В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/91
• Следующая

– Дима, а к вам на дачу, значит, и милиция приезжала? – осторожно поинтересовалась Катя.

– Врач «Скорой» вызвал, говорит, так полагается при несчастных случаях. Сначала приехали какие-то в форме – человек пять на «канарейке» своей. Потом парень на белых «Жигулях». С ними дядя Валера говорил, Ванька, бабушка. Я не мог. Мне врач укол какой-то сделал. Потом цэкабэшники отца забрали. Будет вскрытие – тоже, говорят, обязательно при несчастных…

– Димочка, чем я могу помочь? – Катя заглянула ему в глаза. – Очень, очень жаль вашего отца. Надо быть мужественным, Дима. Вы сильный, надо перетерпеть, подумать о своих близких, о братьях, бабушке. Вы теперь глава семьи. Вы и Степан. На вас…

– Степку семья с некоторых пор не интересует. Его ничего с некоторых пор не интересует, – Дмитрий наклонился к самым ее губам. – А вы со мной как с пацаном говорите, Катя… как с маленьким мальчиком добрая заботливая мама. – Он провел ладонью по ее волосам, бережно убрал со лба упавшую прядь.

– Чем я могу помочь, Дима? – тихо спросила она.

Хотя что было спрашивать? Все и так было ясно. О нет, маленьким мальчиком тут вряд ли кого можно было вообразить, скорее даже… Катя прикинула в уме: в любовных романах в подобной ситуации герой и героиня находили утешение в самых разнообразных вещах: медленно и со скорбью, медленно и печально… Все устраивалось словно само собой, изящно вниз соскальзывало платье, белье, расстегивались кнопки, крючочки, пряжки на поясе, «молнии» на брюках… Секс со слезами на глазах, душевная рана излечивается силой внезапно вспыхнувшего чувства… Сплошные «Девять с половиной недель», классический Залман Кинг и… Он был чертовски похож на своего брата! И вправду, одно лицо, точнее, две половины одного лица, два зеркальных отражения…

– В постель я вас не потащу, не бойтесь!

Он разжал объятия. Отстранился. Весь снова как-то потух, точно свечу задули. Спросил:

– Вы вся дрожите, холодно вам?

– Да, наверное… Утро свежее, надо окно на кухне закрыть. – Катя чувствовала: надо двигаться, ходить, разговаривать. Не надо молчать!

– Врете вы, Катя. Меня боитесь. Да я ж не спать сюда с тобой приехал! Не скотина же я…

– Я знаю, знаю. – Она чувствовала: в нем снова зреет тот ком воспоминаний пережитого, невыплаканных слез, жалоб. – Я все знаю, Димочка. Я вас не боюсь, это вы напрасно, просто я… Это хорошо, что вы ко мне приехали, Дима, хорошо. Когда на душе такое – одному нельзя, я это знаю, знаю… Нам о многом надо поговорить с вами… с тобой… я чувствую, догадываюсь. И мы обязательно поговорим об этом. Позже, когда… когда горе будет позади. У нас еще будет время. А сейчас успокойтесь. Все хорошо, все правильно, я тут, рядом с вами. Я никуда не уйду. Вы немножко отдохните, я буду рядом и…

Он поцеловал ее в губы. Этот поцелуй впоследствии она помнила долго. Дольше, чем ей бы того хотелось. Во рту остался привкус его слез, солоновато-горьких…

Он уехал в половине шестого. Она снова спустилась во двор, проводила его до машины. На прощание он сказал, что после обеда должен будет вернуться на дачу – его просили заехать в местную милицию: «Какие-то формальности… Какие? Просили быть…» Катя предложила поехать с ним: возможно, понадобится ее помощь в качестве «официального лица», она ведь сотрудница ГУВД, если возникнут сложности, то…

– Сколько смертей, Дима, сколько, – вздохнула она горестно. – В вашей семье повторный траур и там, в окрестностях вашей Уваровки, несчастье за несчастьем. Убийства, слыхали уже, наверное, – весь район слухами полон.

Он кивнул, но по его виду она поняла, насколько далек он сейчас от чужих бед.

– Я совсем не так представлял нашу встречу, – повторил он на прощание, – ну да… видно, не судьба.

– Ваш отец был хорошим человеком. Быть может, не таким знаменитым, как дед, но… Его будут помнить, Дима, – заверила Катя. – А насчет нашей с вами судьбы… Никто своей судьбы не знает. Она сама выбирает, как с нами поступать.

Катя вернулась домой, перемыла чашки и начала потихоньку собираться на работу. Она знала: какие-то пока неясные, но насторожившие ее подробности случившегося она узнает из утренней сводки происшествий. А другие… «Нет, наверное, придется переселяться в этот чертов Раздольск, – подумала она, набирая номер Мещерского, чтобы сообщить ему новость. – В этих местах определенно происходит что-то странное. Упавшая в воду электробритва… несчастный случай… Надо же…»

То, что и это дело ему чрезвычайно не понравилось с самого начала, Колосов не пытался даже скрыть. Он знал: теперь, что бы ни случилось в Раздольске – травма ли на производстве, ДТП или подозрительный несчастный случай, – все напрямую коснется его, начальника отдела по раскрытию убийств, возглавляющего оперативно-следственную группу. Начальство не преминет жестко спросить с него за все грехи: отчего это в районе такая отвратительная криминогенная ситуация и почему местная милиция до сих пор не в состоянии навести порядок. А с кого же еще спрашивать? Бросили тебя руководить – руководи, не майся дурью, ждут от тебя усиления бдительности, положительных результатов – выполняй приказ. Упал – отжался, иначе…

На дачу Базаровых в Уваровку оперативную группу вызвали в 23.15. Колосов намеренно приехал чуть позже, давая возможность местным коллегам почувствовать себя хозяевами положения. Не стоит сразу брать в руки начальственную палку и погонять. О Базаровых он знал лишь одно: эта семья благодаря известному деду-режиссеру принадлежит к такому кругу, в котором любые происшествия, пусть самые малозначительные, не проходят незамеченными. Совсем недавно по каналу «Культура» показывали репортажи с похорон режиссера, крутили его фильмы по всем каналам. И вот трагически погиб еще один член этой семьи.

Кое-какие краткие сведения о Базаровых ему дал по пути на дачу всезнающий и вездесущий участковый Сидоров:

– Небедные они люди, Никита Михалыч, ой какие небедные, – делился он. – Приезжают на дачу редко. Но вот спутниковую антенну на крышу поставили. И телефон, когда забарахлила линия в поселке, покойник-то нынешний Владимир Кириллович пригнал монтеров – в два дня новый кабель проложили. Во как! А потому что связи, деньги, вес у него был. Старика-то, Кирилла, я раза три всего в прошлом году видел. Ничего, бодрый был старикан, на Клязьму ходил. Потом, говорят, его паралич вконец разбил. Эх, теперь все тут забросят родственники-то… Один сынок у него тоже режиссер, так, говорят, уже гражданство поменял. А внуки… Один из них у местной администрации успел уже хороший кусок отхватить на папашины деньги – базу отдыха целую откупил в Отрадном. Сплошные боевые искусства там у них, Шаолинь этакий. Ну, регистрационный номер, лицензия – все честь по чести. Я лично проверял.

На темной дачной веранде Колосова встретили врач и две заплаканные старухи. Одна сидела в инвалидном кресле, а другая с трудом пыталась это кресло с веранды удалить. Оказалось, что это вдова режиссера Анна Павловна Мансурова (бог мой, Колосов никогда бы не узнал в этой сморщенной каракатице кинозвезду, которой некогда восхищался его дед во время войны) и еще ее домработница.

– Медведь утащил графиню! – хрипло выкрикнула Мансурова, тыча пальцем в Колосова. – Вот он, вот он – стреляйте же! Больше света, больше… Что, не успели в кадр? Тогда еще один дубль. Господи, как я устала, когда же все это кончится, весь этот ад… Лучше бы умереть. А это кто? Из массовки? Скажите Кире, чтобы снял его непременно крупным планом – характерный типаж.

На растерянную улыбку Колосова домработница лишь замахала руками:

– Заговаривается она, не обращайте внимания. Ей только что сказали про несчастье.

– Погибший ее сын? – спросил Никита.

– Мачехой она ему была, молодой человек. – Домработница наклонилась и отцепила руки Мансуровой, цеплявшейся за дверной косяк. – Мачеха не мать. Аня, да прекратите же вы! Что вы кричите? Вы дома, не на студии. Оглянитесь – дома вы, здесь никого нет, кроме ваших близких. А это милиция приехала.

• Предыдущая
• 40/91
• Следующая