Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/143
• Следующая

Вернемся к событиям в азербайджанской шашлычной…

Новый посетитель остановился возле двери и принялся осматривать зал шашлычной, явно кого-то в нем разыскивая. Жора-Людоед и Жак, пока гость пробирался к столику, скрылись за ширмочкой, отделявшей нишку от большого общего зала и, не выдавая себя, раскрыли в портьерах маленькую щелку…

Жора-Людоед и Жак разглядывали вошедшего…

Человек этот навевал тоску. Он был убог и ужасен одновременно. Причем самым главным в нем было как раз это удивительное сочетание убогости и ужасности. Перечислим поподробнее, в чем оно выражалось… Во-первых, он был не то чтобы грязен, как бывает грязен человек, который только что, скажем, рыл под дождем канаву или вскапывал огород и перепачкался, – он был немыт, непромыт, неумыт, невычищен, какие-то мельчайшие грязи, грязенки и едва уловимые жирные испачканности настолько покрывали всего его – от одежды до волос, что даже трудно было сказать, что именно в нем грязно, но тем не менее, глядя на него, сразу понималось – он грязен. Грязен как свинья… Дальше впечатлительному и тонкому наблюдателю бросалась в глаза его одежда… Вырядиться так мог только человек, обладавший чувством вкуса наоборот, который поставил бы перед собой цель одеться хорошо и нарядно, да еще при этом у которого было бы очень мало денег, так что вещи бы ему приходилось покупать самые дешевые и самого низкого качества, на каком-нибудь омерзительном базаре, через день после покупки закрытом милицией, потому что товар на нем был сплошь – поддельный, негодный, а покупателей обманывали напропалую… Фигурой этот посетитель шашлычной напоминал шкаф. У него были толстенные руки, ноги, туловище, чуть наклоненное вперед, словно он готовился вот-вот броситься вперед, в зал, и разнести в пух и прах все, что ни встретится на его пути. Широкое, плоское и почти безволосое лицо его вполне подошло бы расплывшейся немолодой бабе. Два маленьких глазика, утопавших в жиру между щеками снизу и едва заметными щеточками бровок сверху, смотрели в зал шашлычной злобно и подозрительно. На нем были ботинки модного фасона, однако дрянного качества и все в глине, стоптанные и с развязанными шнурками, которые едва ли не волочились по полу…

Человек-шкаф засунул пятерню в грязные волосы и так и стоял некоторое время, похоже, по-прежнему не в силах отыскать в зале того или тех, что были ему нужны…

– Какая грязная свинья… Под стать всему здесь!.. – с омерзением прошептал Жора-Людоед, по-прежнему подглядывая в щель между портьерами. Потом он взглядом окинул шашлычную и добавил:

– Действительно, под стать всей этой шашлычной!..

– Ну ты даешь, Людоед!.. – поразился Жак. – Чего ж тебе здесь, в шашлычной, не нравится?! По-моему, вполне ничего!.. Раньше ты так не думал. Уж не заболел ли ты?! Все про тоску… Про тоску какую-то говоришь… Шашлычная тебе противна стала. Не заболел ли ты?..

И он тоже посмотрел по сторонам…

…Низкий потолок, очень-очень плохое освещение, закоптелые стены, грязные столы, уголовники и их прихлебатели, торговцы овощами с Лефортовского рынка, снующие туда-сюда по залу расторопные мальчишки-официанты (вон двое из них курят в углу, передавая друг другу на двоих одну дорогую толстую сигарету с золотым ободком, – смакуют!..), водка в литровых бутылях, дешевое винцо – льются рекой, сизый сигаретный дым клубится под потолком, где-то в углу осторожно раскурили травку – сладковатый запах поплыл по шашлычной, еще – острые ароматы мяса и специй, матерщина все громче и громче, по мере того как возрастал градус всеобщего алкогольного и наркотического опьянения… Мерзко было здесь!.. Мерзко и ужасно тягостно, потому что порок и леность человеческие прижились здесь давно и без всякой опаски, как тараканы в какой-нибудь щели позади столетнего кухонного буфета… Мерзко и небезопасно, потому что едва ли не каждый третий здесь был не понаслышке знаком с тюрьмой, едва ли не каждый второй – не в ладах с законом… Рожи здесь сидели в своей законченности удивительные – дегенеративные, злые, преступные!

– Заболел я, Жак… И это точно – заболел!.. – проговорил наконец Жора-Людоед. – Но я не заболел сейчас, я был болен всегда!.. Я знаю, что это за болезнь, но тем не менее она для меня очень странна, и я никак не могу разгадать ее до конца… Сейчас, в эту минуту, я понимаю, что мне не нравится этот посетитель. Я не думаю, что он может произвести на меня какое-нибудь иное впечатление, кроме как вогнать меня в еще большую ужасную тоску, чем та, в которой я уже нахожусь. Этот посетитель – это часть Лефортово, один из его элементов, элемент такой, который специально порожден для того, чтобы провоцировать тоску… Наш элемент, Лефортовский, – именно такой, какой здесь и должен быть! Здесь во всем специально сосредоточен какой-то тоскливый вызов, вызов на тоску, провокация на тоску. Словно тебя приглашают тосковать, доказывая и подсказывая, что есть от чего тосковать. И именно по этой же самой причине мне теперь не нравится эта шашлычная. Тоскливое место!.. Хотя раньше здесь мое место было. Точно в ней тоже какой-то вызов таится!.. Но главный вызов вот в таком вот посетителе таится. Это здешний, из Лефортово нашего посетитель. Типичный здешний человек… Ох, и силен, должно быть!.. Медведь!.. Не нравится он мне что-то!.. Тоску нагоняет. Сильную тоску… Нет, это вызов, вызов!.. Вызов тоски… Мол, тоскуй – есть от чего затосковать!..

Тем временем верзила, постояв немного перед самыми дверями, опять вышел из зала то ли на улицу, то ли в гардероб…

– Посетитель вызывает тоску!.. Сильную тоску!.. Это вызов тоски!.. – продолжал тихо повторять Жора-Людоед. – Вызов тоски!.. Черный вызов!.. Вызов дьявольский!..

– А мне здесь по-прежнему ничего – шашлык здесь вкусный!.. – заметил Жак. – А этот… Черт с ним!.. Мы, пожалуй, не слабее окажемся!

Но Жора-Людоед, кажется, не слушал своего товарища:

– И вот что я тебе хочу сказать: честным надо быть и вызов этот дьявольский принять открыто и честно!.. – проговорил он с мрачной решимостью.

А потом в некоторой задумчивости добавил:

– Неужели же нельзя никак эту тоску одолеть? Неужели же нельзя, кроме как весь… Весь мир переменив… И вот такую вот шашлычную тоже переменив!.. И чтобы вот такого вот посетителя никогда никуда не входило!.. Чтобы вообще на свете не было нигде такого посетителя, чтобы вообще не жил он никогда на белом свете!.. Неужели же убить его необходимо!.. Но кто на себя такую черную работу возьмет?!. Эх, не было бы этих черных работ – жить было бы веселее!..

– Ну, Людоед, тебя и понесло!.. – положив руку на плечо товарищу, проговорил Жак. – Как ты последний раз в «Матросскую тишину» попал, как сбежал оттудова, так стал ты какой-то не такой!.. Не такой, как был прежде!.. Все про тоску какую-то… Про посетителей, которые тоску нагоняют… Разве может человек на человека одним своим видом тоску нагнать?! Так ведь и жить нельзя скоро станет!.. Так ведь некоторых людей просто запретить придется!.. А нас с тобой первых запретят!..

–Да, это правда!.. А нас с тобой уже запретили!.. Я, например, только недавно из того дома, где запрещенные люди живут, из-под запрета вырвался!.. Не согнули они меня, не нашлось у них крепкой цепи, к камням тюремным, к камням замшелым меня приковать… Захотел разогнуть я решетки ржавые… А паспорт мне тюремный, как всегда, помог! – ответил Жора-Людоед. – Бережет он мою золотую свободу, паспорт-то, когда сам на свободе с моим именем в себе находится!.. А я его – нет!.. Не смог, не уберег!..

– Какой такой паспорт?!. – насторожился Жак. Но Жора-Людоед словно и не расслышал:

– Посетители такие вот на меня тоску нагоняют… Обостряется от одного их вида мой депрессивный психоз… Только нет его у меня… Не психоз это!.. Единственное, что может меня сейчас выручить, это – бурная атмосфера после спектакля, бурная чехарда… Театральная жизнь!.. Бесконечный вечер после премьеры!.. А не такая вот шашлычная… В этой шашлычной, должно быть, черти поселились… Эх, мне бы бесконечный вечер после удачной премьеры!.. Да хоть после какой премьеры!.. Пусть даже и неудачной… Все лучше, чем эта чертова шашлычная, с такими вот верзилами!..

• Предыдущая
• 46/143
• Следующая