Зеленый омут - Солнцева Наталья - Страница 46

• Предыдущая
• 46/101
• Следующая

– С чего ты взяла?

– Просто знаю, и все! Это ужасно! Боже…

– Что ты видишь? Говори!

– Женщина…совсем молоденькая. Красивая. Падает со скалы…Она альпинистка. Постой-ка! Ага…она не сама падает! Ее толкают! Тело летит вниз. Страшный удар! – Валерия вздрагивает, как будто сама переживает происходящее. – Она все еще жива…дышит. Кости все переломаны…

Увиденное настолько потрясло Валерию, что весь вечер она только и говорила о смерти альпинистки. Никита предложил выпить. Хороший коньяк – неплохое средство для расстроенных нервов.

Ночью Валерия несколько раз вставала, смотрела в окно, на залитый луной сад, слушала, как шумит ветер, срывая с веток последнюю листву, думала о далекой и неизвестной женщине, которая еще не знает, какая страшная смерть ее ждет.

– Почему я увидела это? Как я смогла? Может быть, это только мои выдумки?

Валерии хотелось отгородиться от увиденного, притвориться, что это игра воображения, которой ее увлек Никита. Но какая-то глубинная и непоколебимая внутренняя уверенность не давала ей этого сделать. Она твердо знала, что смерть альпинистки – это будущее, которое еще только произойдет, и которое невозможно предотвратить. Потому что ни кто эта женщина, ни когда именно случится трагедия, ни место, ни какие-либо иные обстоятельства страшного происшествия установить нельзя. Все это остается неизвестным.

Заснув под утро неглубоким и чутким сном, просыпаясь от малейшего шороха, скрипа старых деревьев в саду, звука падающих на подоконник листьев, Валерия с трудом поднялась утром, разбитая, уставшая и подавленная. Голова болела. В груди противно ныло. Настроение – хуже некуда. Спустившись на первый этаж, она увидела, что камин горит вовсю, на столе стоят коньяк и закуски, а из кухни доносится запах жаркого.

Никита вошел в комнату и смутился, увидев Валерию. Привычка передвигаться в коляске заставляла его испытывать неловкость, когда он ходил, как будто кто-то застал его за очень интимным занятием. Руки и все остальные мышцы тела были у него сильными и тренированными, и только ноги иногда подводили. Он чувствовал себя неуверенно при ходьбе, хотя и понимал, что это неизбежное следствие многолетней беспомощности. Должно пройти время, прежде чем он сможет ходить и бегать, как все люди, не контролируя каждое движение.

Валерии казалось странным то, что Никита продолжал при посторонних передвигаться в коляске и строго-настрого предупредил домашних помалкивать о том, что его болезнь прошла и вернулась способность ходить. Почему-то он не хотел, чтобы об этом знали. Видимых причин, которыми можно было бы объяснить подобное поведение, Валерия не находила, но спрашивать не решалась. Она чувствовала непонятную тягу к этому мужчине с необычной судьбой и огромной внутренней силой, которую он не только не выставлял напоказ, но, наоборот, скрывал. Ее влекло к нему и физически тоже. Засыпая у себя наверху, она представляла себе, как он целует ее, раздевает, медленно и осторожно, шепчет слова любви… Краснея, она сердито переворачивалась на другой бок и винила себя во всех смертных грехах, особенно в грехе блуда.

– Я распущенная, развратная женщина, – мысленно ругала себя Валерия. – Я думаю только о сексе. Прошло только несколько месяцев, как умер Евгений, а я уже хочу другого мужчину. Что со мной происходит?

– Валерия! – Никита увидел, что она задумалась, подошел и обнял за плечи. Ему не нравилось, когда она вот так уходила в себя. – Приехал мой друг, Вадим. Ты не против позавтракать вместе?

Вадим был тем самым мужчиной, который спас ей жизнь тогда у поликлиники. Он привез ее, бесчувственную, почти без сознания от пережитого страха, и оставил у Никиты, которому доверял, как самому себе.

– Привет! – Вадим вошел, улыбаясь. – Никита, у тебя дверь в гараже заржавела, еле открыл, чтобы поставить машину. А вы прекрасно смотритесь вместе!

Валерия покраснела, что было ей несвойственно. При людях этого с ней никогда не случалось. Только наедине с собой, когда она безжалостно оценивала свое поведение и «инстинкты», как называла интимную сторону жизни ее мама, краска заливала ее лицо. Социальная же маска всегда оставалась по-светски беспристрастной, даже немного циничной.

– Хочу вас попросить об одном одолжении, – серьезно сказал Вадим, когда все выпили и основательно закусили.

Капуста по-провансальски, которую бабушка Никиты готовила с клюквой и яблоками, была превосходна. Жаркое таяло во рту, пироги с начинкой из тыквы пикантного вкуса прекрасно сочетались с рыбой под майонезом. Отдали должное и смородиновой наливке, и кофе, и торту с курагой. Когда приезжал Вадим, устраивалось настоящее пиршество!

– Да, конечно, все, что угодно! Можешь рассчитывать на нас.

Вадима резануло это «нас» в устах Никиты. Раньше он всегда говорил: можешь рассчитывать на меня . Что ж, в жизни друга произошли изменения, и, судя по всему, нешуточные.

– Я ездил в Харьков, к брату. Ну и заодно посетил нашумевшую выставку. Артур Корнилин, слышали о таком? Весьма модный и перспективный художник…был.

Валерия вздрогнула, а Никита насторожился. История Корнилина вызывала у них не праздный интерес.

– Вадим чего-то недоговаривает, – подумал Никита. – Это потому, что с нами женщина. Всю правду он скажет, когда мы останемся одни. Пугать «слабый пол» не в его правилах.

То, что Вадим ездил в Харьков не просто так, друг понял сразу. Брата он посещал исключительно редко, чаще Богдан сам приезжал в Москву, а уж если он посетил выставку живописи, то на это должны были быть веские причины. Живопись не входила в сферу интересов Вадима, как и вообще все искусство. Чувство эстетики просыпалось в нем только если это касалось оперы, цветов или женщин.

– Ты был на выставке Корнилина?

– Представь, да! И не только получил колоссальное удовольствие, но и приобрел кое-что.

– Ты купил картину? Какую?

– «Искушение». – Вадим помолчал. Никита и Валерия затаили дыхание.

– А…где она?

Никита интуитивно догадался, в чем будет состоять просьба Вадима. И не ошибся.

– Здесь. Я хочу оставить ее у вас. Ты знаешь мое непостоянство…Я перекати-поле. Меняю место жительства чаще, чем перчатки. Но это вещь мне дорога, и я не хотел бы таскать ее за собой с места на место. Предметы искусства этого не любят. Они предпочитают покой и торжественность. Ты не находишь?

– Разумеется. – Никита налил в низенькие рюмки коньяк. – У тебя есть пожелания, как нам поступить с картиной? Повесить в гостиной или…

– Мы обговорим это. Потом.

Вадим выпил и налил себе еще. Он заметно волновался.

Валерии очень хотелось расспросить его обо всем – о выставке, о художнике и его смерти, о том, что Вадим думает по этому поводу. Но…она видела, что Никита необычайно сдержан и решила предоставить ему действовать так, как он считает нужным.

– Можно нам посмотреть картину? – поинтересовалась она.

– Просьба женщины – это не просьба, это всегда и без исключения приказ. Только в мягкой форме, – усмехнулся Вадим.

Он вышел и через пару минут возвратился, неся завернутую в кусок холста картину. Лицо женщины глянуло на всех, прожигая насквозь. Золотые линии змеились и струились, создавая непрерывную подвижность, черные глаза горели под соболиными бровями, пухлые порочные губы плотоядно и невинно блестели…дрожали ресницы, жемчужно мерцала кожа…

Все молчали, завороженные игрой красок и линий, неодолимым притяжением гения, творца, Мастера.

– Евлалия… Это она, – выдохнул Вадим и налил себе полную рюмку коньяка. Пил он редко, и Никита знал, что это свидетельствует о высочайшем эмоциональном напряжении. – Я ее как увидел там…чуть с ума не сошел!

– Где?

– На Арбате. Решил прогуляться, иду, смотрю – она. У меня аж сердце остановилось. Ну, то есть картина эта – «Искушение». Это я тогда подумал, что картина. А оказалось – копия. Нашел художника, который ее сделал. Он мне про Корнилина и рассказал, кто да что. Я сразу в Харьков, на выставку. Только вот с Артуром поговорить так и не удалось. Когда я к нему в мастерскую проник, он уже мертвый был. Как я теперь узнаю, где он Евлалию видел? Если он ее нарисовал, значит…

• Предыдущая
• 46/101
• Следующая