Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/107
• Следующая

– Зачем вы открыли клетку, черт вас возьми?! – Колосов уже терял терпение.

– А вы бы разве не захотели сделать приятное своему другу?

– Он… обезьяна оказалась на свободе?

– Да. Там есть кусты сирени. Мы спрятались там. Хамфри был доволен.

– Доволен?! Ах, доволен. Где он перемазался в грязи?

– Помнится, под кустами было довольно сыро. Земля раскисла, дождь ведь прошел, – равнодушно ответил Юзбашев. – Наверное, там он и испачкался.

Никита стиснул зубы.

– Я не верю вам, – прошипел он. – Ни единому твоему слову не верю. Не верю в то, что человек, собирающийся обворовать тех, с кем он работал и делил хлеб в течение двух лет, бросает все и, рискуя быть замеченным, сентиментально оказывает внимание знакомому шимпанзе.

– Я же говорил – не поймете. Но все было именно так. Я не мог уйти оттуда, не повидав его, потому что знал: это в последний раз. Больше я на базу не вернусь.

– А как же Зоя?

– С ней я спал. Это – больше, чем дружба. А если хотите – меньше.

– Ну а вещички в камеру ты ей поручаешь носить! – взорвался Никита. – Ей! Принесите мне щетку, тапочки… А эта чертова обезьяна… Да знаете… знаешь, что ты наделал?! Если правда, что ты сказал, знаешь, что ты натворил? Ты и раньше выпускал его, так?! Ну, говори же! Я сам убедился – ты любитель открывать клетки: с тигром-то прошлой ночью… Ты, ах ты…

– Не кричите на меня! И не смей мне тыкать!

– Открыватель клеток… Ах ты освободитель, Сетон-Томпсон, Дарвин хренов! Да ты кто такой, кто тебе право дал выпускать эту тварь?! Правильно тебя вышвырнули оттуда! Что наделал, а?

– Да что я наделал-то? – Юзбашев с недоумением воззрился на Колосова.

– Вы открыли клетку, вы выпустили обезьяну. Вы делали это всякий раз, как появлялись на базе. Не отрицайте – все равно не поверю!

– Ну и что? Что в этом такого?

– Как что?! А убитые женщины? А размозженные черепа?! А мозги?!

Юзбашев побледнел. Он начинал понимать, смутно, но начал!

– Нет, что вы… я же закрыл ее. Закрыл.

– Что?

– Я закрыл клетку. Сам, лично, клянусь! Мы посидели под кустами, затем я отвел Хамфри обратно. Он не противился, он понимает – я не могу иначе. Он всегда мне подчинялся.

Никита беспомощно оглянулся: стены кабинета, дверь, окно зарешеченное – да что же это, в самом деле?! Что это? Бред? Наваждение? Или он смеется надо мной?!

– Вы закрыли клетку? – рявкнул он.

– Клянусь.

– И заперли?

– На засов. Обезьяны не могут его отодвинуть, он так специально сконструирован, что…

– И шимпанзе был там с вымазанными грязью лапами?

– Да… ну, я не помню точно про его конечности. Мы попрощались, я угостил его яблоком, специально для него захватил. И побежал к пролому, выбрался на шоссе. Я же рассказывал! Никита… Никита Михайлович, что с вами?

– Ничего, – Колосов плюхнулся на стул. – А как же Калязина?

– Но я клянусь, я… – Юзбашев впился в него взглядом. – Вы что… вы подумали… это Хамфри… он ее убил?

Колосов кивнул. Юзбашев ошарашенно глядел ему в глаза.

– Не-ет… да вы что… Не-ет! Это какой-то сон дурной, низкопробная фантастика. Да как вам только в голову такое могло прийти? Хамфри убил бабу Симу! Он же… Это же чушь собачья!

– Вы же клетку открыли, Константин Русланович.

– Но я ее запер потом! Он не мог оттуда выбраться, и даже если бы выбрался… Но он сидел в клетке! Да мы и общались-то минут десять всего. Вот что, выкиньте все это насчет Хамфри из головы! Животные – это Божьи создания, запомните. Они чище, умнее, милосерднее и благороднее нас. Они не убивают, убивает человек, Никита Михайлович. Человек! Что вы там про какие-то мозги упоминали?

Никита скривился, но промолчал.

В камере повисла гнетущая тишина.

– Значит, Константин Русланович, убивает человек. В убийстве Калязиной, по-вашему, человека винить надо?

– Это ясно как день, – твердо сказал Юзбашев. – Подозревать в этом Хамфри – это, простите, – курам на смех.

– Курам? – медленно повторил Никита. – Ну-ну. Значит, клеточку вы закрыли?

– Закрыл и запер.

– Тогда, гражданин Юзбашев, светило отечественной этологии, укротитель вы наш отважный, обвинение в убийстве уж позвольте вам предъявить!

– Мне? Но я же объяснил, что я даже не видел…

– А кто это подтвердит? Кто убедит меня в том, что это не брехня? Кто?

Юзбашев опустил голову.

– Вот вы поучаете меня, – продолжал Колосов, – обезьяна ни при чем, ищите человека – шерше, мол, ля фам. А что его искать-то? Вот вы – классический подозреваемый. Косвенные улики вашей виновности налицо, а надо – и прямые добудем.

– Я не убивал Калязину! Я требую суда! Это произвол! Вы… вы тупой, малообразованный и примитивный! Вы не соображаете ни черта! Хамфри он подозревает, меня! А я… я отказываюсь с вами говорить. Ясно? Пусть придут присяжные!

Никита смотрел на него, потом отвернулся.

– До суда далеко. И присяжным вы не интересны. А у меня дело об убийстве нераскрытое, такое дело… И я хочу его раскрыть. Лично я. А посему беседовать вам со мной придется. И вы скажете мне все, что я захочу узнать. Я вас не пугаю, не меняйтесь в лице, это так, к сведению, – Колосов прошелся по кабинету, – ну ладно. Погорячились, покричали – и баста. Ну, в прямые убийцы я вас покуда не записываю, но подозреваю крепко. Хотя не только вас одного.

– А кого еще? – буркнул Юзбашев.

– Чем все-таки на этой базе занимаются? – вопросом на вопрос ответил Никита.

Юзбашев, немного поколебавшись, нехотя процедил:

– Проводится завершающая стадия программы «Рубеж человека» или как там это точно – не помню название. Это официально. Под это и деньги дают. Инициатор программы учитель Ольгина профессор Горев. Он сейчас в Штатах в Мичиганском университете. Связан с фондом Мелвилла и О'Хара. Деньги поступают оттуда. Эти исследования весьма интересны, только…

– Что только?

– Ольгину они нужны как собаке пятая нога. «Рубежу» уделяется процентов десять времени и сил – так, чтобы отчеты в Штаты посылать и деньги доить. Остальное время Ольгин и Званцев на себя расходуют.

– Как это на себя?

– На собственную программу.

– А в чем она заключается?

– Изучение высшей нервной деятельности приматов и патологии их поведения. Конкретно – опыты с памятью.

– Ну и что? Почему вы говорили, что там – ад? Что там происходит? – допытывался Никита.

Юзбашев устало закрыл глаза.

– А это надо видеть. Вы как-нибудь поприсутствуйте на их экспериментах. Посмотрите на животных. Сами поймете. А впрочем, – он безнадежно махнул рукой, – может, и не поймете. Другим вот до сих пор это до лампочки.

– Другим – это Ивановой? Зое?

Юзбашев смотрел в пол.

– Вы вот в прошлый раз беспокоились, что с ней что-то там случиться может. Так от кого опасность-то исходит? Раз не от обезьян, так от кого?

Юзбашев молчал.

– А что вы о лаборанте мне прошлый раз говорили? – спросил Колосов, так и не дождавшись ответа этолога. – О Евгении… как там его?

– О Суворове? Он псих.

– Псих?

– Шизофреник. Почему, думаете, его никуда не берут-то? Потому что – сдвиг по фазе, – Юзбашев постучал по виску смуглым пальцем. – А Ольгин его пригрел. И тут не упустит своего. Как же, еще одна малоизученная патология поведения. Что будет, если их совместить?

– Кого совместить?

– Психа и обезьян подопытных. Это Ольгина идея. А Званцев только ею пользуется. Мастерски, надо сказать. Материал для наблюдений, конечно, богатейший, на сто диссертаций хватит. Но… меня-то там нет! – этолог вздохнул, словно сожалея.

Никита смотрел на него с каким-то тайным чувством: из подозрения, недоверия, негодования и недоумения – он явно это теперь ощущал – выкристаллизовывался голый первобытный страх, содрогание перед чем-то неизвестным, но грозным: распластанное в грязи старческое тело… витрина в музее с разбитыми черепами ископаемых существ…

– А что вам Калязина про лаборанта конкретно говорила? На что жаловалась? – спросил он хрипло.

• Предыдущая
• 59/107
• Следующая