Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 3
- Предыдущая
- 3/107
- Следующая
В следующий раз Мещерский лицезрел здесь еще более причудливый вид гимнастики, скорее смахивающей на фантастические бальные танцы. Разбившись на пары, тренирующиеся под музыку кружили по залу, слегка касаясь друг друга плавными отточенными движениями. И вдруг весь этот балет сменился серией жесточайших ударов. Кравченко, ухмыляясь, потом объяснил приятелю: «Это капоэйра, Серега. Сейчас все прямо помешались на этих танцульках. Капоэйра – древнее бразильское боевое искусство. Ты бы посмотрел, как профессионалы ее «пляшут»! К нам тут приезжали испанцы из мадридской школы. Вот это, я скажу, зрелище. А наши – битюги, тяжелы на подъем. Но денежки за обучение платят. Желают блеснуть перед боссом капоэйрой, ну и пусть. Мы не препятствуем, троих инструкторов наняли и хореографа».
Сейчас, попивая горячий чай из термоса, Кравченко только благодушно щурился и кивал, слушая рассказ приятеля о певице Зверевой и ее приглашении. Налил другу вторую чашку, бросил туда кусочек лимона. Изрек словно бы в раздумье:
– Собственно, мне без разницы, куда податься. Скучно тут. Скоро дожди начнутся в Москве. Только и там мы засохнем, Серега, с тоски. С этой вашей оперой…
Мещерский пил чай.
– Катя звонила? – спросил он тихо.
– Угу. Довольная! Приедет второго октября. Просила встретить в Шереметьеве. С музыкой, между прочим.
С девушкой Катей – сотрудницей пресс-центра областного Управления внутренних дел, капитаном милиции и журналистом в одном лице, у приятелей отношения были сложными. «Треугольник» давно уже требовал благородного жеста. И Мещерский с грустью сознавал, что сделать его, видимо, предстоит именно ему: «Уйду с дороги, таков закон…» – напевал он порой словно бы в шутку и сам притворялся перед собой, что это всего лишь старая песня, а не мудрый совет, поданный свыше. Неделю назад они проводили Катю вместе с двумя подругами в Грецию – в отпуск. И теперь оба скучали, хотя и не желали в этом признаться друг другу.
– Мы к концу сентября вернемся, – робко начал Мещерский. – Катюшка рада будет, что мы глотнем свежего воздуха. Делать на этом озере особо нечего, я так понял. Ну, если конфликт возникнет – вмешаемся. А нет – так поживем. Там у них лодка моторная, корты есть.
Кравченко слушал внимательно, однако нашел нужным возразить с кислой миной:
– Дожди ка-ак зарядят там. Размокнем, как промокашка. Балтика ж! Правда, пиво там… Да ладно, давай рискнем. Поедем, сделаем приятное Елене Александровне. Кстати, передай бабуле, что я ее по-прежнему нежно люблю. Слушай, а в чем там все-таки дело? Не темни. Кроме этого идиотского сна, что еще?
– Ничего.
– Как? Так из ничего и выйдет ничего, друг мой ситный. Насколько я понял, Елена Александровна определяет ситуацию как тревожную, требующую разрядки со стороны третьих лиц. А ты уверяешь, что речь не идет о реальной угрозе клиенту. Тогда за каким лешим мы в такую даль попремся?
Мещерский вспомнил, что всего час назад Кравченко, надувшись от важности, читал своеобразную лекцию выпускникам «Стальной лилии» как раз на тему организации работы службы безопасности в случае возникновения угрозы жизни подопечного лица. В его вальяжно-небрежной, однако ужасно заумной речи то и дело проскальзывали такие перлы, как устранение причины конфликта, нахождение компромисса, снятие эмоционального стресса и тому подобное.
– А что делать, если клиент заявляет, что его хотят убить? – полюбопытствовал один из слушателей.
– Первый ваш шаг – скорейший вывод клиента из зоны опасности. Заметьте, мы еще не говорим о степени ее реальности – это вопрос особый, – вещал Кравченко. – Сначала вы должны немедленно сменить весь его образ жизни: местожительство, маршруты передвижения, график работы, отдыха. Установить наблюдение за всеми лицами, имеющими к нему доступ, обеспечить его личную охрану. Ну, это по возможности, естественно. – Кравченко улыбнулся. – И в этом случае никто вас не осудит, если вы предпримете и кое-какие меры в отношении себя. Только идиоты лезут на рожон. А потом вы можете заняться изучением и противной стороны, от которой и исходит эта реальная или вымышленная – это уж вам определять – угроза. Однако установить эту самую противную сторону бывает порой потруднее, чем выполнить все предыдущие пункты ваших обязанностей перед клиентом.
– Вадя, я так думаю: бабка зря меня просить не стала бы, – твердо сказал Мещерский. – О Зверевой, кроме уже сказанного, я больше ничего сообщить не могу. Звонил мне вчера ее секретарь. Считай, что получили мы с тобой официальное приглашение в гости от мировой знаменитости. Дама она оригинальная. Общается с такими людьми, про которых мы либо в газетах читали, либо в книжках, либо по телику их видели. А посему и ведет себя она соответственно. Муж ее – личность еще более занятная. К тому же, как мне бабуля призналась, и брак у них…
– На сколько она его старше?
– Кажется, на двадцать пять лет.
– Наскока-наскока? – Кравченко аж присвистнул. – Ты этого счастливчика видел?
– Нет. Только слышал, как он пел.
– Хорошо?
– Не могу тебе сказать. Чудно. Словом, ничего подобного я прежде…
– Увы, Серега, в опере я ни бельмеса. Ферштейн? С Катькой вон зимой на «Кармен» ходили в Большой, помнишь? Катька как лампочка вся светилась, ты тоже – того, ну кумекал, в общем, даже замечания какие-то выдавал. А я – как пень. – Кравченко сокрушенно развел руками. – В одно ухо влетело, из другого… Так что с операми у меня – швах.
– Не в опере тут дело, Вадя.
– Ну это ясно. Наследство, да… А этот муж ее третий, ну прежний, действительно дорого стоил?
– Очень дорого. Зверева, насколько я узнал, выходила замуж четыре раза. Первый был дирижер Новлянский. У него к тому времени от первого брака было уже двое детей. Зверева с ним прожила почти десять лет. А потом уехала по контракту в Италию. Ну, брак и треснул. Но детей первого мужа она не забывала. Сейчас они уже взрослые, нам ровесники, но все равно к ней, к мачехе, жмутся под крыло: отец умер, а Зверева богата как Крез. В Италии она вторично вышла замуж за какого-то нашего тенора-гастролера, но прожили вместе они мало. А потом… Потом она где-то то ли в Америке, то ли в Австрии познакомилась с богатым стариком – гражданином Швейцарии. У него заводы по производству тефлона, химический концерн. В общем, капиталист – не нашим чета. От Зверевой и ее голоса он был без ума, ну и предложил руку и сердце, а заодно и швейцарский паспорт. Жили они хорошо… вроде бы, но старичок умер от инсульта. И все свое состояние колоссальное в обход швейцарских родственников по завещанию оставил своей русской жене. Там был долгий судебный процесс, домочадцы на ушах стояли. Но завещание есть завещание, никуда не денешься. И Зверева тяжбу выиграла. Все теперь принадлежит ей. А она… она, как видишь, снова вышла замуж. И муж – мальчишка желторотый. А кроме мужа, при ней или вокруг нее – это как хочешь – вьются теперь ее собственные родственники: мухи вокруг банки с медом.
– А почему она так торопится со своим собственным завещанием? Она же не на смертном одре?
– Этого я тоже не понимаю. Бабка говорит, что певица мнительная, к тому же любит порядок в делах. А скорей всего, как всякая истинная актриса, обожает эффектные жесты – все точки, так сказать, сама предпочитает расставить и полюбоваться на реакцию зрителей.
– А при чем тут чувство незащищенности? Страха? Кого она боится?
Мещерский заглянул в термос, налил себе еще чая.
– Думаю, что конкретно – никого. Просто у них с бабкой так повелось – певица жалуется: нервы там, женские страхи, возраст, климакс, а бабуля моя пудрит ей мозги мистикой, предостережениями, советами, «исполненными смысла». Женщины, что с них взять, Вадя? Да еще и пожилые.
– Мне не кажется, что все дело в таких пустяках, – неожиданно возразил Кравченко. – Милейшая Елена Александровна человечек мудрый. Скорее всего она что-то знает или о чем-то догадывается и хочет подложить соломки на случай чьей-то травмы. А моральной или физической… Что там певице привиделось во сне? Ну-ка повтори.
- Предыдущая
- 3/107
- Следующая
