Ключ от миража - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 66
- Предыдущая
- 66/76
- Следующая
– Завтра что делаешь? – спросил Зотов, закуривая.
– Ничего, учусь. У меня еще французский завтра…
– Завтра увидимся.
Она кивнула. Если бы он сказал ей: завтра прыгаем вместе с Останкинской башни, она бы и тогда крикнула – да, да, конечно!
У дома во дворе Игорь бросил окурок и предложил:
– Пошли в подъезд, погреемся.
У лифта Зотов обнял ее, поцеловал.
– Пошли наверх, на площадке постоим, – голос его отчего-то вдруг охрип. – Завтра возьму у отца ключи, покатаю тебя на машине. – Он вел ее за руку по лестнице, к чему-то настороженно прислушиваясь – второй этаж, третий, четвертый.
– Здесь все было, да? – спросила Оля на площадке.
– Здесь, – Зотов остановился. – Боишься?
– С тобой – нет. Я с тобой ничего не боюсь.
Он наклонился и поцелова ее в губы. Пахло от него сигаретным дымом, мокрой кожей куртки. Оля уткнулась лицом в эту куртку. Они застыли, обнявшись.
– Татуировку хочешь покажу? – Он отстранился, резко рванул «молнию» на куртке. Под курткой оказалась черная шерстяная водолазка, он задрал ее, оголяя тело. Оля увидела на его животе татуировку: сине-багровый дракон, обвившийся вокруг молнии.
– Больно было, когда накалывали, очень? – шепотом спросила она, не решаясь дотронуться до этого живого, двигавшегося при каждом вдохе-выдохе дракона.
Он взял ее руку, положил на вытатуированную тварь, снова обнял крепко, так что, казалось, хрустнут кости. Целовался он хоть и страстно, но совсем неумело. Но Оля в этих делах ничего не понимала – она целовалась первый раз в жизни.
– Классная ты, ой какая классная, – шептал Зотов, расстегивая ее блузку, расстегивая «молнию» на ее брюках. – Какая же ты классная девчонка…
– Подожди, не надо, зачем? – Оля пыталась мягко отстранить его цепкие руки, блуждающие, шарящие по ее телу, сжимающие ее плечи, больно стискивающие грудь.
Оля уже ничего более не чувствовала, не ощущала, кроме его рук, его губ, его горячей, влажной от выступившей испарины кожи. Он притиснул ее к себе, одновременно приподнимая, стаскивая с нее брюки, трусики…
Внизу на первом этаже хлопнула железная дверь подъезда. Кто-то вошел и начал подниматься к лифту.
Оля рванулась, но Зотов удержал ее, зажимая ей рот ладонью.
– Молчи, – шепнул он, еще сильнее прижимая ее к себе. – Молчи… пожалуйста…
Послышался еще один тихий хлопок – входная дверь снова открылась и закрылась.
– Тихо, – выдохнул Зотов одними губами, отнимая ладонь от ее рта. По щекам Оли катились слезы. Он целовал ее, словно слизывая эту соль. Приподнял, не отпуская, и ей уже ничего не оставалось, как подчиниться его силе – обвить его шею руками, обнять его ногами, повиснуть на нем как плеть. Внезапно она почувствовала острую боль внутри…
– Ах, это вы, – послышался снизу чей-то голос. – Вы тоже на лифте поеде…
Фраза неожиданно оборвалась. Послышался какой-то шум – глухая возня, вскрик, сиплое сопение, хрип. Оля судорожно вцепилась в Зотова. Словно что-то тяжелое уронили на пол, входная дверь снова хлопнула…
А Зотов словно ничего этого не слышал. Оля почувствовала, как он зарывается лицом в ее волосы, целует шею, а потом, словно волчонок, впился зубами ей в плечо. Он тяжело дышал, касаясь губами ее кожи.
Николай Васин никак не ожидал, что они с Дашей проскочат так быстро. Но счастье улыбнулось им: соседка с четвертого этажа, важная седовласая старуха, которую звали Надежда Иосифовна, великодушно пропустила их вперед. Сама она вроде кого-то ждала.
Однако в самом паспортном столе супругов Васиных ждало жестокое разочарование – паспорта, оказывается, меняли только по месту жительства и прописки. И молодоженам не оставалось ничего другого, как повернуть, несолоно хлебавши, домой.
Во дворе Коля Васин по привычке сначала подошел к машине. Проверил сигнализацию, бензобак – не слили ли за ночь какие-нибудь пронырливые сволочи бензин, купленный Колей на последние, оставшиеся до зарплаты деньги.
– Дашулька, – сказал он, – ты иди, а я мотор пока прогрею. Времени у меня полно, я ж до обеда отпросился, так что смогу тебя в институт подбросить.
Даша поцеловала его в щеку – не унывай, где наша не пропадала, ну и подумаешь, ну и поедем в свой паспортный стол!
Даша набрала код домофона и скрылась за дверью. Через минуту с ужасным воплем она вылетела наружу.
Этот нечеловеческий, кошачий вопль и перекошенное страхом лицо обожаемой жены Коля запомнил надолго. А еще, наверное, на всю оставшуюся жизнь он запомнил то, что открылось его изумленному взору в подъезде у лифта.
Глава 29
Так камни катятся с горы…
Это было похоже на обвал: так камни катятся с горы, сметая все на своем пути, круша, ломая, хороня все под собой. Это было похоже на катастрофу: черные провалы окон, стаи испуганных ворон, с хриплым карканьем кружащие над обледенелыми крышами, вой милицейских сирен, сразу две машины «Скорой помощи», едва не столкнувшиеся при въезде во двор, возбужденные, вконец потерявшиеся люди.
Мертвое тело Катя увидела уже потом, после, а сначала… В память ее врезались картины: Алла Гринцер, запыхавшаяся, растрепанная, испуганно вопрошавшая взволнованных соседей: «Скажите, кто умер? Ради бога, скажите же мне правду!» И Зотов-младший – истошно орущий, бешено отбивающийся от милиционеров, тащивших его к машине: «Я ничего не делал! Она сама хотела, сама пошла!»
Смысла во всем этом либо не было, либо же он был, но Катя его не понимала. Она стояла в толпе жильцов во дворе, когда увидела Колосова, Свидерко, оперативников, криминалиста, следователя, патрульных – подъезжали милицейские машины, люди все прибывали, суетились.
Позже Никита признался ей, что, как только он узнал о происшествии в доме, он тут же бросился звонить сотруднику, дежурившему в Морозовской больнице. Он был уверен: Герасименко там нет. Еще не видя мертвого тела, ничего не зная о происходящем, он думал, что увидит на площадке у лифта именно ее труп…
Катя вздрогнула, страшный, почти нечеловеческий крик потряс двор. Толпа жильцов отхлынула: из подъезда показалась процессия – врачи «Скорой» почти бегом выносили на носилках тело.
– Дайте дорогу, расступитесь, отойдите! – кричали патрульные, помогавшие врачам.
На носилках под удивленные ахи-охи жильцов несли Зою Зотову. Она громко стонала, держась руками за живот.
– Женщина рожает! Скорее, шевелитесь, а то и до роддома не довезем!
Носилки загрузили в «Скорую», но машина так с места и не двинулась. Врач, медсестра, санитары суетились, кричали. Врач орал все тем же милиционерам, чтобы они как можно быстрее принесли из какой-нибудь квартиры горячей воды, простыни, одеяло, полотенца. У Зои Зотовой начались преждевременные роды – прямо в машине «Скорой», застрявшей посреди заснеженного двора.
В другой машине – желтом милицейском «газике», за дверью, забранной решеткой, метался сын Зотовой Игорь, и его отчаянные протестующие вопли: «Отпустите, менты, гады! Я ж ничего такого не сделал, она ж сама хотела!» – мешались с криками его матери, доносившимися из «Скорой».
А в подъезде четвертого корпуса – Катя увидела это своими глазами, когда Никита Колосов под видом липового «опроса очевидца» повел туда ее и взятых в качестве понятых Алину Вишневскую и Евгения Сажина, – на полу у лифта лежала мертвая Клавдия Захаровна. Вокруг ее шеи были натуго затянуты концы ее же платка – черного в пунцовых розочках павлово-посадского платка, который она так любила носить вместо шарфа.
– Мама моя! – ахнула Вишневская, увидев труп, отвернулась, судорожно закрыв рот рукой. – Да что же это робиться-то тут? Меня стошнит сейчас…
– Удушение. Ее задушили, – услышала Катя голос врача второй «Скорой». – Мы тут уже не нужны, мертва, бедняга. Не более четверти часа прошло, тело еще остыть толком не успело. Но я не патологоанатом, а тут работы для него хватит.
Вишневская хрипло ойкнула и, с ужасом косясь на багровое, искаженное гримасой удушья лицо мертвой, зажимая рот руками, кинулась по лестнице к двери – прочь отсюда, на улицу, на воздух.
- Предыдущая
- 66/76
- Следующая
