Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая

– Что от него?

– Ну, потом молчать уже было бессмысленно. Все со мной стало ясно. И я сказала: «У нас будет ребенок».

– А что Дергачев?

– Взлетел на седьмое небо. Тут же хотел идти в загс, но я сказала: нет, потом. Я так дико тогда стеснялась живота и вообще… ну, идиотка была. – Марта посмотрела на Катю. – Роды у меня были сложные, но сын родился здоровенький. Я его Иваном назвала. Дергачев рот открыл. И отец был счастлив – он-то думал, что я в честь деда Ваню назвала, в честь Иоганна Линка.

– И что же стряслось? Где сейчас ваш сын?

Марта зачерпнула ладонью песок, развеяла по ветру.

– Ване было всего шесть месяцев. Однажды Дергачев пришел домой, начал играть с ним, к потолку подбрасывать и… Он его уронил. На пол уронил. Не поймал вовремя.

Катя почувствовала, как по спине ее ползет холодок.

– Он что, был пьян?

Марта покачала головой:

– Если бы он был пьян, я бы, наверное, его просто убила. Но он был трезв. И он его уронил. Не удержал в руках.

– Но это же трагическая случайность.

– Не знаю… он просто не мог… своего собственного сына… и не смог – уронил на пол, убил такую крошку, – Марта говорила отрывисто и глухо. – Был бы пьяный – это была бы случайность. А так, он был такой, какой он есть, понимаете, всегда, вообще. И он ничего не смог. Сына своего не смог спасти. Я никогда ему этого не прощу. Даже если очень захочу – уже не смогу. Я его возненавидела за это.

– А он?

– Он, по-моему, даже не понимает этого. Знаете, что он мне сказал после похорон? Давай начнем все сначала. У нас еще будут дети, какие наши годы?

Катя смотрела на Марту – только что бывшее спокойным и безрадостным, ее лицо теперь кривилось от презрения и горечи.

– Он, как и вы, сильно переживал, – сказала Катя. – Но у мужчин горе проявляется иногда не столько внешне и не столько в словах. Они меняются на глазах. Дергачев предлагал вам все начать сначала. Он и сюда, в Морское, последовал за вами поэтому? Выходит, он на что-то еще надеется. Надеялся… Марта, а что произошло между вами в тот день, ну когда… – Катя посмотрела на темный шпиль без креста.

– Это был день смерти сына, – ответила Марта. – С тех пор прошло два года. Я хотела все изменить. Катя, я все помню, мне по ночам это снится, но я хочу это забыть! Мне нужно это забыть, необходимо. А он… Дергачев вечером накануне меня подкараулил… Он пьян был и начал как обычно: жить без тебя не могу, давай начнем все сначала, я прошу тебя стать моей женой, детей мне родить… Детей… А я ответила, чтобы он убирался, чтобы глаза мои его больше не видели, чтобы навсегда оставил меня в покое.

– Навсегда? Вы так ему и сказали?

– Да. И сто раз повторю.

– А Григорий Петрович знает обо всем этом?

– Да. Знает. Я ему рассказала. Когда мы решили, что будем вместе, я сказала ему. Не хотела, чтобы сказали другие. Не хотела никаких тайн, потому что это с ним я хотела начать все сначала. – Марта посмотрела Кате в глаза и вдруг спросила: – А почему вы начали спрашивать меня о сыне и о Дергачеве именно сейчас, после этого убийства?

– Потому что только сегодня утром узнала, что у вас и Дергачева был ребенок, – ответила Катя. – И мне показалось необходимым поговорить с вами.

– Но почему?

– Потому что… Марта, а ведь мне действительно не дает покоя эта легенда про Водяного. Эта метаморфоза, когда он из героя превращается в чудовище. Момент этой метаморфозы. Вам самой не кажется, что…

Марта поднялась, отряхнула от песка кофту.

– Мне кажется, вам лучше уехать отсюда, – произнесла она глухо, странно изменившимся, чужим, холодным голосом. – Все равно ваш отпуск безнадежно испорчен. Если хотите, я поговорю с Юлей. Она вернет вам остаток денег за номер и пансион. Уезжайте. Все равно вы не в состоянии помочь нам. Зачем вам страдать здесь вместе с нами? Уезжайте.

Опорный пункт оказался заперт. Мотоцикла Катюшина не было. На площади бурлил рыбный рынок. А возле причала терпеливо и зорко подстерегал Катю Мещерский. Расчет его был прост: обнаружив исчезновение Кати, он бросил партию в шахматы и ринулся на ее поиски. И пришел к логически правильному выводу: куда бы в Морском ни направлялась Катя, путь ее непременно бы пролегал мимо рынка и пристани.

И прямо там, в толпе, среди выгруженных на мол ящиков со свежей, остро пахнущей морем рыбой, Катя рассказала Мещерскому последние новости с театра боевых действий. За этот нескончаемо длинный день (часы показывали всего-то без четверти три) эти новости появлялись что-то уж слишком часто.

– Я Катюшина ищу, – закончила свой рассказ Катя. – По крайней мере, последнее слово теперь за ним.

– Дергачев его друг детства, – заметил Мещерский.

– Я знаю.

– Катюшина нет. – Мещерский вздохнул. – Может, это и хорошо. Пока. Ты думаешь, это его последнее слово окажется верным?

– Я ему все скажу, как сейчас тебе. И пусть он думает и решает. Ему вообще пора думать своей головой. Сережа, он ведь не видит в упор, что у него творится под самым носом! Он живет с Дергачевым в одном доме, знает его много лет. Он прекрасно знает, что у них с Мартой был сын и что он погиб по вине Ивана. И он даже не прилагает усилий осмыслить эти факты. Ты правильно заметил, я только сейчас поняла, насколько правильно, – в этом хаосе улик, фактов, сплетен и домыслов должно, обязано скрываться нечто главное. Ключ ко всему. И так оно и есть. Но мы-то об этом главном узнали только сейчас, а Катюшин знал с самого начала, и ему даже в голову не пришло, что…

– Что Дергачев может быть убийцей? – спросил Мещерский. – Катюша, знаешь, мне бы это тоже в голову не пришло… о своем друге. Если бы хоть малейшая тень появилась, я гнал бы ее от себя изо всех сил.

Катя искоса взглянула на Мещерского, он был грустен и задумчив.

– Мне показалось, – сказала она, – что Линк и Марта что-то тоже подозревают. Марта очень странно себя вела. И знаешь, Сережа, она как-то переменилась. Словно вчера и сегодня – два разных человека. Я чувствую, что она постоянно возвращается к случаю в церкви с той девочкой. И еще, знаешь, мне сегодня было так странно смотреть на них – она там, наверху, на смотровой площадке, а Дергачев на причале возле лодок. И вроде они разделены и даже друг друга не замечают, но при этом… Сережа, для чего она забралась на эту дюну, а? Я глядела на нее, и мне вспомнилась фотография утопленницы из пруда – Пунцовой. Девушка на снимке внешне на Марту вроде не похожа, но потом вспоминаешь и… Это один и тот же тип, есть нечто общее, понимаешь? Возможно, он специально подбирал свои жертвы по этому принципу. Это очень напоминает классический пример переноса своих эмоций на другой, схожий объект. Ненависть, отчаяние, жажду мести, вожделение. Но при этом самой Марте он не в силах причинить вред, поэтому выход его негативных эмоций направлен на других, и это всегда акт насилия в отношении кого-то, кто напоминает ему обожаемый и ненавистный образ. Это же классический пример, сколько подобных случаев с психопатами было. Но на нашего еще и легенда о Водяном влияет. Возможно, он намеренно проводит некие параллели, будучи под впечатлением от этих сказок.

– Катя, – тихо сказал Мещерский.

Катя запнулась. Они стояли на причале в толпе народа. Мимо протарахтел грузовик.

– Ну хотя бы согласись, что Дергачев – психически неуравновешен, – сказала она. – Вспомни, какой он был тогда на колокольне? Я до смерти этого зрелища не забуду. Он решил свести счеты с жизнью в годовщину смерти ребенка. И даже способ выбрал символичный – хотел сбросить себя с высоты, как и…

– Он же спасатель, Катя, – произнес Мещерский. – Ты сама сказала: он с юности, с армии был спасателем. А это особая психология. С этим надо родиться. Психопату это не по плечу.

– Он спасатель, который не сумел спасти собственного ребенка, Сереж, – ответила Катя. – Вдумайся в это. Мне кажется, Марта именно это имела в виду, говоря, что… Да и его самого эта мысль гложет. Вспомни ту его нелепую песню в баре. Что это было, как не прямой намек для Марты?

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая