Вуду. Тьма за зеркалом - Соколов Глеб Станиславович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/50
- Следующая
– То есть вы считаете, что рок-н-ролл… Что рок-н-ролл служит как бы прикрытием.
– Я считаю, что ваша так называемая современная музыка уходит корнями в религиозные практики, существовавшие в Африке в течение тысяч лет. В этих практиках все было слито воедино – бой барабанов, заклинания, ритмичные танцы, религиозный экстаз. Затем из единого целого была выдернута одна маленькая часть.
– Скажем, бой барабанов… – продолжил мысль собеседника Кейн.
– К примеру. Хотя на самом деле не только это, и вопрос достаточно сложный, и трудно понять, какие части были взяты, поскольку сами религиозные практики нам известны лишь в их интерпретации теми потомками африканцев, которые оказались в Америке в качестве рабов. Но для примера скажем, что это – бой барабанов. Возникает новое музыкальное течение… Хотя здесь мы тоже упрощаем, потому что до рок-н-ролла был ритм-энд-блюз.
– А еще раньше – джаз…
– Да, Кейн… И как вы помните, белые расисты выступали против джаза так же, как они теперь борются с рок-н-роллом. И аргументы были практически те же – негритянская музыка распространяется среди белых, а в результате они станут такими же, как негры… Я согласен – это расистские бредни. Но в этом есть одно зерно, как это ни прискорбно, потому что не хочется, чтобы в речах расистов было даже одно-единственное рациональное зерно: культура, музыка – это мостик. И по этому мостику может перебежать не только хорошее.
– Теперь я вас понял. Вы считаете, что рок-н-ролл – это крючок. Сам по себе он невинен или, скажем более обтекаемо, не столь опасен. Но как только жертва заглатывает его, начитаются более серьезные дела.
– Нет, не так. Нечаянно, вы, музыканты, диджеи, вообще все, кто связан с музыкой, вошли в опасную область… Как вам объяснить… Заросли красивых цветов сами по себе прекрасны. Но это уже дикая природа. И под цветами, которые вдохновляют вас, может таиться змея, которая способна убить… Так и здесь.
Девушка была возмущена. Глаза ее горели праведным гневом.
Гилберт Стеффенс подумал: «Если бы Адела знала, насколько в такие минуты она хороша!»
– Нет, ты ничего не понимаешь!.. – произнесла Адела громко. – Это негативное общество. Оно ведет к отрицательному отбору, к деградации… Ты знаешь, что только недавно сказал мне один человек – хорошо бы ввести вновь рабство!..
Стеффенс снисходительно усмехнулся.
– Это нереально, Адела! Человечество проделало слишком большой путь, чтобы что-то подобное могло возникнуть. Рабство уже существовало однажды. Но оно умерло, исчезло, от него ушли…
Он отвернулся от Аделы и начал забавляться, включая и выключая свои электронные «дивайсы». Фигуры на экране смешно дергались. Пальцы Гилберта бегали по кнопкам пультов, как пальцы пианиста по двуцветным клавишам рояля – черные, белые, черные…
– Ты не прав!.. – горячилась девушка. – Даже если сказать, что от рабства ушли, то оно не умерло… На протяжении всей истории возникали рецидивы рабства. Вспомни трансатлантическую торговлю.
– Трансатлантическую торговлю?.. – Гилберт вскинул глаза.
– Да…
– Не понимаю… – он выключил «дивайсы» и положил пульты на широкий подлокотник кресла.
– Торговля черными невольниками. Она велась через Атлантический океан. Негров покупали на Африканском берегу и через океан переправляли в Америку. Потому торговля получила название трансатлантической.
– Ах, да! Как же я сразу не сообразил!..
– Знаешь, я должна выступить на одном конгрессе. Меня пригласил на него белый… Но сам конгресс – в нем принимают участие в основном черные африканцы. Он посвящен трансатлантической торговле. Ее последствиям. Хотя это было несколько веков назад, последствия ощущаются до сих пор.
Стеффенс испытал укол ревности: что это еще за белый, который пригласил Аделу выступить на конгрессе?.. Что ему от нее нужно? На самом деле нужно…
– Белый?.. Что за белый? Какое отношение он имеет ко всем этим негритянским делам?.. – проговорил он, стараясь выглядеть как можно более спокойно, ничем не выдать собственной ревности.
Несколько часов назад он подкараулил ее на улице возле офиса. Как уже не раз бывало, она снизошла до того, чтобы помириться с ним. Вроде бы, ему нужно было радоваться, но он чувствовал – что-то здесь не так: каждый раз, когда они ссорились, ее раздражение и недовольство были искренними, примирения же с ее стороны были слишком равнодушными, словно заученными. Должно быть, у нее был очередной свободный вечер, а Гилберт был так настойчив… Что же это за специалист по негритянским делам появился на ее горизонте?..
Как всегда, она была искренна с ним и тут же все рассказала:
– Это очень странный белый. Приходится все время подчеркивать, что он белый, потому что в тех сообществах, в которых он вращается, большинство – черные африканцы. Он – хунган.
– Ничего себе! – искренне поразился Стеффенс.
– Я полагаю, кому-кому, а тебе не нужно объяснять, кто такой хунган, – проговорила она.
– Священник вуду!.. – воскликнул Гилберт.
– Вот видишь, как я и предполагала, ты знаешь это… Как это ни поразительно, но он белый хунган. Религия вуду обретает все новых и новых последователей. Некоторое количество их есть и среди белых лондонцев. Но мой знакомый, его зовут Хунган Асогве Капу из Порт-о-Пренса.
– Странное имя для европейца…
– Он долго жил на Гаити и, разумеется, то имя, которым он представляется теперь, не было дано от рождения. Он настолько проникся темой трансатлантической торговли и рецидивов рабства…
– Он что, занимается защитой прав чернокожих?..
– Разумеется!.. Именно этому и посвящен конгресс, на котором он пригласил меня выступить…
– Еще бы! Ты – не простая девушка! Ты – ученый!.. Мечтаешь сделать большую карьеру!.. Адела, нужно ли тебе все это?.. Мне кажется, ты слишком, болезненно самолюбива!.. – не смог он сдержаться. – Для того чтобы быть счастливой, не нужно…
– Перестань… – мягко остановила его она. – Все это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к нашим…
Она хотела сказать «ссорам», но удержалась.
– У этого белого Хунгана очень интересный взгляд на вещи… – продолжала рассказывать Адела. – Он полагает, истинный центр трансатлантической торговли находился в Лондоне.
– Ерунда! Преувеличение! – возразил Стеффенс. Любые высказывания этого постороннего мужчины раздражали.
Адела, казалось, чувствовала это. И старалась сильней подзадорить Гилберта.
– Нет, что ты! – проговорила она. – Лондон, во всех случаях, был одним из центров. Живой товар прибывал сюда транзитом. Здесь заключались сделки между купцами, занимавшимися грязной торговлей, невольники перегружались на другие корабли, которые плыли дальше. Поразительно, он утверждает, что обнаружил в порту одно место, служившее скорее всего пристанью для невольничьих парусников. Там же, в постройках на берегу, была тюрьма для рабов. И еще – маленькие конторки работорговцев. Белый Хунган обещал показать мне одну из них, чудом сохранившуюся. На чердаке он обнаружил почти нетронутые мышами учетные книги, всевозможные портовые записи. Откуда сколько человек прибыло, куда убыло, какие-то подробности, даже дневник…
– Не советовал бы я тебе с ним связываться. Знаю я этих черномазых и всех, кто с ними заигрывает… У всех у них одно на уме!..
– О, Гилберт! Никак не ожидала от тебя такого! – ехидно проговорила она, чувствуя, что достигла цели. – Ревность делает тебя расистом. А ведь ты им никогда не был…
– Никакой я не расист. Просто таскаться в порт, да еще с незнакомым…
– С плохо знакомым…
– Пусть и так: с плохо знакомым человеком – это безрассудство!.. Это опасно!..
– Обожаю опасные приключения! – с хохотом воскликнула Адела.
- Предыдущая
- 18/50
- Следующая
