот и чугуний! Грузить пойдем?
– Летающий чугуний, – еще более угрюмо констатировал Редькин.
Водитель «сааба», не очень молодой, но спортивного вида гражданин выбрался из-за покореженной дверцы вроде бы совсем невредимый.
– Все нормально, мужики! – прохрипел он, хотя женщин в подбежавшей компании было едва ли не больше, чем мужчин.
«Ничего себе нормально! – подумал Редькин. – Ремонта тысяч на двадцать грин, если не больше, и столько человек чуть не угробил…»
Лицо гражданина из «сааба» показалось ему смутно знакомым, и это было особенно неприятным. Да еще Лайма к нему рванулась. Другие собаки в стороне держались – только их далматиница повела себя странно: быстро обнюхала брюки водителя и тут же залаяла. От всего этого хмель как ветром сдуло с Тимофея, и сразу препротивно засосало под ложечкой.
Вскоре из другой дверцы выкарабкался пассажир с лицом, обильно залитым кровью. Девчонки заахали. Ланка Маленькая, хоть и была под очень приличным градусом, (ведь отмечать свой праздник еще дома начала), по такому случаю вмиг протрезвев, заявила, что она медсестра, и кинулась оказывать первую помощь. Водитель вяло отказывался, объясняя, что уже вызвал скорую по сотовому. В голосе его вдруг послышался легкий, но явный акцент, нет не кавказский, скорее немецкий (Редькин в студенческие годы с немцами общался, да и в школе немецкий проходил). Неужели иностранец? А впрочем, чему удивляться? Их теперь в Москве, как грязи, по одежде не отличишь. Наши точно так же одеваются, а вот ездить по русским дорогам западникам определенно трудновато. Вот и врезался, бедолага. Ментов он, как видно, тоже вызвал. И те и другие приехали на удивление быстро.
В общем, увлекательное зрелище вот-вот должно было закончиться, и Гоша предложил все-таки пройтись до конца бульвара. По дороге объяснял Тимофею и Маринке как новичкам, что у них тут этакие истории – дело обычное. Сегодняшний случай довольно странный сам по себе, но зимой или в мокрую погоду подобное происходит с утомительной регулярностью.
– Видите, какой изгиб дает в этом месте дорога? Если провести геометрически точную прямую вдоль направления движения, именно в эти две секции ограды машины и должны попадать, когда руля не слушаются. Тут у нас забор в среднем каждый месяц меняют.
Насчет месяца Гоша, быть может, и преувеличил, но вообще все остальные тоже подтвердили – аварии на бульваре не редкость.
Это несколько успокоило Редькина. Он даже начал оттаивать, отходить от мрачных мыслей, вновь принялся украдкой засматриваться на Юльку, захотелось выпить еще. Но было уже нечего, и он только курил одну от одной, догоняя остатки ускользающего кайфа.
«Чепуха, – уговаривал он себя. – Случайное совпадение».
Вот тут проклятый Пахомыч и влез со своей репликой. Ну, не любил он за что-то Тимофея! Впрочем, антипатия гораздо чаще, чем любовь, бывает взаимной.
– Ну, дедушка Тимофей Петрович, вот и еще раз на тебя покушение совершили! Правда, Гош? – гоготнул Пахомыч.
Гоша не поддержал ехидного тона:
– Нет, брат, теперь уж на нас на всех покушались, вместе с собаками.
– Тогда тоже не одному лишь Тимофею машину помяли, – упорствовал Пахомыч. И добавил назидательно: – При любых покушениях случайные люди страдают. Неужели это объяснять нужно?
А сам с ядовитой такой улыбочкой все смотрел на Редькиных, ожидая раздраженного ответа.
Тимофей же залился внезапно краской, как девушка – спасибо еще темно было и никому не видно – а язык у него точно присох к нёбу, слова не получались – настолько Пахомыч в точку попал. Будто мысли читал, сволочь! И откуда только отчество знает? Вроде на Бульваре не представлялся полностью ни разу…
В общем, праздник был испорчен окончательно. Дома пришлось добавить коньяком из-под кровати – там в коробке от старых весов лежала у него маленькая плоская бутылочка. Но радости это уже не принесло. Смутное ожидание новой крупной пакости – в последнее время они минимум парами ходили – даже не позволяло уснуть. Жена уже захрапела утомленная. А Тимофей все лежал и тупо смотрел в темный потолок. Маринке тоже не понравилась авария, но это не помешало ей за вечерним чаем с огромным удовольствием пересказать все подробности матери, Верунчику и Никите. Однако ночью, когда остались вдвоем, Тимофей даже спросить не успел, жена сама уловила его безмолвный вопрос:
– Я хотела тебе сказать, Вербицкого не дергай по этому поводу. Ладно?
– Ладно, – согласился Тимофей нехотя.
А вот теперь лежал и крепко сомневался, правильно ли поступил.
Ведь он специально запомнил: «сааб-9000», темно-синий, и номер в голове держал всю дорогу, а дома записал сразу. Он даже два номера запомнил – еще на всякий случай и того «жигуленка», на котором гаишники приехали.
И до того погано стало Редькину! Хоть допивай все спиртное, что в квартире есть, благо остальные домочадцы дрыхнут, как сурки. Он бы, наверно, так и сделал. Нет, не в смысле буквально все допить – спиртного-то в доме, как правило, хранилось немерено. Однако Тимофей ощущал уже готовность номер один присосаться к какой-нибудь бутылке, когда подозрительно затянувшуюся тишину разорвал вполне ожидаемый, но все же наглый и страшный звонок телефона.
В три пополуночи хороших новостей друг другу не сообщают.
Теоретически, конечно, бывает и такое. Например, к Редькиным, перепутав всего одну цифру, попадали иногда тоскующие в предутренний час слушатели круглосуточного «Русского радио».
– Ку-ку! – сказали однажды очень весело в половине третьего.
– Ку-ку! – так же весело откликнулась Маринка.
Они не спали в тот момент.
– Это «Русское радио»?
– Нет, это квартира.
– Ой, извините, девушка!
Да, теоретически это могло быть «Русское радио».
Но практически оказался все-таки Вербицкий. Слава Богу, телефон под рукой, никто не проснулся, даже Маринка.
– Приветик. Не спишь? Слыхал уже?
– О чем? Ельцин помер, что ли?
– Значит, не слыхал. Хорошо, что от меня узнаёшь. Ельцин жив, а вот вашему Самодурову башку проломили. Грамотно так проломили – одним ударом и насмерть.
Редькин даже не удивился. Все, лимит удивления исчерпан. Широко зевнул – случайно вышло, но очень эффектно – и проговорил:
– А так и должно было получиться. Доигрался хрен на скрипке.
Вербицкий выдержал долгую паузу. Зауважал, надо думать. Потом все-таки прокомментировал свое сообщение подробнее:
– Я выяснил, у Сереги твоего долгов было на шестьдесят пять тысяч. Убили те, кому он сорок задолжал изначально, а потом согласился на счетчик сесть, и сумма утроилась. Так что твои смешные три тысячи тут совершенно ни при чем.
– Да ладно тебе!.. – неопределенно откликнулся Редькин.
Чуть-чуть помолчал и добавил:
– Не хотел беспокоить, но раз уж сам позвонил, слушай.
И Тимофей рассказал ему про бульварную аварию. Вербицкий, как обычно, выслушал терпеливо, не перебивая, и цифры все записал скрупулезно, и вежливо обещал навести справки, но под занавес резюмировал:
- Предыдущая
- 26/107
- Следующая
