Дамоклов меч над звездным троном - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/71
• Следующая

– А он наркоман?

– Да не слышно было про него такого. Пил он по-черному в последнее время, это все знали. Из Питера не вылезал, но насчет наркотиков… Впрочем, все меняется ведь, в том числе и привычки.

– Олег, а вот вы…

– Что я? – Свирский вскинул голову. – Вы что, меня подозреваете?

– Я вас не подозреваю, – ответил Колосов совершенно искренне, – но кое-что выяснить для себя хочу. Вы вот только что мне сказали, что «Рождественское» – это была ваша идея, вы планировали сразу после концерта поехать сюда с Боковым, отдохнуть. Так что же вы не поехали? Бросили его одного?

– Я бросил?

– Ну, не поехали.

– Я был занят делами, – Свирский смотрел в сторону.

– Что, так вот сразу неожиданно привалило?

– Да, привалило.

– Но у вас же номер был оплачен – вы это сами сказали. В «Рождественском» цены космические. А у вас почти двое суток прахом пошло.

– Ну не мог я поехать, не мог. Что вы так смотрите на меня? Не хотел.

– Не хотели? – Никита развел руками, – Вот те раз, почему?

– Я не хотел. Мне надо было… надо было побыть одному. Собраться с мыслями… Что, у вас так не бывает – не хочется ни с кем общаться?

– Бывает. Но я все равно не понимаю. Вы что, поссорились с Боковым?

– Мы не ссорились.

– Тогда тем более не понятно, Олег.

– Мы не ссорились – говорю вам, это я… Я не думал, не предполагал даже… Одним словом, мне не хотелось его видеть в эти дни.

– Почему?

– Я… Я не знаю как вам объяснить. Это непросто…

– Объясните – это важно.

– Кому важно? – Свирский криво усмехнулся. – Никому это неважно, кроме меня. А теперь, когда он умер и она тоже мертва, это вообще не в счет, не имеет значения…

– Кто это – она? – насторожился Никита.

– Мать его, которая в Чите жила. Я ее никогда не видел. И сестру его тоже. Он вообще о семье своей терпеть не мог говорить. Они его все дико раздражали. Когда они звонили, он просто в лице менялся. Телефон выключал, секретарю приказывал не соединять… Я поначалу внимания не обращал – думал это просто у него комплекс провинциала в Москве… Все мы комплексуем. Но Кирка… Вы спросили, был ли он моим другом? Я был очень к нему привязан, понимаете? – Свирский словно подбирал слова, боясь ошибиться. – Я считал его человеком – пусть со слабостями, с закидонами, но человеком. С которым можно и самому человеком быть, а не дерьмом жидким… А тут вдруг… Я узнал – и это меня поразило, ударило как-то… Он был… Я не знаю, как это назвать – уродство, что ли моральное? У него мать, родная мать при смерти все эти дни была. Они, семья его, из Читы ему звонили – умоляли денег прислать на лекарства, на операцию. А он… он послал их. Послал при мне – я все слышал. Послал такими словами… Сестру свою и мать послал. Он считал, что они его грабят. Что они все врут, чтобы деньги с него тянуть. Сам мне это говорил – вот с таким перекошенным от злобы, от жадности лицом говорил… А никто ему не врал. Его мать умерла. А он денег ей пожалел – пятьсот зеленых. Он при мне на Третьяковском проезде четыре тысячи на свой новый гардероб потратил. «Мерседес» купил. А матери пятьсот баксов жалких не дал… Я сам скотина хорошая, во мне этого дерьма – во! Но чтоб я вот так с матерью своей… Да я повесился бы, под поезд бросился со стыда… И вот я тогда подумал – если он такой с родной матерью, что же он со мной сделает, если что-то вдруг изменится? И мне… мне так противно стало. Не хотелось его видеть. Я просто не мог с ним нормально общаться. Я должен был как-то успокоиться, чтобы не разрушить… не сделать себе хуже. Поэтому он уехал, а я остался. Если бы сегодня не позвонили из Читы, я бы в «Рождественское» – ни ногой.

Он умолк.

Колосов взял у него телефоны офиса, телефоны консорциума «Медиа» – для проверки, записал в память мобильника и его личный номер.

Вечерело. Скорая увезла тело Бокова в морг. Начали разъезжаться и патрульные машины. Все было завершено, запротоколировано.

Колосов, прежде чем возвращаться в Москву, проехал до ресторана «Императорская охота». Дорога как раз и упиралась в его ограду. Дальше хода не было. Этот отрезок шоссе был тупиковым.

Тот, кто убил Бокова, мог быть, конечно, пешим, но это вряд ли. Скорее всего, он приехал на машине – рассуждал Колосов – на ней он и убрался с места преступления. Асфальтовое покрытие никаких следов протектора не сохранило, а если бы даже и сохранило, от этого было бы пока мало толку, как и от гильз. Но кое-что все же это давало.

Вернуться на магистральное шоссе с места преступления на машине можно было лишь одной дорогой. И Колосов решил проехать по ней.

В сером сумраке наступающего осеннего вечера замелькали сосны, ели, дорожные указатели. Через пару километров показался поворот на «Рождественское» – туда под вечер направлялась вереница дорогих внедорожников.

Потом дорога снова пошла лесом. Темные стволы сливались с сумерками, тускло, как-то невесело желтела листва. Лес поредел, и справа открылся вид на берега водохранилища. Можно было видеть пустую пристань, стоянку машин, какой-то теремок, похожий то ли на лавку, то ли на закусочную.

Колосов ехал, обдумывая слова Свирского. Зря он надеялся на что-то. Зря… Что он узнал от этого парня? Что покойник был порядочной дрянью по отношению к своим родным? Что ему с бодуна угрожал питерский рокер Алексей Жданович? Но какое отношение все это может иметь к главному вопросу? Неужели не будет ответа на этот самый главный вопрос?

Дорога постепенно начала подниматься в гору – берега водохранилища в этом месте были высокими. Внизу виднелись песчаные пляжи, еще один небольшой причал для моторок и катеров. Далеко впереди горбился стальной горой железнодорожный мост. На нем уже включили подсветку. Колосов смотрел на мост – куда по нему идут поезда? В Вологду? В Архангельск? И внезапно…

Это было точно во сне. Но он не спал. Он видел – там, на фоне моста…

У пустого причала как поплавок – двухпалубный теплоход. Колосов едва не съехал в кювет на полной скорости. Затормозил, выскочил из машины.

Двухпалубный теплоход стоял у причала. Он видел его серые борта, белую рубку. Он видел его нос, его корму, его палубы, трубу.

Он видел.

Он снова сел за руль и на полной скорости погнал вперед. Ему хотелось подъехать как можно ближе, чтобы рассмотреть, прочесть, узнать.

Он знал лишь одно: то, что он видит – не пустое совпадение. Не совпадение, а двухпалубный теплоход.

Он знал, что это и не случайность. Это шанс. Тот самый… Один из тысячи, что выпадает не каждому, кто расследует дело о серии убийств.

Он помнил, что говорил боцман Криволапенко. Он говорил: «Навроде Авроры». Он должен был прочесть название этого теплохода.

Дорога летела, летела, а сам он, казалось, в своей старой «девятке» не двигался с места.

Смеркалось.

Теплоход приблизился и словно вырос. Но не показался большим, а напротив, очень даже небольшим, аккуратным.

Он никуда не собирался исчезать. Он спокойно стоял на якоре у пустого подмосковного причала. Дым не вился из его трубы. И обе палубы были пусты.

Колосов остановился. Какое-то мгновение сидел неподвижно, уставясь на руль. Это не совпадение – он это знал. Он всегда это знал. Но должен был доказать это сейчас же себе самому.

Он вышел. Теплоход был там, внизу. А он, Колосов стоял на высоком берегу и смотрел на него. По серому борту вилась надпись. Он напряг зрение. Сумерки… Крей… Крейсер… Крейсер «Аврора»? Нет. «Крейсер Белугин». Крейсер, крейсер, крейсер… У Авроры на слово «крейсер» оказывается не было монополии.

• Предыдущая
• 43/71
• Следующая