Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 58

• Предыдущая
• 58/107
• Следующая

– Скоро только кошки родятся, – Сидоров гнал так, словно на поезд опаздывал. Вылетел на встречную полосу, отчаянно сигналя, встречный транспорт испуганно шарахался от него в сторону.

– Ну что, Егор, как там твой итальянский кумир говорил: живи опасно? – Кравченко подмигнул Шипову. – Так, что ли, учил великий и ужасный дуче?

Они встретились взглядами. Шипов расстегнул ремень, вытащил его из джинсов, намотал на руку – тяжелая пряжка упокоилась в его ладони.

– Не надо смеяться, – сказал он холодно. – Так говорил тот, кто хотел стать БОГОМ. Кому как, а мне такой девиз очень даже по душе.

Если бы тот, кто не терпит лжи и читает по нашим сердцам как по открытой книге, спросил, чем обернулся для Вадима Андреевича Кравченко самый длинный день его жизни, то услышал бы ответ: «Господи, ты и так это знаешь – чувством утраты, от которой, однако, не стало больно душе. Наоборот, даже легкость какая-то в этой бессмертной субстанции вдруг появилась, словно отняли у меня не что-то важное, без которого и жить-то теперь никак невозможно, – чувство защищенности, уверенности в необходимости и правильности поступков тех, на кого я возлагал свои самые светлые надежды, а некий незначительный ПУСТЯЧОК – мечту, фантом, глупость. Словно вырвали с корнем, с мясом у меня, господи, самый мой последний молочный зуб – фантом детства. И вот теперь на его месте – пустота, черная дырка, сочащаяся сарказмом и запоздалой жалостью о том, что все так глупо и бездарно получилось».

Когда Сидоров вез их на Октябрьскую улицу, городок еще только просыпался. Однако и в этой дремотной нирване уже ощущалось то будущее брожение, та лихорадочная бессмысленность, тот властный хаос происходящего, осознание которого, быть может, впервые в жизни весьма остро ранило даже такого толстокожего человека, как Вадим Кравченко.

Даже дорожные впечатления сменяли себя на этой бешеной скорости как-то по-особенному нелепо и бессвязно: автобусная остановка, покосившаяся, ржавая, кое-как прикрытая шифером, два старика бредут по обочине дороги, один – с костылем, в бесформенной кепке волочит сумку на колесиках – пустые бутылки звякают на ухабах. Другой – сморщенный, лысый, в кургузом пиджаке с приколотой орденской планкой, истово крестится на купола видневшейся среди деревьев городской церкви. Все это возникло из утреннего тумана, пронеслось мимо и исчезло, а появилось: парень в тренировочном – бегун на длинные дистанции, пересекающий горбатый мостик, перекинутый через канаву, женщина с облезлой дворнягой на поводке, старуха в рваном халате, выползшая с грязным помойным ведром к мусорным бакам…

«Жигули» тихо и плавно остановились. Сидоров, выскакивая, даже дверью не хлопнул – прикрыл аккуратненько.

Слева, при въезде во двор дома, маячил забрызганный «уазик», а рядом с ним ржавая иномарка – древний «Форд», из тех, что бегал по дорогам Нового Света в баснословные времена Элвиса Пресли и безобразий «Уотергейта».

– Принесло уже, – прошипел Сидоров, сверля «Форд» ненавистным взглядом.

– Кого? – не понял Кравченко.

– Есть тут один придурок. Академик.

– Ученый, что ли?

– Всей и учебы, что в вашей Москве академию кончил. Его к нам замом по работе с личным составом спустили. Ну с последующей перспективой, естественно. А наши тоже не идиоты, видали таких академиков знаешь где? Ну и пока в розыск пихнули вторым замом по СКМ – не все в научных сферах витать, пусть и «на земле» в дерьме покопается, а он…

– Шура, это не твои коллеги там? – прервал эту неуместную малопонятную тираду Кравченко, – вон, кажется, местный жэк.

На ступеньках жэка их поджидали двое сотрудников милиции хотя и в штатском, но узнаваемые с первого взгляда.

– В третьем подъезде вроде никого, – сообщил один, здороваясь со всеми за руку (Кравченко и Шипов тоже удостоились чести, что весьма пришлось им по душе). – На чердаке – замок. Правда, в трех квартирах вообще глухо, несмотря на такую рань. То ли хозяева на даче, то ли… Горохов за техником-смотрителем ушел, сейчас по домовой книге проверим, кто там отсутствует.

Кравченко оглядел двор: палые листья на асфальте, вон хромой кабысдох проскакал на трех лапах, марли в форточках открытых колышутся от ветра. И тишина. Из соседнего подъезда выполз тучный мужчина с кейсом и, переваливаясь, зашагал к скучающей под желтой липой «девятке» – жильцы начали трудовой день.

А следом из того же подъезда выскочил и покатился (другим словом это быстрое и верткое перемещение в пространстве и назвать-то нельзя) круглый коротышка в строжайшем сером костюме, павлиньем галстуке и мафиознейших черных очках. При виде его лицо Сидорова перекосила ядовитая гримаса.

– Салют начальству, – процедил он.

– Вызывайте подкрепление, и пусть ГАИ сюда подгонит пару машин. – Коротыш, проигнорировав приветствие, обратился к коллеге в штатском. – Думаю, есть прямой смысл начать отработку всего жилого сектора одновременно. Возьмем все подъезды и… А почему здесь посторонние? – он ткнул в сторону Кравченко пухлыми пальчиками.

– Это мои понятые, – Сидоров встал грудью на защиту. – И вообще, рано ты здесь распоряжаться начал.

– П-а-апрашу не пререкаться! – Коротыш сдвинул черные стеклышки на самый кончик курносого носа. – Вся эта операция поручена мне, и я теперь отвечаю за…

– Он мой, ясно тебе? – Сидоров понизил голос до мелодраматического шепота.

И они тут же уставились друг на друга, как два кота перед дракой.

– Почему здесь до сих пор посторонние? Вы жильцы дома? Ваши документы. – Коротыш двинулся в атаку первым. – Если не жильцы, па-а-прашу покинуть…

– Ребята, стойте и не дергайтесь, – веско парировал Сидоров.

– Это прямое неподчинение…

Но коротышку прервали: из-за угла дома появился еще один милиционер в штатском, а вместе с ним неопрятная с виду женщина в бигуди, в плаще и ботах на босу ногу, по-хозяйски бренчащая ключами в кармане – техник-смотритель.

Вопрос липовых «понятых» и «па-апрашу покинуть» на время заглох. Кравченко догадался, что наверняка этот гном с галстуком и есть ненавистный Сидорову «академик» Палилов.

– Они ведь еще не уверены, в доме этот маньяк или нет, – шепнул Шипов. – А уже спорят о том, кому его брать. Как-то странно все это у них начинается, вся операция по задержанию. Я это себе совсем не так представлял.

Кравченко глянул на парня с жалостью.

– Он представлял! Воображение – химера. Так, что ли, Муссолини говорил?

– Он никогда так не говорил.

– Да? Впрочем, не суть важно. А ты знаешь, того… сними эту свою пращу, – Кравченко указал глазами на ремень, все еще обвивающий руку Шипова. – Не панки ж тут счеты сводить собрались, а уполномоченные законом органы.

Энергичный Палилов, негодующий Сидоров и их милицейские коллеги вместе с техничкой скрылись в помещении жэка. Точно из-под земли вырос патруль ППС, вооруженный до зубов. Затем на углу с визгом тормознул облезлый «рафик», а из него горохом посыпались крепкие молодые люди в шнурованных башмаках, черных беретах и серо-пятнистом камуфляже.

– Царица небесная, никак выселять кого собираются?

Кравченко обернулся: старуха с кошелкой, из ранних «рыночниц» – глазки так и зыркают, острые, как шильца, а в каждой морщинке мумифицированного личика – истовое любопытство.

– Нет, бабуля, наоборот! – обнадежил он. – Сослуживцы сослуживца вселяют. Видишь, сколько гостей – новоселье у нас намечается.

– Да ну? Новоселье.

– А вы сами-то из какого подъезда?

– С энтого вон, – старуха кивнула на «проверенный» третий.

– Говорят, квартиры у вас зря пустуют.

– Какие квартиры? У нас? Да как же это… права такого не имеют! Хозяева ж им есть. Это Клавка небось, смотрительша, душа ненасытная, за взятку кого сует сюда, – старуха вытягивала шею. – А жильцы ейные как же? Куда ж их, на улицу, што ль?

• Предыдущая
• 58/107
• Следующая