Магия венецианского стекла - Солнцева Наталья - Страница 37

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая

Господин Ельцов смирился с тем, что свадьбы не будет, его жена тоже. Каждый вечер она спрашивала:

– Юрочка, есть новости?

– Все хорошо Лёля, – скрепя сердце, улыбался он. – Астру ищут. В конце концов, она помыкается без денег по чужим углам и вернется. Мы ее избаловали, она привыкла к обеспеченной, беззаботной жизни и не сможет долго обходиться без привычного комфорта и вкусной еды.

Лилиана Сергеевна, не чувствуя уверенности в голосе мужа, всхлипывала:

– А если не вернется?

– Куда ей деваться? Она белоручка, изнеженная и эгоистичная. Работать актрисой в захудалом провинциальном театришке не станет, в уборщицы не пойдет, торговать овощами на рынке тем более, – я ее знаю.

На самом деле именно побег дочери из родительского дома, где ее холили, лелеяли и потакали всем ее прихотям, привел Ельцова к выводу, что он не понимает Астры. Подумаешь, жених оказался бабником? Эка невидаль! Другая бы поплакалась маме с папой в жилетку, закатила пару истерик и поехала на Лазурный берег разгонять тоску. А эта…

Поведение Астры ставило отца в тупик. Убийство Марины Степновой добавило зловещих красок в картину семейных неурядиц господ Ельцовых. Теперь Юрий Тимофеевич был озабочен, чтобы, не дай бог, не всплыл в ходе следствия любовный треугольник Астра – Захар – Марина. В любом случае доказательств вины дочери нет, но слухи пойдут гулять, – не остановишь.

«Если что, – сдам милиции Захарку-паскудника с потрохами! – мстительно думал Ельцов. – Пусть отдувается! Он кашу заварил, ему и расхлебывать!»

– Отправь Борисова в Богучаны, – требовала Лилиана Сергеевна. – Неужели, тебе для поисков родной дочери денег жалко?

– Как ты себе представляешь эти поиски? Вызвать полк солдат и прочесать населенный пункт и окрестности? А если Астра туда не приезжала?

– Боже мой! – бледнела жена, хватаясь за грудь. – Что ты говоришь, Юра? Ты ничего от меня не скрываешь?

Разговор заканчивался для Лилианы Сергеевны нервным припадком, а для Ельцова – головной болью. Они оба измучились. Она обвиняла супруга в черствости, он ее – в нагнетании и без того напряженной обстановки.

– Мы делаем все возможное, Лёля! – успокаивал он жену. – Ничего страшного с Астрой не случилось.

– Вдруг, ее похитили? Заманили в какую-нибудь религиозную общину или ашрам?

– Она ушла от нас по собственной воле, решила пожить совершенно самостоятельно, на что имеет полное право. Не забывай, она взрослый человек, а не маленькая девочка.

– Пусть живет, как хочет, я же не против. Но почему бы не позвонить, не подать весточку о себе?

– Раз не звонит, значит, у нее все в порядке, – с наигранным оптимизмом уверял Ельцов. – Было бы плохо, давно попросила бы о помощи.

– Мы же ей не чужие, Юра, – растерянно повторяла Лилиана Сергеевна. – Куда она ушла? Зачем? Не понимаю…

Смерть Марины жена Ельцова восприняла как предзнаменование грядущих бед. Муж не посвящал ее в подробности убийства и открывшихся в связи с ним обстоятельств, не показывал скандальных фотоснимков, – и без того приходилось не сладко. Узнай жена о том, что на Астру может упасть хоть тень подозрения, совсем обезумела бы, и его с ума свела.

У Лилианы Сергеевны смолоду были слабые нервы. Когда ее первый начальник – директор крупного универмага, – попал под следствие и едва не увлек за собой бухгалтера, Лёля оказалась в больнице, где провела несколько месяцев. С тех пор Ельцов старался не волновать жену, оберегать ее от потрясений. По этой же причине они ограничились одним ребенком, хотя Юрий Тимофеевич всегда мечтал иметь троих детей.

Вынужденный щадить нервы супруги, Ельцов вел бизнес максимально честно, что, вопреки расхожему мнению, принесло свои плоды. Он со скрупулезной точностью просчитывал финансовые комбинации, сводил риск к минимуму, – и выигрывал. Ему везло. Как только «Юстина» прочно встала на ноги, он уговорил Лёлю оставить работу и заниматься домашним хозяйством, – что при наличии обслуги было совсем не обременительно.

Конечно же, Юрий Тимофеевич изредка пускался в авантюры, – и финансовые, и любовные, – но в первую очередь заботился о спокойствии в семье. Он женился на Лёле по любви и продолжал по-своему любить ее. У него в мыслях не было развестись и взять в дом молодую красавицу. Той нетерпеливой страсти, с которой он ухаживал за Лёлей, того пыла, с которым он целовал ее в темноте парка, провожая домой с танцев, Ельцов давно не испытывал. «Браки совершаются на небесах, – считал он. – А секс можно найти на стороне, – сколько угодно и на любой вкус».

Подсознательно Ельцовы чувствовали, что прежней жизни втроем, – папа, мама и дочка, – пришел конец. Это нормально: птенцы рано или поздно вылетают из родного гнезда. Но в данном случае их семья, и, прежде всего Астра, – стоят на пороге коренных изменений…

К бабке Матрене, известной в поселке самогонщицы, сегодня уже приходили из милиции, расспрашивали про Тихона. Поэтому она не удивилась визиту Матвея и впустила его во двор. У крыльца злющий лохматый пес заливался лаем, рвался с цепи.

Посетитель не походил на алкашей, которые покупали у Матрены «камышинскую», – так они называли ее изделие. Мужчина приличного вида, чисто одетый и глаза ясные: сразу видно, если и пьет, то по праздникам. Наверняка, из района приехал, расследовать дело о пожаре.

– Да уймися ты, Пират! – прикрикнула на пса хозяйка. – Дай с человеком поговорить. Вы из района?

– Из Москвы, – сказал правду Карелин.

– О-о! Вон, откудова вас прислали? Видать, немка-то была важная птица.

Он не стал разубеждать словоохотливую Матрену и молча кивнул.

– Про Тихона спрашивать будете? Так я уже все рассказала. Больше ничего не знаю!

– Вы не бойтесь, – располагающе улыбнулся посетитель. – Наша беседа неофициальная, без протокола. Ваши показания нигде фигурировать не будут.

– Окромя смерти в мои годы бояться нечего.

Маленькие хитрые глазки Матрены бегали, руки она прятала в карманы широченной кофты.

– Когда вы видели Тихона последний раз?

– Позавчера вечером…

– Тридцать первого октября?

– Ну да… Он пришел за бутылкой. По-соседски! Угости, говорит, меня, Матрена, «камышинской». Водку-то нынче пить опасно, сколько мужиков у нас потравилося, не перечесть! Я ему и вынесла поллитровку.

– А потом?

– Что потом? Ушел он. Поблагодарил и ушел.

– Куда?

– Он мне не докладывал. В «Блинную», наверное. Дома-то, небось, шаром покати, а кушать хочется.

Ничего не добившись от Матрены, Карелин отправился в местную забегаловку, которая совершенно не оправдывала своего названия: блинами здесь и не пахло. Гулкий зал бывшей столовой с выцветшими занавесками на окнах, со столами и стульями на железных ножках, был полон дыма, хотя на стене висела табличка, запрещающая курить. Матвей взял бутылку водки, остывшие беляши, салат из свежей капусты и подсел к двум работягам, закусывающим пиво сосисками. По разговору он понял, что парни ремонтируют магазин напротив, а сюда ходят обедать.

– Рановато у вас обед, – заметил он.

– Так мы пашем с шести утра!

Слово за слово, они упомянули о пожаре на Озерной и обгоревшем трупе хозяйки дома, – эта тема обсуждалась повсюду.

– Говорят, прислужница со сторожем ее убили, ограбили и устроили пожар, чтобы следы замести.

– Я слышал, молния в дом ударила, – сказал Матвей.

– Врут! Почему же тогда Тихона ищут?

Оказывается, сторож иногда наведывался в «Блинную». Завсегдатаи его хорошо знали и подтвердили, что накануне роковой ночи он здесь выпивал вместе с Гвоздем, после чего они ушли к Тихону париться в бане.

– Кто такой Гвоздь? – громко спросил Карелин.

Высокий худой старик с лысой, как кегля, головой, покачиваясь, подошел к столику.

– М-меня звали? – его глаза увидели водку и приклеились к бутылке намертво. – Я Гвоздь! Нальете, с-сынки?

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая