Прощай, Византия! - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/82
• Следующая

Человек за столом видел этого пса так отчетливо… Казалось, протяни руку туда – и коснешься его вздыбленной шерсти, оскаленных клыков. Он видел и его хозяина. Это был мальчик – тоже кудрявый и смуглый, лицом чрезвычайно похожий на того маленького, который тщетно прятался за статуей богини Тюхе и которого уже успели здесь, на этом мозаичном полу, растерзать пьяные, озверелые солдаты дворцовой стражи. Мальчик стоял в сторонке, склонив голову набок. Смотрел на солдат, на пса, на черные струйки крови, текущие из спальни. Вот одна подползла слишком близко к его ногам, обутым в изящные сандалии, и он отступил, чтобы не запачкаться. Он с любопытством смотрел туда, где, ругаясь и горланя, толпились его будущие подданные и где страшно, обреченно исходил последними криками боли умирающий человек…

Струйка крови подползла, как юркая змейка, снова, и он снова отступил. Поднял голову – его глаза, казалось, кого-то искали в темноте. И вот словно нашли того, кого искали, увидели, вперились пристально, насмешливо с недобрым вызовом…

Человек за столом, освещенный лампой, закрыл лицо руками. Он не хотел видеть его глаз, его улыбки. Такой детской, такой взрослой, такой страшной. Не существовавшей никогда и нигде, кроме памяти сердца. И такой до боли знакомой.

А за окном по Каменному мосту, несмотря на проливной дождь, ехала, пыхтела, убирала, скоблила мостовую немецкая поливальная машина.

Древние монеты покойно лежали в своих бархатных гнездах. Разбуженные светом лампы, они не спали. Они многое могли порассказать этому новому незнакомому миру. Они собирались многое напомнить ему из того, что было, что когда-то с кем-то случилось на самом деле. И только потом, через века, стало похоже на чей-то ночной кошмар.

Когда у вас адски дергает коренной зуб – белый свет не мил. И все в нем, в свете этом белом, кажется не так и не этак.

Инспектор ДПС Игорь Луков повыше поднял воротник теплой форменной куртки. Тоже мне, умники министерские, дизайнеры, форму придумали – подушка с зеленым лягушачьим жилетом. Венчает подушку фуражка. Телу жарко до пота, а уши мерзнут. И щека, пламенеющая болью, на ощупь ледышка-ледышкой. Интересно, а от зубной боли помирают? Если вдруг, скажем, бац – болевой шок? Но хоть на месте коньки откинь, в медсанчасти больничного не дадут. Направят к дантисту. Хочешь, очередь сиди километровую в ведомственной поликлинике, а не хочешь – беги к платному зубодеру. Как раз полполучки у него, садиста, оставишь.

Инспектор Луков находился на очередном суточном дежурстве. Час был ночной, хоть и не глухой, но весьма поздний – 0 часов 17 минут. Местность до тошноты знакомая: сорок первый километр. Развилка Кукушкинского шоссе. Куку-трасса, как звали ее местные.

Луков стоял на обочине шоссе – ноги широко расставлены, правая рука заботливо согревает ноющую щеку, левая держит полосатый милицейский жезл. Только вот махать, подавать повелительные сигналы этим самым жезлом – палкой-погонялкой – некому. Пусто Кукушкинское шоссе. Ночь кругом, тишина. Тут летом Бродвей, Ривьера – московские табунами на Кукушкино озеро едут. На том берегу – кемпинг, крутой кантри-клуб и коттеджный поселок Отрадное. А осенью в ноябре, да еще в такую поганую погоду – ни души, ни зги.

Луков плотнее надвинул тесную фуражку на лоб. Ну почему так? Отчего все его ночные дежурства всегда форсмажор? Либо снег валит, либо льет как из ведра. А то еще каток – гололед, день жестянщика. И кто там в отделении такие паскудные графики составляет? Вот сегодня, например, 10 ноября – святая дата. Ребята-сослуживцы деньжат наскребли, накопили, вечером в какой-нибудь бар закатятся пиво пить, на бильярде гонять. А ты тут, как бобик проклятый, – стой, бди. А кого бди? Кто тут по Кукушкинскому из местных не пустой поедет? Местные ушлые пацаны. Секут на лету: Куку-трасса ровная, гладкая, только вот на самом интересном месте у нее стационарный пост ДПС, и там тачки шерстят, проверяют под гребенку. Так что, если ты едешь не пустой – со стволом там или с герычем, глупый ты, что ли, на шмон нарываться на стопроцентный? Поедешь в объезд – для непустого пацана семь верст не крюк.

И аварий тут мало бывает. Ну, если только кто летом из приезжих шары нальет и почудится ему, что в руках у него не родная баранка, а штурвал от «сушки». Но такие долго не живут, такие сразу в кювет улетают, головой в лобовуху. И на таком ДТП ни «Скорой» особо делать нечего, ни страховщикам. Вызывай кран, МЧС и похоронную команду. Вот слух идет, эстакаду в Шелепине будут возводить, тогда, может, и оживет Куку-трасса… А то как-то даже совестно, вроде и не под Москвой совсем. В Москве и области дороги забиты, тыркнуться некуда – бампер к бамперу машины жмутся, как моржи на лежбище. А тут такая тишь, пустота. Скукотища!

Зуб дернуло так, что Луков стиснул челюсти. Вот зараза! И в такой-то день, зараза. В профессиональный праздник. Еще флюс, пожалуй, раздует. И будешь урод-уродом, компрачикосом из книжки Гюго. Он вздохнул. Хоть бы полегчало, так ведь хотелось завтра в свой кровный выходной к Маришке зайти. Интересно, папаня ее завтра будет? Братан-то точно с дружками на весь вечер улимонит, а вот папаня – сыч… И так уж намекал не раз: мол, чего к девке ходишь? Когда, мол, того… что-то конкретное у вас наметится? А чего конкретное? Ну, заберет он Маришку к себе. Ну заживут. Родит она одного, второго. И будут они жить семьей мала мала на двенадцати квадратных метрах. Своих-то ведь, родню, никуда не денешь – мать, брата, сестру.

Скорей бы уж сестра Люська замуж выходила, что ли. Все сидит в своем паспортном – он сам ее туда и устраивал, – все сидит, видно, майора или полковника себе высиживает. Принца ждет. Дождется, как же. Выходила бы вон за Пашку. Ну и что, что он только сержант? Сердце-то у него золотое. И сеструху он еще со школы любит, сам сколько раз Лукову по дружбе признавался.

Луков вспомнил сестру, приятеля и сослуживца – бесшабашного Пашку Ярмольникова – и снова вздохнул. Эх-ма, заедает молодость быт, бытовуха. Вон сегодня по случаю праздника на разводе приказ читали. Что ж, правильные все слова, верные, громкие, стопудовые. Повесят приказ в дежурке в виде плаката всем в назидание, и зачеты по нему замнач у личного состава начнет принимать. Во артист! Я б тоже мог зачеты принимать – Луков криво саркастически улыбнулся. А попробовал бы он тут поторчать на ветру, на холоде. В дождь, в снег, попробовал бы побегать, порулить, помахать жезлом. С водилами полаяться – ведь у нас все права качают, все умные. А на тебя инспектора ДПС глядят, как на злейшего врага. Будто ты специально тут поставлен жизнь им осложнять. Да ради бога! Луков в сердцах рубанул полосатым жезлом воздух. Ради бога, пожалуйста. Вон на Украине, говорят, взяли и ГАИ упразднили. Арривидерчи, мол! Сначала-то в эйфорию, конечно, впали. Как же, дождались… Поездили без ГАИ, без правил, самотеком – день, два, неделю. А потом сами же волками и завыли: безобразие, беспредел, бардак. И поставили нового городового с палкой.

Справа ползла грузовая машина. Луков узнал ее – с мукомольного завода, за рулем либо дядя Вася Глухов либо его сменщик Семенов. «Если Ленька Семенов – остановлю, – подумал Луков, – он за прошлое еще нарушение мне не покаялся». Грузовик поравнялся, остановился сам. За рулем был дядя Вася Глухов:

– Привет, с праздничком!

– Здорово, дядя Вась. – Луков обошел грузовик, заглянул в пустой кузов. – Со смены?

– Домой. Чего невеселый такой?

Дядю Васю знали все на Кукушкинской трассе. И на вопросы его отвечали правдиво – такой уж был человек уважаемый.

– Да зуб болит.

– Зуб? Рано тебе с зубами-то, молодой еще. – Дядя Вася высунул из кабины седую голову. – Чем помочь-то, командир?

– Анальгина нет или тройчатки? – спросил Луков кисло.

– Есть у меня одно народное средство.

– Не пойдет. Ты смотри осторожнее с этим народным.

– Назавтра приготовил. – Дядя Вася хотел было, да так и не решился достать бутылку. – Завтра с сыном в баню пойдем париться. Выходные у меня.

• Предыдущая
• 2/82
• Следующая