Прощание с кошмаром - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/92
- Следующая
– Гроза идет. Наконец-то! Дождичка б сейчас хорошего. – Егор тоже прислушался. В небе вспыхнула зарница, еще одна…
Белогуров смотрел в окно: Егор направлялся к каналу.
Они остановились на темной, пустой проселочной дороге. Впереди тускло мерцали огоньки дальних домов. Деревенька, дачи? Небо над головой было черным, непроглядным – ни луны, ни звезд. Снова синим полыхнули одна за другой зарницы. Зарокотал гром, уже ближе. В воздухе снова установилось безветрие и странное безмолвие. Даже цикады затихли в траве. Потом в кронах деревьев зашумел ветер. И внезапно в той деревеньке или дачном поселке раздался многолосый тоскливый хор – во всех дворах лаяли и выли собаки.
– Что это? – Белогуров вздрогнул. – Чего они воют?
Егор сошел с дороги, что-то осматривая, высвечивая карманным фонариком.
– Не здесь. Проедем еще метров триста. Там, за яхт-клубом, спуск к воде полегче, – сказал он, тоже настороженно прислушиваясь к собачьему вою.
Они проехали еще, остановились, вылезли и… Страшный порыв ветра, налетевшего вроде бы ниоткуда, едва не сшиб их с ног!
– Сейчас ливанет! – крикнул Егор. – Давай быстрее, шевелись! Вытаскиваем!
Мешок с трупом снова удивил Белогурова своей тяжестью.
– Груз я туда присобачил к нему, к ногам привязал секцию батареи, что после ремонта в подвале остались, – пояснил, задыхаясь, Егор, – не всплывет теперь. Берись с этой стороны. Поволокли!
И тут над самой их головой полыхнуло так, что они на миг ослепли. И гром – точно разрыв авиабомбы.
Они быстро, как могли при такой тяжести, начали спускаться к реке. Белогурова хлестнуло веткой по лицу. Егор что-то крикнул, обернувшись, но снова налетел ветер – ничего нельзя было понять. А затем – Белогурову показалось, что его отрывает от земли и поднимает на воздух невидимая сила. Он не мог дальше идти: впереди выросла огромная и упругая воздушная стена. Над их головами что-то затрещало, заскрипело – это деревья, росшие по склонам обрыва, гнулись от ветра дугой до земли.
Москва-река вздулась волнами. Что-то в ней кружилось волчком, металось из стороны в сторону – сорванная лодка, плот? – Черт! В воду не сунешься! – кричал Егор, ветер залеплял ему рот. – Потащили дальше, тут метров через сто – карьер есть, промоина… Там вода. Неглубоко, но сойдет. Теперь больше ничего не остается!
Молнии сверкали так, что было больно глазам. Беспрестанные их вспышки разогнали ночной мрак. Над рекой, лесом, дальними полями царило мертвенное, пугающее своей яркостью грозовое сияние, словно на Венере, где не бывает ни дня, ни ночи. Справа, с треском ломая густой подлесок, рухнула старая береза – корни ее выбросили из земли целый фонтан комьев глины. Белогуров внезапно остановился. Взгляд его был устремлен в небо, ослеплен этими молниями, с треском рвущими небо над их головами…
– Господи, Господи… – бормотал он трясущимися губами, – не надо… мы же не хотели… Мы… прости, не надо так…
Новый раскат грома грянул уже совсем близко – неистовый треск, словно залп тысяч орудий, рев ветра, набирающего и набирающего силу, сучья, комья земли, взметнувшиеся вверх сухие листья, мусор…
Егора больно ударило что-то в спину. Он упал от неожиданности на колени в глину, чуть ли не ползком по ней волочил за собой в одиночку тяжеленный тюк с трупом. Белогуров отстал. Вон наконец и та яма – промоина, полная гнилой воды. Он оглянулся, ища того, с кем сюда приехал. Но снова ослепила молния, ахнул гром. Последним усилием Дивиторский подтянул тюк к промоине и руками, поднатужась, спихнул его в черную воду. Всплеск и…
Раздался адский грохот, словно рушились горы. Егора отбросило порывом ветра, он успел уцепиться за какой-то ствол. Последнее, что он видел, перед тем как его снова ослепила молния, был гигантский тополь, низвергающийся с высоты…
Но беспамятство и оцепенение продолжалось секунду, не более. Глухой удар о землю ствола, упавшего совсем рядом, и… ямы, где покоился труп китайца, больше не существовало: ее скрыли вывороченные из земли узловатые корни гигантского дерева. А потом хлынул дождь…
Егор, скользя по вмиг раскисшей глине, спотыкаясь и падая, пошел назад и…
Белогуров валялся на берегу, скорчившись в три погибели, закрыв голову руками, что-то хрипел. Когда Егор попытался его поднять – на него глянуло безумное, мокрое то ли от дождя, то ли от слез страха лицо.
– Ты что, не видишь, не понимаешь? Это – нам, нам весь этот ужас! – бормотал он. – Господи, ну не нужно, пожалей нас, прости! Никогда больше, клянусь тебе счастьем своим, жизнью клянусь – никогда!! Прости меня, Господи!
Синий, ослепительно яркий зигзаг перечеркнул черное небо. Белогуров подавился криком. Громыхнуло так, что у них едва не лопнули барабанные перепонки. Молния ударила в высокую сосну метрах в пятидесяти от них. Сосна вспыхнула как факел. Даже ливень не в силах был погасить пламя, с ревом пожиравшее сухой смолистый ствол и ветки.
– Мотаем отсюда! – заорал Дивиторский. – Эта буря чертова… Уматываем, не то нас тут заживо похоронят! Ты ошалел, что ли, Ванька?! Что с тобой такое? Поднимайся же, ну?! – Он грубо за шиворот пиджака рванул Белогурова вверх.
– Оставь меня! Пусти! Господи, не надо, не трогай, не убивай, мы никогда больше – обещаю, клянусь тебе! – Белогуров и правда был как безумный – все рушилось кругом, горело. Ревел ветер, хлестал дождь. – Прости меня, умоляю, прошу, прости-и-и…
Новый порыв ветра, как та давешняя призрачная вата, словно кляпом заткнул ему рот – казалось, легкие разорвутся…
Егор, ругаясь по-страшному, подхватил Белогурова под мышки и… Он все же был очень силен, раз почти против воли своего подельника и компаньона втащил его кое-как в машину.
Дождь барабанил по крыше крупной дробью, а может, град? Рухнувшее дерево перегородило дорогу – ехать можно было лишь вперед по проселку в ночь, рвущуюся молниями, где, взбесившись от смертного страха, выли деревенские собаки.
– Ты что, не понял, что это все нам?! – Белогуров орал, словно ему без наркоза ампутировали ногу. – Пусти меня! Он убьет нас тут! Ты видел… видел когда-нибудь такой ад?!
У него была истерика на почве алкоголизма (так решил про себя Дивиторский, не веривший в мистику и Божью кару). Бог был для него лишь абстрактным словом. Он никогда не задумывался, что это такое. Но этот небывалый, жуткий ураган напугал и его до полусмерти. Надо было выбираться любой ценой, пока машину не придавило очередной вывернутой с корнями вековой березой. Он с ненавистью глянул на бьющегося в истерике Белогурова и внезапно, со всего размаха (так же, как некогда сам Белогуров Женьке) въехал ему в челюсть кулаком. Лишь бы заглох, зараза, отключился, перестал выть и причитать хоть на минуту!
Магнитола при каждом грозовом разряде издавала хриплый треск, он в бешенстве саданул кулаком и по ней – треснула пластмассовая панель. Нажал на газ – «Хонда», вихляя по мокрому асфальту, с визгом и скрежетом ринулась вперед – в непроглядный мрак: в домах погасло электричество. Потухли разом и все дорожные фонари.
Они вернулись домой в Гранатовый переулок лишь под утро – Москва представляла собой точно пейзаж после битвы. Из-за поваленных ветром деревьев и рекламных щитов не по всякой улице можно было проехать.
Лекс, напуганная грозой до полусмерти, напоминала мокрого, зареванного звереныша. Женька же, когда Егор выпустил его на волю, только с изумлением таращился в окно на сломанные по всему переулку тополя.
В половине четвертого утра, когда от урагана остались лишь жуткие воспоминания, они все легли спать – дом погрузился в тишину. Белогуров, кое-как пришедший в себя после нокаута, выпил целую бутылку коньяка – словно это был чай, стакан за стаканом. Он проспал как мертвый до полудня.
Его не разбудил тот телефонный звонок. Трубку снял и вел разговор, имевший такие странные последствия, Егор Дивиторский под любопытным и вместе с тем отрешенным взглядом брата.
- Предыдущая
- 45/92
- Следующая
