Волосатый слон - Скаландис Ант - Страница 3

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая

– И какое же это животное так странно мутировало? – ядовито поинтересовался Пимушин. – В наших краях слоны как будто не водятся.

– Тут тоже разные мнения существуют, – не принял шутливого тона Шарыгин. – Например, Афанасий Данилович Твердомясов, вы должны его знать, показывал мне в Доме пионеров, в живом уголке у Сони Пыжиковой, настоящих хоботных мышей – у них хобот из верхней губы развился, чтобы легче было пищу таскать через узкие щели. А уж увеличение размеров – это в условиях экспериментов Водоплюева – не проблема.

Профессор посмотрел на Шарыгина задумчиво, но с явным уважением.

– А я уж думал, вы скажете, что это муха в слона превратилась. Впрочем, в Мышуйске и такое возможно. Но вы все-таки послушайте, что случилось на самом деле.

Вечером, в канун той страшной для Гурия ночи, когда он прощался со своим изобретением на берегу городского пруда, сотрудник цирка-шапито, смотритель животных Колян Топорыгин, принял на грудь лишнего, в связи с планировавшимся на утро отъездом всего коллектива в поселок городского типа Жилохвостово, отчего и сделался весьма рассеянным. Задавая корм зверью, Колян кое-что напутал, а именно: попугаям выдал порцию мяса, предназначавшуюся бенгальским тиграм, тем, в свою очередь, была предложена рыба из рациона морского котика Лехи, а несчастному котику соответственно, перепала еда с птичьего стола. Но самую главную оплошность Колян допустил, не закрыв клетку с семейной парой слонов Борькой и Машкой. Слоны, недолго думая, использовали уникальную возможность вырваться на простор и вспомнить далекую теперь уже юность в африканской саванне. И хотя ночь была подозрительно холодной, животным все же захотелось освежиться в кои-то веки не под струей из брандспойта, которой ежедневно одаривал их Топорыгин, а в настоящем водоеме, благо городской пруд заманчиво поблескивал буквально в семи слоновьих шагах. Радостно фыркая и поливая друг друга из хоботов, слоны проторчали в пруду до рассвета, и совсем не успевшего разложиться эликсира с лихвою хватило на них обоих.

Рано утром самыми первыми увидели их рыбаки, в ужасе побросавшие удочки и кинувшиеся врассыпную. Ведь как раз тогда по телевизору активно муссировали тему размороженных мамонтов, а кто ж не знает, что все древние зверюги слыли весьма свирепыми. Рыбаки и сообщили о мамонтах куда следует. Приехала милиция. Но что она могла сделать? Свистка животные не испугались, но и агрессии не проявляли, так что стрелять повода не было. В общем, пруд оцепили, и на всякий случай позвонили в цирк. А куда еще? Зоопарка-то не было в городе. На удивление быстро пожаловали дрессировщик и ветеринар, которые почти сразу узнали своих неузнаваемых питомцев. Шкура, конечно. странноватая, но глаза-то, глаза-то – родные! И такие несчастные!.. Айболит слоновий тут же засвидетельствовал, что животные сильно простужены, несмотря на теплую шерсть, выросшую за одну ночь. Ну, вызвали, понятно, спецподразделение Водоплюева, автокранами погрузили животных на платформы армейских тягачей и увезли лечить. Куда? Понятно, куда – на спецобъект.

Несчастные жилохвостовцы оказались лишены самых ярких номеров цирковой программы, да и в городе волосатых слонов больше не видели. Зато поползли слухи. Слоны-то якобы расплодились, разбрелись по полутайге, одичали, стали нападать на людей, и доблестные спецназовцы вынуждены теперь отстреливать их из гаубиц и гранатометов. Возможно, все это так и есть. Но Пимушину доподлинно известно лишь одно: слон Борька до сих пор жив и здоров. Даже к русской зиме адаптировался.

– Откуда вы это знаете? – удивился Шарыгин.

– Дайте срок, – загадочно ответил профессор. – Если повезет, сами сегодня Борьку увидите.

Шарыгин почел за лучшее не расспрашивать дальше и принялся изучать ландшафты, открывавшиеся взору по берегам реки.

Мышуйка, украшавшая город в его лесопарковой части, была речкой тихой, неширокой, но при этом – довольно глубокой и очень извилистой. Оставив позади район старинных деревянных домишек, в одном из которых и обитал Гурий Серафимович, наши путешественники миновали сначала промзону, потом парковые заводи, где почти не ощущалось течение и нужно было интенсивно работать веслами, затем по правому борту засверкали на солнце белоснежные известковые выходы Бобрячих каменоломен, и наконец, впереди замаячило устье. Странное это было место. Шарыгин раньше не забирался так далеко за черту города, но то ли Иннокентий Глыба, то ли Парфён Семечкин (оба они заядлые туристы) как-то рассказывал, что никому доподлинно неизвестно, какая из рек является притоком другой. И теперь Михаил вынужден был согласиться с этим парадоксальным утверждением.

Мышуя – безусловно, главная городская артерия, – раза в два шире Мышуйки, а в самом центре даже окантована была в гранит, однако во многих других местах горожане переходили ее вброд, о судоходстве речи не шло. А ведь основным руслом в гидрологии считают то, которое более полноводно. Короче, было сейчас пред ними не столько устье, сколько просто место слияния рек. Но так уж повелось от века, ниже по течению за рекой сохранялось более солидное имя – не Мышуйка там какая-нибудь легкомысленная, а знающая себе цену Мышуя.

Здесь, по берегам возвышались величественные кедры, иные из которых достигали в полутайге шестидесяти метров и больше, щерились скалы, поросшие мхом, а под огромными хвойными лапами зеленел густой подлесок – пейзаж был красив, но однообразен, да еще и солнышко скрылось, а течение стало быстрее и ветер дул попутный, так что грести совсем не требовалось. В общем, Шарыгин задремал, так и не спросив у Пимушина о цели их путешествия, а когда проснулся, лодка уже вплывала обратно в город.

То есть вначале-то он подумал, что плывут они теперь в новых, незнакомых краях, достигли, скажем, соседней губернии, и вообще это не Мышуя уже, а другая, более крупная река, и по ней легко можно будет доплыть аж до Северного Ледовитого океана, а оттуда и до Балтики – рукой подать. Но потом пригляделся Михаил к типовому району новостроек, и не смог не заметить до боли знакомые лозунги, типа: «Мышуйцы, достойно встретим очередной юбилей нашего города!»; патриотические рекламные щиты, на которых румяные юноши и соблазнительные девушки с прямотой идиотов признавались: «Я люблю Мышуйск!»; и, наконец, по глазам ударил набивший оскомину рекламный слоган на крыше городского банка: «Вдохни и не дыши. О, как мы хороши!» Дезодоранты-репеленты «Дух города».

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая