Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая

– Все, что там было, – соки, пиво, воду… Я не помню.

– Вы пьете минералку?

– Иногда.

– Вспомните, что пил Авдюков?

– Он пил коньяк, вино, шампанское, – Олейникова нахмурилась. – Потом еще нарзан – это утром, натощак. Ему врач прописал.

– Бутылку нарзана он брал из фригобара?

– Нет, он не любил со льда. Ему горничная ставила на тумбочку рядом с кроватью.

– Когда вы вернулись в номер, бутылка с нарзаном стояла на тумбочке?

– Я не помню, не обратила внимания.

– Вспомните, пожалуйста, это важно.

– Почему? – Олейникова посмотрела на Катю. В ее темных глазах, казалось, не было ничего, кроме удивления.

– Потому что это существенная деталь, – сказала Марьяна.

– Я не видела. Извините.

– А вы с собой в отель какие-нибудь напитки привозили?

– Нет. Для чего? Там же все есть. Можно заказать.

– Вы раньше бывали в «Парусе»?

– Нет.

– Неужели? – в свою очередь удивилась Катя. – Даже на юбилее Авдюкова? Он ведь отмечал его, как я слышала, в ресторане отеля.

– Я на его юбилей не пошла.

– Почему? Неужели он вас не пригласил?

– Мы посчитали, что…. В общем, там ведь была его жена.

– Значит, она знала о ваших отношениях?

– Когда мы сошлись, здесь, – Олейникова окинула взглядом стены приемной, – все узнали об этом на следующий же день. Так и пошло – узнал Усольский, проболтался жене, а та доложила дражайшей Светлане Петровне. Они же подруги.

– Но вы ведь встречались со Светланой Петровной на каких-то там праздничных банкетах, – заметила Катя.

– Встречались, в «Годунове» на Рождество и в «Кавказской пленнице» на десятилетнюю годовщину фирмы. Но это было в самом начале.

– Какое она произвела на вас впечатление?

– Дама.

– И это все?

– А что еще? Ну, женщина со средствами. Жена начальника, если хотите. Жирная распустеха.

– Авдюков хотел с ней развестись? – спросила Марьяна.

– С чего вы взяли? Нет.

– Но он же предлагал вам выйти за него замуж. Вы сами это только что говорили.

– Мало ли что они плетут, когда вы им сразу не даете. Кто поверит этой болтовне?

– Ну и что произошло между вами и Авдюковым, когда вы поднялись в номер? Почему вы уехали глубокой ночью, одна? – Марьяна задала этот самый главный вопрос весьма будничным тоном, продолжая записывать.

– Мы поругались, – ответила Олейникова. – Он был пьян.

– И поэтому вы так вдруг уехали?

– Именно поэтому.

– Но он ведь и до этого был нетрезвый. И накануне вы выпивали вместе в баре.

– Это было не так, по-другому. А в этот раз он напился по-скотски.

– Он что, поднял на вас руку, ударил вас? – спросила Марьяна.

Катя наблюдала за ними. Что ж, этого и следовало ожидать. Любовница выдвинула самый простой аргумент своего внезапного бегства. Сейчас она скажет с подачи Марьяны: «Да, он ударил меня, пьяная скотина, и я не выдержала, ушла». И об эти ее незатейливые показания (правду или, быть может, наскоро придуманную ложь) разобьются все их подозрения. Но отчего она так нервничает? Вон и лицо у нее даже изменилось…

– Он… напился, – сказала Олейникова. – А я не могла этого больше выносить. Мне стало противно, тошно… Я и сама была пьяная, не помнила себя. Это был мгновенный порыв – я выскочила из номера, спустилась вниз, села в машину и уехала.

Это прозвучало так фальшиво, что она и сама это почувствовала.

– Но вы ведь успели собрать свои вещи, – заметила Марьяна.

– У меня почти не было с собой вещей.

– Разве к ужину в ресторане не положено переодеваться в вечернее платье?

– Все, что у меня было, я покидала в дорожную сумку.

– И вы продолжаете утверждать, что это был мгновенный порыв?

Олейникова угрюмо молчала.

– По-моему, Юля, вы все-таки не осознаете, в какой скверной ситуации вы находитесь, – сказала Марьяна. – Ну, что делать, что делать… Когда спохватитесь, поздно будет. Убегая этакой Золушкой с бала, вы закрыли за собой дверь номера?

– Я не взяла ключа.

– Значит, вы оставили дверь незапертой?

– Я ее захлопнула. Он мог сам подняться и закрыть ее на ключ. Я же говорю вам, когда я уходила, он был живой-здоровый!

«А вот это правда, – подумала Катя. – Кислоту Авдюков глотнул уже позднее. Если все же это она подменила бутылку, то она рассчитывала на то, что некому будет оказать ему первую помощь и вызвать врачей».

– Вы видели кого-нибудь внизу, в холле? – спросила Марьяна.

– Не помню, кажется, никого там не было, я вышла и пошла к стоянке.

– Почему вы не хотите сказать нам всей правды? – резко и одновременно укоризненно бросила Марьяна.

– Я говорю то, что было на самом деле. Авдюкова я не убивала.

– Того, что было на самом деле, вы не говорите, Юля, – возразила Марьяна. – Я бы могла вас заставить сказать. И прямо сейчас.

– Как? – Олейникова напряглась.

– Есть разные способы. Есть много разных способов, – Марьяна отодвинула протокол. – Есть вещи, о которых не принято говорить. И которые неприятно, больно вспоминать.

– Но я…

– От ваших показаний зависит очень многое. В том числе и ваше дальнейшее положение. Я уже говорила – я не хочу на вас давить. Вы умная женщина. Вы сами должны подумать о том, что может произойти с вами дальше. Лично мне очень бы не хотелось, чтобы на следующую нашу беседу вас привезли из Волоколамской тюрьмы под конвоем в наручниках.

– Но я не убивала!

– Авдюков умер спустя полтора часа после вашего бегства из отеля. Странного бегства, которое вы почему-то не хотите нам правдиво и вразумительно объяснить, – вмешалась и Катя. – Неужели вы до сих пор не поняли: и там, в отеле, и здесь, на работе, именно вас все в первую очередь и подозревают в убийстве вашего любовника.

– Я даю вам два дня на раздумье, – сказала Марьяна, поднявшись. – Вот мой телефон. Вы позвоните мне. Иначе все для вас и для меня усложнится. И у меня уже не будет ни возможностей, ни желания вытащить вас из этой беды.

Олейникова протянула руку. Жест, каким она взяла визитку, был неуверенным и неловким.

День выдался почти по-летнему жарким. В конце мая такие дни – верная примета грядущего июльского зноя, духоты, пожаров на торфяных болотах. Но сейчас дышалось легко. Небо было голубым и безоблачным.

Светлана Петровна сидела в гамаке в глубине сада. Сад – яблони и вишни владимирка – сохранился за домом еще с прежних, дачных времен. Во время строительства кирпичного особняка на месте старой генеральской дачи она с трудом уговорила Авдюкова пощадить эти тенистые раскидистые кроны и узловатые, корявые стволы, давно уже не плодоносящие.

Было два часа – самое обеденное время, но Светлана Петровна обедать не торопилась. Она полулежала в гамаке, смотрела на солнечные пятна на траве, на свои ноги, на разношенные плетеные босоножки без задников, перебирая в памяти и то, что было давным-давно, и то, что случилось совсем недавно.

На дорожке недалеко от гамака лежал огромный мастино-неаполитано. В руках Светланы Петровны был телефон. Она чуть не выронила его, задумавшись.

Можно жить и без мужчины в доме. Так говорила Зина, Зинка, Зинуля, Зинаида Александровна. Она повторяла это не раз и не два, утверждая, что уж она-то, существующая без мужа целых восемь лет, это знает. Светлана Петровна всегда раньше прислушивалась к ее мнению. Но сейчас ей вспомнился прелестный рассказ Генри Джеймса (книгу ей дала почитать Ната, Наташа, Нателла Георгиевна) о двух англичанках – старых девах, которые, вконец осатанев от одиночества, начали ревновать друг друга к… призраку, являвшемуся в их дом в образе юного красавца.

Так можно ли жить без мужчины в доме? Оставаясь при этом женщиной? Нормальной и полноценной?

Светлана Петровна в призраков не верила. Нет, нет, она не верила ни в каких там призраков, ни в какие паранормальные явления и полночные рассказы. Но ночные страхи были ей ведомы. Ночные страхи в пустом, безмолвном доме. Темные страхи в опустевшей вдовьей спальне. В осиротевшей супружеской постели.

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая