Сон над бездной - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/66
• Следующая

– Уйдите оттуда! Прочь! Геть! Руками не торкати! Вы порвете обивку, то ж вiсiмнадцятый век! – закричала музейщица. – Да что ж это робиться-то, люды добрые?! Гоните ее, паршивку, она ж пьяная. Вот навязались-то на нашу голову эти поганые байстрюки! Делают что хочут, превратили музей в готелю свою, думают, им все можно, раз у них мошна гривнами полна! А у самих милиция днюет и ночует. Чтоб у них очи у всiх повылазили у сволочей, бандитов!

Скрежет и визг сменился мелодией. Маша заиграла концерт Сарасате. Но как! Совершенно варварски, уродуя музыку, перевирая ритм. Она кривлялась на кресле, хохотала, месила босыми ногами, как тесто, старинный шелк обивки – произведение средневековых венских мануфактур.

– Я вам сыграю, сыграю, господа! – кричала она. – Без музыки тут нельзя. В тишине тут все только мрут как мухи. Моя мать умерла, мой парень погиб. Он забрал их, сожрал. Тот, кто зарезал дочку ксендза там, в долине, тот, про кого тут вслух не говорят – «пан мертвец», пан Потрошитель… Вон он, вон он, пялится на нас из угла!

От ее безумного крика туристы попятились к дверям. И неизвестно, что случилось бы в Рыцарском зале дальше, если бы не Елена Андреевна и Илья. Они услышали шум и поспешили Маше на выручку. Елена Андреевна, энергично протолкавшись сквозь толпу экскурсантов, ринулась к лестнице. Но Илья ее опередил. Он уже был на хорах, когда Маша с размаху со всей силой ударила скрипкой по дубовой обшивке стены.

Скрипка разломилась, гриф остался в руках девушки, от дек в разные стороны полетели куски.

– Не подходи ко мне, придурок! – крикнула Маша Илье.

– Илюша, постой, я сама. – Елена Андреевна, задыхаясь, поднялась наверх. – Ну-ну, девочка моя, ну что ты… Ну подожди, ну не надо так, подожди, постой!

Маша яростно замахнулась на нее смычком. Илья схватил ее за руку и тут же болезненно вскрикнул – Маша впилась в его кисть зубами.

– Что ж ты делаешь, я ж помочь тебе хочу! – вскрикнул он. – Ма, ну что она делает со мной?

Елена Андреевна подошла к Маше, крепко обняла ее, сковывая, не давая ей двигаться.

– Все, все, ну все, слышишь? Девочка моя, хорошая моя, красавица, – она гладила Машу по спине, по-прежнему сковывая ее и одновременно тормоша. – Добрая моя, милая, все, ну успокойся же. Скрипка разбилась, бог с ней, отец тебе новую купит. Совершенно замечательную скрипку. Он же тебя очень любит, твой отец… И мы все тебя любим. И никто тебе здесь не желает зла. У тебя все будет хорошо, слышишь? Девочка моя, хорошая ты моя… Илья, помоги мне ее усадить вон туда.

Вместе с сыном она довела Машу до деревянной скамьи в нише на хорах. Внизу туристы в гробовом молчании наблюдали за этой сценой.

– Не оставляйте меня, побудьте со мной, – прошептала Маша. Шепот был еле слышен после прежних ее истерических выкриков. – Не оставляйте, я боюсь. Я всего теперь боюсь. Зачем мы только приехали сюда, в этот замок, в этот склеп… Разве вы не замечаете? Он же тут, рядом с нами, у нас за спиной. Дышит в затылок, скалит клыки… Мне Бася, горничная, рассказывала про него… Он в горло впивается, глаза выкалывает… Охранники говорили – я слышала, – Богдану-то моему он все лицо изорвал… А маму… Что он делал с ней там, внизу под стеной? Я даже думать об этом не могу, у меня все внутри холодеет… И какая же это легенда, раз они оба мертвые?! Он же был тут вчера ночью. Неужели вы не догадались? «Пан мертвец» в гробу – это ведь он и был. Приходил за нами. Музыка его спугнула, прогнала, он шума не любит. Вернулся, когда все стихло, когда мы уснули… И опять вернется. – Она зарыдала.

Елена Андреевна крепко прижимала ее к себе. Лицо ее выражало неподдельное страдание.

– Как же это… что же это с тобой, девочка? Как же все это ужасно, как ужасно, бедная моя, – шептала она.

– Не оставляйте меня, ради бога! – просила Маша. И это было странно, потому что весь день до этого она провела у себя в комнате взаперти, в заточенье, в одиночестве. – Я боюсь одна, ночи боюсь, тишины. Надо, чтобы играла музыка, как вчера на карнавале. Тогда он сюда не сунется.

Илья поднял с пола разбитые части скрипки. Повертел их в руках, явно не зная – то ли сохранить, чтобы потом склеили, то ли выбросить. На его правой кисти явственно отпечатался след Машиных зубов. Но боль уже прошла.

– Поди скажи горничной, чтобы постелила на диване в салоне рядом с моей спальней, – велела Елена Андреевна сыну. – Машу я отведу туда. Разыщи Павла Арсеньевича. Нет, пока не надо, его наверняка еще не закончили допрашивать. Потом скажешь ему, что Маша у нас, а то он еще перепугается, когда увидит, что ее комната пуста. И сам, пожалуйста, никуда не уходи, побудь с ней, хорошо?

– Я теперь все время буду с ней, – ответил Илья. Тронул пальцем место укуса – след, как метка, как печать. В Рыцарском зале – рыцарская печать. Печать рыдающей принцессы.

Он отправился исполнять поручение матери. В дверях зала оглянулся. Елена Андреевна и Маша сидели наверху в нише. На них смотрели туристы – экскурсия пошла своим чередом, но на гида и на старинные гравюры теперь мало кто обращал внимание. Все глядели туда, на хоры. Внезапно Илья вздрогнул – словно почувствовал и на себе чей-то взгляд. Холодный, пристальный, изучающий. Со своей мраморной подставки на него взирал бюст эрцгерцога Леопольда. В мраморных, похожих на миндалины глазах статуи не было зрачков. Белые пятна, как бельма. Мертвый камень.

Проснувшись утром, Сергей Мещерский понял, что не рад ни новому дню, ни редкому по красоте пейзажу за окном – всем этим горам Карпатам, точно вуалью окутанным изумрудной дымкой, пронизанной солнцем. «Вот сейчас, сейчас это случится, – думал он, лежа под одеялом. От волнения у него потели ладони. – Снова заорут, забегают – «убили, убили, мертвец!». Кого на этот раз? Кого из них? А вдруг?!» Он сорвался с кровати. Кровать Кравченко смята и пуста. В комнате его нет. Мещерский ринулся к окну. Черт… А вдруг?! Вот сейчас в замке поднимут тревогу. Нет, это невозможно, это против правил, они с Вадькой… Но Гиз говорил, что «счет по договору еще не уплачен» и это касается всех, в том числе и…

У него аж потемнело в глазах. И тут он услышал за спиной голос Кравченко:

– Серега, подъем! А, вы уж бодрствуете. Чудненько. А ты… чего это?

– Ничего. – Мещерский почувствовал, что слезы… Не хватает только вот сейчас на глазах товарища разреветься как девчонка.

– Эй, ты что?

– В глаз что-то… попало…

– Промой поди. – Кравченко смотрел, дивясь выражению лица своего приятеля. – Одевайся по-быстрому, проведем с тобой один маленький эксперимент. Сейчас как раз время подходящее.

Под журчание душа Мещерский немного успокоился. Но не до конца. Назойливая мысль не давала ему покоя: вот что это такое, вот каково, оказывается, только представить себе…

Во дворе, куда они спустились, прихватив куртки, не было ни души. У ворот стояла неказистого вида «Газель», кузов ее был обтянут синим брезентом, внутри грудой навалены какие-то мешки.

– Машина из прачечной, белье возит. Шофера нигде нема, – Кравченко заглянул в кабину. – На воротах тоже никого. Вот так они и бдят тут, Серега. Одна брехня про безопасность. Эй, есть тут кто? Люди-человеки!

Охранник – тот самый, пожилой, с которым они были на просеке, – показался из-за угла «дома варты». Заторопился на пост, что-то дожевывая, вытирая рот тыльной стороной ладони. Увидел их, хмуро поздоровался издали.

Они вышли на дорогу. Автобусов и машин вокруг замка заметно поубавилось. Народ потихоньку начал покидать ярмарку. Но певческое поле все еще было усеяно, как грибами, разноцветными палатками.

– Вот так же и вчера тут было, Серега, – Кравченко вздохнул. – На все их уверения, что они тут дежурили вчера, можно просто забить. Никого тут утром не было, так же как и сейчас. После карнавальной ночи дрыхли все как суслики. Кто угодно мог на рассвете незаметно покинуть двор, а потом вернуться.

• Предыдущая
• 56/66
• Следующая