Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/93
• Следующая

– Тогда собирайте вещи, которые вам понадобятся.

Девушка наклонилась и достала из-под софы потрескавшуюся кожаную куртку.

– Это все? – спросил Верховцев.

– Все. Когда я получу от вас свои баксы, их будет больше.

– Тогда идемте. – Он открыл дверь и вежливо пропустил ее вперед.

Олли неловко споткнулся о ступеньку. Она обернулась и ухватила его за локоть.

– И ты тоже там играешь, ангелочек?

– Да.

– Кого?

– Увидишь.

– Ох, какие мы скрытные.

Он улыбнулся.

Возвращались к машине.

– Тебя как сюда занесло, к Ильичу-то? – спросил вдруг Олли.

– А тихо здесь, никто не трогает. – Она перепрыгнула через лужу. – Менты только с вокзала гоняют, а в бытовки не суются.

– А в бытовке кто с тобой живет?

– Бабай один. Тот, кто кусается, – засмеялась она тихо. – Они тут офис во флигеле ремонтируют, турки, ну и заходят иногда. Он мужик ничего, по-нашему даже умеет ругаться. Только он, увы… – Она развела руками. – У меня один был, так тот, я тебе, мальчик, скажу, с двенадцати до двенадцати мог, не вставая.

– И куда он такой делся? – усмехнулся Олли.

– Зарезали его. Тут буза одна была на вокзале: осетины на карачаевцев, стенка на стенку.

– А он кто был?

– Осетин. Аслан. Хороший парень, душевный. Не бил меня, даже пальцем никогда не трогал.

– Ты очень плакала, когда он умер?

– Что?

– Плакала, говорю?

Она пожала плечами.

– Не помню. Я тогда без лекарства была. Все как в тумане, ничего не помню.

– Половина двенадцатого, долго мы здесь. – Данила посмотрел на наручные часы. – Игорь, я сейчас…

Он не договорил. Откуда-то из темноты вынырнули пять приземистых, кряжистых фигур. В нос шибануло мочой и махоркой.

– Вот они, – прохрипела одна из них. – Вон тот длинный, в пальто, в морду меня бил и Маньку мою…

Тени метнулись навстречу – Верховцев, шедший первым, ощутил резкий толчок в грудь, чей-то крепкий кулак съездил ему под дых, и, когда он, потеряв равновесие, упал, его начали пинать ногами. Он извивался, пытаясь встать.

На Данилу напали сразу двое. Один с воем тут же отлетел, получив сокрушительный удар в челюсть, второй оказался хитрее – набросился сзади, по-медвежьи облапив Данилу и пытаясь сбить его подножкой на землю.

Но хуже всех пришлось Олли. К нему подскочил юркий белобрысый пацан в рваной «олимпийке» и с криком: «А по глазам не хочешь?» – замахнулся ножом. Лезвие тускло блеснуло в фонарном свете и неминуемо бы прочертило на щеке Олли кровавую борозду, если бы не та, имя которой было Анна. Она взвизгнула, как дикая кошка: «Сволочь! Своих бить, да? Своих?» – вцепилась в белобрысые вихры парня в «олимпийке» и с остервенением рванула его к себе.

Нож, описав в воздухе дугу, пропорол рукав ее куртки и наконец, вышибленный Данилой, успевшим уже обратить в бегство всех своих недругов, со звоном упал на мостовую.

– Атас! – крикнул кто-то из темноты. Тени исчезли так же неожиданно, как и появились.

Верховцев поднялся, отряхнул пальто, сплюнул.

– Да, это вам не Рио-де-Жанейро. Поехали отсюда скорее.

В джипе Олли сел рядом с Анной на заднее сиденье. Она зажимала предплечье.

– Сильно задели? – спросил он.

– Ерунда, царапина.

– На мой платок.

Она скинула куртку, задрала рукав кофты. На худенькой руке был длинный, но, к счастью, неглубокий порез.

– Сволочь! Это из Кожевников бичи, и еще с ножом, гад ползучий. – Она пыталась обвязать платком руку.

– Дай помогу. – Олли осторожно затянул узел.

– Ты прямо доктор Айболит, – молвил Данила, наблюдавший за их возней в водительское зеркало. Олли не ответил, обернулся к девушке:

– Ты храбрая.

– Ну, так на том стоим.

– А это что? – Он показал на алые точки на сгибе ее локтя.

– Это птичка клюнула. – Она быстро спустила рукав. – Это не для таких паинек, как ты, ангелочек.

– Ты меня спасла, – сказал он.

– Уж и спасла, скажешь тоже!

– Ваш сосед гордится своей красотой, – молвил Верховцев, ворочаясь на переднем сиденье. – Это так мило, что вы за него вступились.

Данила повернул ключ, джип рванул с места. Ехали молча. Данила изредка поглядывал в зеркальце. Олли, не отрываясь, смотрел в окно на ночную Москву.

Военный совет, экстренно собравшийся на Катиной квартире, едва начавшись, закончился размолвкой совещавшихся сторон. А было так. Катя взахлеб рассказывала о жертвах новоявленного маньяка, приканчивавшего женщин металлическим штырем, и постоянно повторяла: «А Колосов мне говорит…», «А я Колосову говорю…», «А Никита считает…». Кравченко и Мещерский молча переглядывались.

– Да, Сережа, во-от дела-то какие, – многозначительно протянул Вадим. – Пора, ой пора!

– Да, – неопределенно хмыкнул Князь.

– Что пора? – Катя споткнулась на полуслове. – О чем вы?

– Да о том. – Кравченко поднялся, потянулся, расправляя мускулы. – Что пора бить морду. Мда-а…

– Кому? – не поняла Катя.

– Гражданину, два вечера подряд доставляющему тебя домой на белых «Жигулях». Некоему мистеру Колосову, который активно суется туда, куда ему соваться не следует.

Князь вежливо покашлял в подтверждение.

– Ты смотри, что делается, а? – Вадим обернулся к приятелю. – Третьего дня является эта особа в два часа ночи. Я молчу, слова не говорю, хоть, заметь, вижу у подъезда эту белую мыльницу. Ну, понимаю же, не идиот – коллеги там, наша служба и опасна, и трудна, майор Томин и Зиночка Кибрит и т.д. Но вот не проходит и двух суток, опять эта колымага у подъезда, мистер Колосов ей дверь открывает, и они прощаются. Слишком долго, на мой взгляд, прощаются. Он к тебе, Катюша, на кофе напрашивался, нет? Жалеешь, что не пригласила?

– Прекрати! – Она встала.

– А я еще и не начал ничего, чтобы прекращать! – Кравченко подошел к шкафу и начал перебирать в ящике магнитофонные кассеты.

– Я говорю с вами о важном деле, вы сами поручили мне…

– Мы тебе поручили получить от Колосова интересующую нас информацию, – вкрадчиво заметил Мещерский. – О поездках при луне на автомобилях, тем более белых, и речи не было.

– Но он просто подбросил меня до дома, что в этом такого? – Катя знала, что приятели подначивают ее, но все равно злилась. Ей хотелось всласть поговорить о том, что ее в данный момент интересовало больше всего, выдерживать же, пусть даже и шутливую, сцену ревности у нее не было никакого желания.

– Подбросил! – Кравченко выбрал кассету, вставил в магнитофон и нажал кнопку перемотки. – Конечно, такого пока еще ничего нет. А чтобы и мысли насчет такого не возникали в чьих-то не в меру шустрых мозгах, пора бить морду. В профилактических целях. – Он сделал изящный жест.

– И кто же этим займется? – осведомилась Катя. Кравченко снисходительно смотрел на нее и молчал.

– Уж не ты ли, Вадечка?

– Бокс полезен для здоровья, – изрек Мещерский. – Кровь разгоняет лучше крапивы.

– И не рассчитывайте даже. – Катя облокотилась о стену и приняла наполеоновскую позу. – Руки у вас коротки на гражданина Колосова. Он таких, как вы, одной левой в узел связывает.

– Кто? – спросил Кравченко.

– Он, – ответила Катя.

– В узел?

– Да, в узел.

– Меня?

– Да, тебя, тебя.

– Меня? – Вадим вдруг рывком сдернул через голову шерстяной свитер, обнажив мощный торс. – Меня?

– Тебя. – Катя постаралась, чтобы голос ее звучал как можно увереннее.

– Иди сюда.

– Еще чего!

– Я кому сказал.

Катя выпрямилась.

– Иди сюда. – Кравченко, однако, подошел сам. – Положи сюда руку.

– Отстань.

Он больно дернул ее к себе и прижал ее ладонь к своей груди. Мышцы под гладкой кожей так и заходили, напряглись. Катя попыталась освободиться, но не тут-то было – хватка у Кравченко была железная.

– Думай, что говоришь, – тихо молвил он. Она опустила голову – ей отчего-то стало неловко от его взгляда. Неловко оттого, что Кравченко был так нагло самоуверен в своей физической привлекательности, неловко от присутствия в комнате Мещерского, неловко от того чувства потерянности и покорности, которое независимо от ее воли пробуждало в ней каждое прикосновение к Вадькиному телу.

• Предыдущая
• 34/93
• Следующая