29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/76
- Следующая
– Что началось? – спросила Катя.
– Понимаешь, я все в толк сначала взять не могла, – Анфиса стукнула по столу пухлой ладонью, – с чего это вдруг Макс мне через два дня позвонил? Сам позвонил вечером, плести начал что-то насчет каких-то там снимков, что Аврора, мол, просила забрать. Что, мол, давай с тобой встретимся, он ко мне подъедет и эти снимки заберет. Какие снимки, откуда? Я сразу поняла: все туфта, звонит он мне не из-за этого.
– А из-за чего же тогда?
– Из-за чего… Спроси что-нибудь полегче, я же говорю: голову я тогда сломала. Его тогда я отшила – мне, мол, некогда, я такая вся ужасно занятая женщина, у меня вон фотосъемка жены лидера одной партии для журнала «Финансы». А Макс взял и позвонил мне на следующий вечер. И на следующий. И все многозначительно так, глухо, интимно, вкрадчиво. Ну, ты знаешь, как мужики умеют, когда очень захотят. И все комплименты мне – и такая я талантливая, и умница, и художница, и фото-то он мои в журналах видел. Дальше больше: какая у меня улыбка, какие глаза… Алмазы…
Катя смотрела на Анфису. Теперь в ее глазах снова блестели навернувшиеся слезы. Метаморфоза продолжалась. Меню лежало на скатерти.
– Я тогда решила, что со мной такой из-за денег, точно! Липнет из-за денег, вот что я тогда про него подумала: обычный альфонс, бабник, раз весь из себя такой неотразимый. Ну, и решил поживиться на мой счет. Ты, Катька, не думай, мало ли что я там про себя говорю, я себя иногда очень дорого ценю. Самомнение-то у меня выше крыши… Ну, когда зеркала поблизости нет. Но звонки эти вечерние… Было так приятно потрепаться. Я не хотела встречаться, хотя он и предлагал. А так, по трубке, – почему бы и нет? Справки я о нем стала наводить то тут, то там, и оказалось, что… В общем, деньги свои были, так что все мои гонорары вряд ли бы ему понадобились – не та сумма, не его масштабы. И вот тут, Катя, я… Да что ты понимаешь, что ты знаешь обо всем этом? У тебя вон Вадька, муж есть. А у меня восемь лет никого. Ну хоть бы кто по пьянке внимание обратил. И я подумала: а вдруг? Может он, Макс, как раз таких, как я, безразмерных любит? Некоторые вон пишут в объявлениях: «Меньше шестого размера бюста не звонить». Может, такие лярвочки, как Аврорка, тощие ему надоели, может, он вообще, – Анфиса криво усмехнулась, – может, он, на мое счастье, извращенец, фанат веса?
– Анфиса, знаешь, я вот это закажу. – Катя быстро ткнула в меню. – Бстеллу, как ты советуешь. И кофе. А мороженое тут водится?
– Водится. В Магрибе все водится. Мороженое здесь фирменное от шеф-повара Полякова. Короче, все-таки уломал он меня, встретились мы. Ну и сразу пропала жаба-царевна, позабыла все на свете, влюбилась. Он меня сюда возил все время – вроде бы кофе пить, я так сначала думала, а на самом деле… на самом деле он как вещественное доказательство предъявлял. Ездили мы четыре раза, а в другие разы он тут ужинал с Авроркой. День со мной, день с ней. Я потом про это узнала, а тогда-то… Ослепленная была, на крыльях летала, дура сумасшедшая. Ну, конечно, до постели дело дошло, тут я вообще сдурела от счастья. Думала: вот оно, наконец-то случилось, дождалась наконец-то! И все дальше будет так хорошо, так хорошо, – Анфиса посмотрела на Катю, потом отвернулась и окликнула официантку: – Лена, подойди к нам, пожалуйста, мы выбрали!
«А ведь это, наверное, Воробьева, – подумала Катя, следя за торопившейся к их столику официанткой, – Елена Воробьева. Никита ее вчера допрашивал. Красивая, только малость на вампира смахивает. И идет точно по канату. На каблуках, что ли, ходить не умеет? Зачем тогда такие высоченные шпильки надела?»
– Лена, нам, пожалуйста, две бстеллы, салат шерги, креветки в соусе «Танжер», соленья ассорти, два кофе и на десерт два мороженых: шербет с клубникой. Клубника хорошая сегодня? – спросила Анфиса.
– Да, – кивнула официантка.
– Ну, тогда шербет и кофе с финиками, – Анфиса вернула ей меню. Подождала, когда официантка отойдет. – Ну, на чем я остановилась, Катя?
– На том, что дальше будет «так хорошо». А было совсем не так?
– Ну, переспали мы раз, другой, а на третий он просто не приехал. Я его всю ночь прождала, потом позвонила на мобильник, а он меня послал. Не просто вежливо отшил, делами отговорился, а послал натурально, понимаешь? – Анфиса говорила тихо. – Я, конечно, понять ничего не могла, ревела как корова, переживала. Начала за ним… Ну, не бегать, до этого не опустилась, но встречи искать с ним начала везде, где можно. Мне поговорить хотелось, узнать, что, почему? Ведь так не бывает – сам звонил, навязывался, добивался, добился. Все так чудесно было, и вдруг раз – как отрезал. Они с Авророй вид сделали, что все как и прежде, все нормально, ничего не произошло.
– А что, Аврора про вас разве знала? – удивилась Катя.
– Конечно. Макс ей сам все рассказал. И было много смеха. А мне знаешь кто потом глаза открыл? Да Серафим! Ну тот самый, что в первый же наш вечер во-он там сидел, коньяк глушил. Он тут однажды напился до потери пульса. Он каждый раз напивается, когда Марьяши Потехиной нет, когда она на стадион уезжает, на футбол, за сына старшего болеть. Ну вот, тогда Серафим как раз напился и… Он, вообще, заметь, симпатяга большая. А когда пьяный, совсем такой колоритный-колоритный. Со мной в тот вечер как раз камера была, я его такого поснимать хотела. А он мне вдруг и говорит… Катя, скажи, почему они нам правду говорят, только когда сильно пьяные?
– Они так устроены, – ответила Катя, – меня это тоже сначала удивляло, но потом я одну песенку вспомнила из нашего детства: из чего же, из чего же сделаны мальчики? Из замочков, из крючочков… Крючочки с треском отлетают, и – нате вам, шлюз открывается. И что же тебе сказал этот Серафим?
– Он сказал, чтобы я не обольщалась и не вела себя как последняя дура. И чтобы в ресторан не таскалась, не караулила Макса, не надеялась ни на что. Он сказал, что они со Студневым тогда просто поспорили. Поспорили, и все.
– Как поспорили, на что? На тебя, что ли?
– На свое мужское «я», на свою свободу, на свои потенции. Тогда, в тот самый первый наш вечер, Макс Серафима подначивать начал: мол, вконец ты, Фима, потух, погас, у мадам Потехиной своей под каблуком. Она ведь Серафима и правда полностью содержит. Тачку вон какую купила – загляденье, в театр хочет его пристроить – денег там сунуть кому-нибудь, чтобы взяли. Ну, чтобы хоть чем-то занят был, не пил так по-черному. Макс тогда над ним и посмеялся: связан, мол, спутан по рукам и ногам. А Серафим ему возьми и пари предложи: «Давай так, я прямо тут в ресторане на глазах Потехиной снимаю официантку, а ты, Макс, тоже докажешь, что ты мужик и орел, а не фаршированная орехами курица». Так он мне прямо и сказал: «Я ему предложил тебя, Анфиса, снять». Не слабо, понимаешь? Слабо, вот такую бомбу, такую жирную кадушку…
– Анфиса! – Кате до слез было ее жаль. – Анфиса, ну не надо, перестань.
– Нет, почему же? Ведь вы все равно будете меня допрашивать. Раз Макса убили – вы всех теперь будете допрашивать. Нет, я расскажу, я хочу, чтобы ты поняла, почему он король крыс и отчего мне его сейчас ни капли, ни вот на столько не жалко.
– Ты когда узнала, что Студнев умер? – спросила Катя. – Вчера или раньше, в выходные?
– Вчера, здесь, – ответила Анфиса. Посмотрела на Катю, отвернулась, – бстеллу нам везут. Есть ее надо горячей, это такое объедение…
Официантка Воробьева вкатила в зал сервировочный столик, на котором стояли фаянсовые тарелки, мисочки с соусами, салатницы и горячее для соседнего столика, прикрытое сияющим металлическим колоколом-крышкой. Она обслуживала сразу несколько столов и работала как-то вяло, словно через силу.
– Это вот ее тогда Серафим на спор-то, – тихо сказала Анфиса, – они до сих пор встречаются. Повернутая она на нем совсем, а он на нее – как на пустое место. Я их однажды видела – они от Марьяши прячутся, как дети, ну просто цирк бесплатный!
Воробьева подкатила столик к ним. Катя была так поглощена разговором, что толком и не вникла, что они там поназаказывали. Теперь перед ней красовалось нечто пышное, аппетитное, с хрустящей румяной корочкой: слоеный пирог, обложенный оливками, дольками ананаса и лимона.
- Предыдущая
- 28/76
- Следующая
