Яд древней богини - Солнцева Наталья - Страница 61

• Предыдущая
• 61/74
• Следующая

– И что это за женщины?

– Знакомые Рудольфа? Он тоже оказался джентльменом, фамилий не назвал.

– Продуктивное же у вас получилось сотрудничество! – ехидно воскликнула Ева.

Сыщик, поглощенный какой-то мыслью, проигнорировал ее выпад.

– Я показал ему фотографию Мавры Ершовой. Он виду не подал, но… сдается мне, он ее то ли видел, то ли… черт, непонятно! Может, просто испугался: колдунья все-таки. Или мне показалось?

– Вы пили вино?

– Я – чисто символически, а Рудольф пил много. Он выглядел удрученным.

– Тогда точно показалось, – вздохнула Ева.

Смирнов выразительно окинул взглядом разложенные повсюду книги.

– Нашла что-то подходящее?

Она развела руками.

– Если мы разгадаем письма, то все поймем! Но в них так много исторических имен… каких-то скрытых намеков, что у меня в голове образовалась каша. Полезла в книги, одно потянуло за собой другое, закопалась и ничего толком не выяснила. Хотя появились догадки!

– Превосходно, – без энтузиазма кивнул Всеслав. – Только оборотни, позволь заметить, писем не пишут. А вдруг это фантазии извращенного ума? Кто из причастных к нашему делу умеет складно излагать свои мысли на бумаге? Ершов! Ты же сама утверждала, что черный маг и наследник приемной матери именно он!

– Откуда он знает о Локшинове?

– Мамаша же и поделилась с ним перед смертью историей своей молодости. А найти в Москве человека, если он не прячется, вполне разрешимая задача.

– Думаешь, Л. Собакина – это Ершов? – с сомнением произнесла Ева. – Нет, дорогой. Письма написаны женщиной! И потом, должна же быть причина, по которой Ершов вдруг взялся за перо. Почему он выбрал адресатом Локшинова, а не кого-то другого?

– Демьян Васильевич – реальный свидетель прошлого. А письма – подобие исповеди. Такое количество дичайших выдумок могут захлестнуть человека, если их не выплескивать наружу. То, что автор посланий – женщина, еще не факт. Пишут же писатели и от имени женщин, и от имени мужчин. Знаменитая французская писательница скрывалась под псевдонимом Жорж Санд, например. Ершов, между прочим, имеет специальное литературное образование: он журналист, и писать – это его работа.

– Нет! – заупрямилась Ева. – Ты меня не убедил. Я почувствовала женскую руку, женский стиль изложения.

– Стиль можно подделать. Рембрандта и Фаберже подделывают, не то что какой-то там стиль.

– Так то для продажи, а здесь…

– … чтобы замести следы! – перехватил у нее инициативу Славка. – Лучше не спорь со мной. Полюбуйся! – Он вытащил из папки фотографию Ершова, любезно предоставленную ему Межиновым. – Кто это, по-твоему?

– Ершов. Зачем ты его фотографировал?

– Не я, а, по-видимому, оперативник Межинова. Как бы я поступил, окажись ты в опасности? Имея возможности милицейского начальника, приставил бы наружку, чтобы отслеживала подозрительных лиц, ну и оградила тебя от нападения, если придется. Думаю, оперативник следил за одной из женщин и сфотографировал подозрительного человека. Видишь, на снимке Ершов выходит из подъезда жилого дома?

– Он мог оказаться там случайно, ходил брать интервью у кого-нибудь.

– Не ты ли приучила меня к мысли, что случайности – всего лишь замаскированные закономерности? – напомнил сыщик. – Давай рассуждать здраво. Господин Межинов показал мне фото Ершова не просто так, а в связи с расследованием, которое он ведет со своей стороны. Правда, насколько я понял, не в полную силу и полулегально. Значит, Ершов неоднократно появлялся у дома, где проживает объект, за которым было установлено наблюдение.

– Допустим… и что?

Ева подошла и распахнула створки окна. Ливень закончился. Влажное дыхание ночи заполнило комнату.

– Пока не знаю. Надо бы заняться Ершовым плотнее.

– Хочешь, я расскажу тебе о письмах? Мне удалось немного больше понять благодаря сведениям из книг. А вообще, Смирнов, сходи-ка ты к эксперту. Не хочешь показывать ему письма – выпиши имена, все, кажущееся тебе странным, и поинтересуйся мнением специалиста.

– В какой области? В психиатрии?

Ева возмущенно всплеснула руками.

– Ты неисправим! Выслушай сначала, а потом иронизируй. Содержание писем таково, что диву даешься. Автор далеко не прост и преследует цель, которой мы не знаем. Необходимо разобраться хотя бы в том, что он или она – а я склонна считать отправителя женщиной – излагает в этих текстах. Хочет человек или не хочет, но в творчестве любого рода он проявляет свою личность. Я тебе уже говорила об этом и буду еще повторять, раз ты не понимаешь.

– Ладно, – буркнул сыщик. – Признаю твою правоту. Я понял из этих посланий одно: у кого-то основательно поехала «крыша», и он начал переносить иллюзии на бумагу, чтобы получить хоть какое-то облегчение. Кем он себя возомнил, сей неизвестный автор, одному богу известно. Но он будет писать еще, потому что история не выглядит законченной. Там полно громких имен, что говорит о мании величия у пишущего.

– Речь идет о Древнем Риме! – воскликнула Ева. – Упоминаются атрий, сенат, преторианцы, центурионы, патриции, слово вольноотпущенник тоже из тех времен. Ты понимаешь? Преторианцы – это же императорская гвардия; центурионы – командиры подразделений в древнеримском легионе; атрий – закрытый внутренний дворик древнеримского жилища. А имена? Агриппина, например, типичное римское имя. Тит, Клавдий, Каракалла, Калигула и Нерон – римские императоры!

– Я тоже, вопреки твоему мнению, неплохо изучил эти бредовые тексты. Рядом с именами римских владык упоминается хан Тимур. Почему вдруг?

– Ну… он являлся правителем, воином.

– А Чингисхан и его полководец Субудай? А какой-то Имхотеп, сын бога Тота? А персидский царь Артаксеркс? Тьфу, язык сломать можно. А мадам Лафарж? Это уж явно не полководец – француженка, которая неудачно вышла замуж за владельца заводов! Что их всех связывает?

Ева обиженно молчала. Она сознавала шаткость своей позиции.

– Я выписала все непонятные слова, имена и детали. Иди к эксперту! Я не знаток древней истории. Зато по поводу золотой маски собаки я вспомнила, что древнеегипетский бог Анубис изображался в облике волка, шакала или человека с головой шакала. А шакалы относятся к семейству собачьих.

– Анубис? – закатил глаза Всеслав.

– Это покровитель мертвых и божество погребальных обрядов.

– Господи! – Смирнов схватился за голову. Ему расхотелось спать. – Локшинов же увидел на своей возлюбленной маску собаки, правда, не из золота…

– Мавра мертва, – перебила Ева. – Она не может писать никаких писем. Разве что перед смертью она захотела раскрыть свою тайну человеку, которого любила. Предположим, Мавра Ильинична попросила приемного сына отправить письма Локшинову после ее кончины. Журналист набирает их на компьютере: он прекрасно умеет это делать – кстати, в редакции наверняка имеется несколько машин – распечатывает текст и отсылает письма из разных почтовых отделений. А чтобы Демьян Васильевич догадался, от кого приходит корреспонденция, подписывается – Л. Собакина. Это намек! Понимаешь?

– В таком случае, Локшинов намека не понял. И еще: почему Мавра, раз уж она решила раскрыть свою тайну, не подписалась своим именем?

– Может, и подписалась, да Ершов не рискнул его указать. Он побоялся не исполнить последнюю волю матери, но имя изменил.

– Допустим, – согласился Смирнов. – Значит, мы возвращаемся к Мавре Вилениной в качестве подозреваемой? Тогда кто преследует женщин, знакомых господина Межинова? Или призрак собаки-оборотня является с того света?

– У Мавры был еще один сын, родной, – заметила Ева. – Вдруг слухи о его кончине сильно преувеличены? Иными словами, парень жив и продолжает дело матери.

– Где же он прячется? И почему?

– Меня это тоже сбивает с толку, – признала она.

Сырая ночь, не мигая, заглядывала черным оком в освещенную комнату. Ева в задумчивости покачала головой.

– Если рассуждать чисто по-житейски, в письмах сказано, что у автора рано умерла мать… тогда можно подозревать Ирину Рудневу. Тихий провинциальный городок может быть как Березином, так и Грачевкой. Далее… Ирину ведь, с ее слов, воспитывала бабушка. В письмах, правда, упоминаются бабушка и прабабушка, но это мелочь.

• Предыдущая
• 61/74
• Следующая