Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 71
- Предыдущая
- 71/107
- Следующая
– Но зачем?! – Мещерский стукнул кулаком по колену. – Зачем Новлянской было убивать аккомпаниаторшу? Зачем вообще кому-то в этом доме понадобилось мочить эту смешную Фрекен Бок?
– Вот мы и подошли к основе основ, – Кравченко швырнул окурок в кусты. – МОТИВ. С чего начали на убийстве Шипова, тем и кончаем здесь.
– Убийство Шипова можно при желании объяснить целым выводком различнейших мотивов. Мы с тобой только и делали все эти дни, что мотив выбирали: завещание – не завещание, деньги – не деньги, зависть, ревность…
– Ты же логик, Серега, ну? Тебе и карты сейчас в руки. Как это твоими словами: если по логике вещей, беря за основу предположение о том, что эти два убийства связаны напрямую, можно сделать вывод о том, что и мотивы убийств тоже напрямую…
– Вадя, умолкни, ради бога.
– Сигаретку дать? – спросил Кравченко после паузы уже совершенно иным тоном.
– Нет, спасибо. Не стоит сейчас балагурить.
– Ну, извини, это я от глупости.
– Я… – Мещерский сам дотянулся до пачки сигарет, валявшейся на плетеном диване. Кравченко, чуть помедлив, поднес ему огоньку, щелкнув зажигалкой. – Я как-то растерялся, что ли? Мне ее даже и не жаль совсем. И не любопытно. А вроде обидно, – он потер лицо ладонью. – Мне все казалось, что они живут лучше нас, чище, что ли, добрее.
– Кто «они»? Гении твои музыкальные?
– Такие люди, как Марина Ивановна, и те, кто их окружает. Ведь говорят – истинный талант на все накладывает свой отпечаток. И… «гений и злодейство две вещи несовместные» и все такое… Вернее, я не думал ни о чем подобном прямо, просто надеялся в глубине души. Верил. Мечтал.
– Все дело в том, что эта женщина, Серега, тебе очень нравится, – Кравченко вздохнул. – Задела она сердце твое. Не для койки, конечно, это чувство, но… сладкие грезы, смятение ума, надежды… Призрак Прекрасной Дамы. И возраст тут никакой не помеха. В этом одном вы с маленьким Шиповым схожи. Только у Жоржика природа его чувств к этой Даме иная. Но все равно – это как болезнь. Слава богу, не заразная, а то я бы с вами за компанию пропал. Ладно, лирика – лирикой, а убийства остаются убийствами. – Кравченко после секундной паузы полез в карман куртки и зашелестел бумагой. – Все дело в том, что эта новая смерть поломала всю схему.
– Выходит, схема-то все же имелась? Не слепо вы, Вадим Андреич, пальцем в небо тыкали? – грустно улыбнулся Мещерский.
– На вот полюбуйся, – Кравченко протянул приятелю помятый реестр загадок. Тот сначала полюбовался на нарисованных человечков, затем перевернул листок. Эти вот кособокие крестики-нолики были ему отлично знакомы. Еще в студенческие времена Кравченко взял моду готовиться к экзаменам (всегда в самую последнюю ночь) по такой вот дикой кладбищенской методике.
– Ну и?.. – Мещерский снова любовался на нарисованных уродцев. Тот, что со скрипичным ключом, показался ему симпатичным.
– Именно в такой вот затруднительной и неопределенной ситуации, с точки зрения логики… Ты зря, кстати, на меня, Серега, окрысился, когда я насчет взаимосвязи мотивов размышлял. Смотри-ка, – Кравченко извлек из кармана еще один мятый листок и черный фломастер и нарисовал три круга. Обозначил первый буквой С, пояснив, «Это Сопрано»; второй – буквой А: «Аккомпаниаторша». – Третий пока обозначать не будем, оставим про запас. Не дай бог, конечно, но… – Фломастер заскрипел, и «Сопрано» тут же ощетинился палочками, точно солнышко лучами. На конце каждой палочки появлялись буквы, обозначавшие (как с трудом догадался Мещерский) предполагаемые расхожие мотивы убийства: Наследство, Ненависть, Зависть, Ревность…
– А эн цифрой «три» что означает? – спросил Мещерский.
– Это, Серега, НЕ УСТАНОВЛЕННЫЙ пока что нами мотив.
– Ну и?..
– А теперь, не раздумывая, выбери из всего этого мутного многообразия тот, который, по твоему мнению, подходит и для убийства аккомпаниаторши, – предложил Кравченко, – ну-ка попытайся соединить два этих колобка.
– Пока подходит только НЕУСТАНОВЛЕННЫЙ. – Он продолжил лучик Н3 до круга с буквой А в центре.
– Так, есть такое дело! Одно убийство плюс второе убийство, а в сумме… не важно пока, что будет в сумме, а важно то, что от перестановки слагаемых сумма не меняется, так? – Кравченко оживился. – А что получается, если мы поменяем слагаемые – то бишь убийства – местами?
– Сущий бред получится.
– Пускай бред, но… Итак, убийство Шипова порождает догадки о многообразии мотивов. Убийство толстой дамы дает пока что только один-единственный мотив – НЕУСТАНОВЛЕННЫЙ.
– Но под ним, возможно, кроется и любой другой из этих вот!
– Любой? Какой же, например? Наследство? Майя Тихоновна что-то разве наследовала? Быть может, ее ревновали, любили?
– Все равно это бессмыслица какая-то, варварская логика. Даже и не логика совсем, а черт знает что.
– Я же сказал – бред. А может, новая методика из области хаусологии твоей. Пускай бред, а ты все равно слушай, – Кравченко ласково погладил бумажку. – Если связаны убийства – связаны и мотивы. А если они связаны, то вполне можно допустить и то, что они тождественны: толстуху убили по той же причине, что и Сопрано, – и наоборот.
– Никудышный из тебя аналитик, Вадя. Совет: ты, кроме меня, никому своих логических упражнений не показывай – засмеют.
– Хрен с ней с аналитикой! Тут творчески подходить надо. Меня, понимаешь ты, давно уже смущает то, что с Шиповым как-то уж все слишком на виду. И наследник он – муж богатой жены, и с любовником они под одной крышей, и родственнички о ненависти к нему чуть ли не на всех углах трубят. И даже с братцем его кое-что теперь проясняется… Словом, слишком уж удобно все это укладывается в классическую детективную схему: угадай, который из них – мочила. А вот убийство аккомпаниаторши почти никаких версий не дает: бессмысленный вроде бы, жестокий поступок, и тем не менее…
– Перед завтраком Тихоновна о чем-то ссорилась со Зверевой, – тихо сказал Мещерский. – И с Шиповым она как-то необычно себя вела. Очень необычно.
– С гитлерюгендом мы разберемся, дай срок. – Кравченко самодовольно хмыкнул. – Слушай, а о чем вообще говорили за этим завтраком, который я так подло проспал?
– Да ни о чем, – Мещерский пожал плечами. – Я же тебе еще в прошлый раз говорил: ощущение такое, что, когда они собираются вместе, им беседовать не о чем. Так, толкут себе воду в ступе, обсуждают мелкие бытовые подробности. За завтраком, Вадя, они снова говорили о печах, каминах, сырости, самочувствии…
– А кто предложил растопить камин в гостиной?
– Зверева. Она сказала Файрузу. А Тихоновна тут же стала петь дифирамбы печному отоплению. Потом они дачу старую вспоминали, я так понял, что еще родителей Зверевой. Потом говорили, что, возможно, придется продать этот вот дом. Тихоновна вспомнила, как ездила в Красково дачи смотреть с агентом по недвижимости. Да, кстати, она туда какие-то деньги отвозила, еще у Зверевой спросила: «Помнишь?»
– Какие еще деньги?
– Понятия не имею – зазвонил телефон, ее перебили, и она тут же все забыла.
– Ладно, про деньги тоже выясним. Хотя… Ну а атмосфера-то какая была, Серега? Духоты той самой не чувствовал?
– Нет, – Мещерский покачал головой. – Я, правда, сам злой как черт был – уж больно тошно было смотреть на их просветлевшие физиономии. Но атмосфера за столом как раз была вполне нормальной. Даже, я бы сказал, сплоченной.
– И все же этим утром что-то произошло. Именно утром, иначе что помешало бы убийце придушить Тихоновну ночью в ее комнате? Так нет – он пошел по самому краешку, потому что именно утром случилось нечто для него неожиданное и катастрофическое (может, это он вообразил, конечно, но…). Что-то такое, что заставило его действовать безотлагательно, отчаянно рисковать, совершая убийство в доме, полном людей. Ведь недруг наш, Серега, очень торопился. Впрочем, о мерах предосторожности даже в такой спешке не позабыл. Это очко в его пользу. Запомним, что хладнокровия он даже в пиковой ситуации не теряет, а значит… Значит, дело, ради которого он льет столько крови, стоит того, чтобы быть хладнокровным до конца.
- Предыдущая
- 71/107
- Следующая
