Точка сингулярности - Скаландис Ант - Страница 69
- Предыдущая
- 69/107
- Следующая
– Доверяю, но…
– Понял. Те, кто угрожал мне вчера, уже отвалились, я даже звонил Нине, еще рано-рано утром, к вечеру она обещала вернуться вместе с Оксанкой. А пока – поехали. Надоело сидеть на прокуренном балконе.
Погода была отличная: на смену давешнему мокрому снегу пришла пронзительная синь, быстрые маленькие облачка и ослепительно-яркое солнце. Мы объехали и даже обошли, как мне показалось, полгорода, хотя в сущности это был джентльменский набор туристических достопримечательностей. София и Крещатик, Золотые ворота и фуникулер вниз к Днепру, Андреевский спуск и музей Булгакова, где нам провели персональную экскурсию, по личной просьбе Алексея Ивановича сократив программу. Далее. Смотровая площадка на холме, с которой открывался вид на весь город и на самое древнее поселение на его территории. Помпезное сталинское полукруглое здание бывшего ЛКСМУ, а ныне что-то правительственное, я не запомнил, что именно, и неподалеку дом, где живет президент. Наконец, мотанулись мы в знаменитую Кирилловскую церковь с прекрасными иконами и росписями работы Врубеля. В общем впечатлений – масса, а главное все так необычно, как будто мы вновь простые советские литераторы, один к другому в гости приехал, ну а этот другой у себя дома имеет, конечно, некоторые возможности, ну и от всей души желает угостить и порадовать приятеля. В общем, обо всяких страшных вселенских проблемах даже и говорить не хотелось. Только уж под конец вернулись вдруг к проблеме возникновения службы ИКС. Для меня эта история осталась предельно темной, а Кречет, если судить по его солидному выступлению на тему третьей силы и нарушения равновесия в истории, должен был знать об истоках поболее меня. Он и знал поболее.
Мы стояли в полутемном храме и сами с разрешения музейных работников (экскурсовода заказывать не стали) зажигали подсветку то одной, то другой иконы, любуясь врубелевскими шедеврами. Обстановка располагала к лирике и философии.
– Видишь ли, Мик, – начал Лешка издалека, – думается мне, что некий контролирующий центр был у цивилизации с момента ее рождения. Не поручусь, конечно, что во временна Будды и Гомера у древних индусов и древних греков были общие руководители, оставим это на откуп историкам, а вот века с восемнадцатого, вне всяких сомнений, мир стал един и неделим. Проблема всеобщего контроля достигла особой остроты с появлением всевозможных технических чудес, как спасительных, так и пугающих. Двадцатый век внес свои коррективы в строгую систему тайных обществ, среди них началась бесконечная дележка денег и власти, распри, заговоры и драки. Сама жизнь на планете оказалась под угрозой. Вот тут-то и появился Базотти, который решил приводить все это в порядок.
– Постой, а Фогель, предшественник Базотти? Он был на самом деле? Или его Сиропулос для нас придумал.
– Не знаю, – сказал Кречет. – Я и сам своего рода «фогель». Пташка Божия.
Я посмотрел на него пристально. Когда привыкаешь мысленно переключаться с языка на язык, то, думая по-русски, не удосуживаешься фамилию Фогель переводить с немецкого как «птица».
– Да ладно, – улыбнулся Лешка, – шучу. В действительности, я думаю, фогелей было несколько, возможно, целая стая этих пернатых, передравшихся за сферы влияния. Как воробьи за крошки на бульваре. Считай, что это еще одна шутка.
– И дедушек тоже много, – включился я в игру, – один злой, другой добрый, третий умный, четвертый дурак…
– Нет, – сказал Лешка серьезно, – Базотти, конечно, же был один. Совсем один.
Странная манера у Лешки: сам острит бесперечь, а моих шуток не принимает. Я обиделся и, может, благодаря этому, наконец, понял:
– Так эти «фогели» и были третьей силой. Да?
– Да, – сказал Кречет. – И Базотти тоже.
Дедушка продолжал дарить нам сюрпризы даже после смерти. Вот оно что! Впрочем, что-то подобное я уже слышал от Кедра, мол, вторая дискета предназначалась для Грейва, точнее для его начальства. Вот он великий принцип: разделяй и властвуй! Или, как говорит Лешка, сохраняй равновесие в природе, не дай победить никому. Дедушка умер, но дело его живет. Кто продолжатель, кто?! Верба – с одной стороны, Грейв – с другой. Но кто третий и самый главный? Неужели Лешка знает его? Знает и молчит? Да нет. Ни черта он не знает, по глазам вижу…
Кречет стоял, задрав голову, и разглядывал потолок. Из-под церковных сводов пристально смотрели на нас оливково черные печальные глаза врубелевских апостолов на тайной вечере.
И я вдруг передумал задавать вопросы. Кто я, в конце концов, журналист, что ли? Шактивенанда еще когда объяснил: точка сингулярности – понятие не только пространственное, но и временное, то есть понимай так: каждому овощу – свой срок, а торопить события – значит, торопить смерть.
– Пошли на улицу, – предложил я, – здесь слишком мрачно.
– И то верно. Поехали вечером в какой-нибудь ночной клуб, в казино.
– Не люблю рулетку, – сказал я, – вообще азартные игры не люблю. Переболел этим еще в школе.
– Зря, – осудил Лешка. – Очень хорошо помогает расслабиться. Тогда пошли стриптиз посмотрим. Я тебе самые злачные места в Киеве покажу.
– Слушай, – усомнился я, – но это как-то странно: в столице Украины идти на стриптиз.
– А вот ты ничего и не понял. Украинский стриптиз – всем стриптизам стриптиз. Я много стран объездил, и, поверь мне, более разнузданных шоу, чем у нас, в Киеве, не видел нигде.
– Да иди ты!
– Клянусь тебе.
– Ну что, норки на распашку?
– Какие норки? – не понял он поначалу, потом вспомнил Воннегута, «Завтраком для чемпионов» мы зачитывались все еще в раннестуденческие годы, и улыбнулся. – Норки – это само собой, но ты бы видел, что они вытворяют! Во-первых, акробатика, как в цирке, ноги на спине узлом завязывают при полном отсутствии одежды, во-вторых всякие прибамбасы: на бутылку садятся, фрукты кушают теми самыми губами, руки друг другу заталкивают по локоть, шарики, нанизанные на веревочку, из задницы вытаскивают… Ну что, достаточно для рекламы?
– Да, – оценил я. – Это сильно, я бы сказал, это – по-нашенски. Уговорил, чертяка! Пошли смотреть.
Но на стриптиз мы так и не пошли. Хорошо еще, что звонки раздались на улице, когда мы украинскую национальную порнуху обсуждали, а не в церкви – там это было бы как-то уж совсем неуместно. Обе трубки заголосили одновременно. С кем и о чем говорил Кречет, я в тот момент не интересовался, у меня был свой немаловажный и даже нервный разговор.
Опять на связь вышла не Татьяна, а дотошный и высокомерный Вайсберг. И я почувствовал, что уже скучаю без моей рыжей бестии, особенно остро это ощущалось после разговоров о стриптизе.
– Очень плохо все, Разгонов. Москва для тебя по-прежнему закрыта. Сиди в Киеве, пей-гуляй.
– Спасибо за совет. Я бы в жизни не додумался этим заняться!
– А ты не перебивай, когда старшие говорят, ты слушай. На нашего несчастного Редькина навалились со всех сторон. Слава Богу еще, что его делом занялся по случаю твой друг Вербицкий. Этот факт Верба раскопала. И, между прочим, Майкл – очень талантливый парень, держит на личном контроле колоссальные потоки информации. Но срыв все равно возможен с любой стороны. Не знаю, кто из них не выдержит первым, но кто-то не выдержит обязательно, и тетрадка твоя уплывет от Редькина неведомо куда. Начнется жуткий шум на Лубянке, в правительстве, и мы, конечно, спугнем Грейва, так и не успев узнать, кто владеет дискетой. В общем, твоя задача пока предельно проста: позвонить Редькину – пиши телефон – и строго настрого запретить ему расставаться с рукописями. Пусть ждет хозяина. А если учесть, что звоночек-то будет с того света, он должен произвести неизгладимое впечатление на нашего уже и так задерганного жизнью Тимофея Петровича. Смысл понял? Ну а текст придумаешь сам. Кто у нас литератор?
– Он еще издевается! – пробурчал я. – Вот обижусь сейчас, и будешь сам звонить. А откуда Редькину знать, что Разгонов умер.
- Предыдущая
- 69/107
- Следующая
