Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 64

• Предыдущая
• 64/93
• Следующая

– Примите лучше это, Василь Василич. Активат. Все неприятности – как рукой.

– Ну, давай. – Чугунов выплеснул «зельцер» прямо на ковер. – Сюда бы минералочки, запить. Хотя нет. Как выпью – газы меня мучат. Так и прут, так и прут. Словно шар раздуваюсь. Скажи там Веронике, чтоб чайку принесла, что ли. Чайку… Да… – Он вздохнул. – А вчера душевно мы посидели, Вадь, душевно. Серафименко под конец три ящика пива привез – ему самолетом прям из Баварии… К рачкам благодать – пивцо… Только я того, как водопровод с пива делаюсь. Так и бегаю, так и бегаю, хоть штаны не застегивай.

Кравченко с невозмутимым видом нажал кнопку связи и заказал секретарше чай для шефа.

– Я вот в газете читал, у немцев какие-то приспособления придуманы бумажные – трубочки с воронкой. Ну, чтоб с пива-то того… – Чугунов усмехнулся, поскреб лысину. – Куда их только надевают-то? На толчок, што ль? – Он визгливо засмеялся. – Ну, ладно. Корней не звонил?

– Нет, – ответил Кравченко. (Корней Корнеевич Миклошенко был деловым компаньоном Чугунова.)

– От старый хрен! Орал тут на меня, ногами топал – дела, мол, я на самотек пустил, лодырничаю! А сам третий день – ни слуху ни духу, – вознегодовал Чугунов. – Ты накажи Веронике там, Потапову, Смирнову, чтоб нашли его хоть под землей. На все кнопки пусть жмут. Телефоны там свои, радио, факсы – всю эту заразу пусть на полную катушку заводят, но чтоб Корней у меня к завтрему был на связи.

– Завтра, Василь Василич, – вежливо поправил Кравченко, – завтра – суббота, он в Жаворонки уедет, как обычно, там его найти просто.

– А, да, правильно. Ты меня поправляй, Вадь, следи. Ты человек культурный, интеллигентный, языкам обучен. Следи, а то я по простецкой своей привычке строительной каб не ляпнул чего так. – Чугунов проглотил пять таблеток активата и запил принесенным пышнотелой томной секретаршей чаем. – А то эти столичные господа, все эти Герминские, Боровские там, ведь образованные, нос от меня воротят. Гнушаются – рылом, мол, ты, Чугунов, не вышел с нами дела вести. А того, что я всю эту шишголь продам, куплю и снова продам, но уже дороже, не понимают. Эх, Вадя! – Чугунов мечтательно вздохнул. – Годика этак через два все эти московские морды вот где у меня будут! – Он поднял волосатый кулак. – Вот где! Хвостом будут вилять, в глаза смотреть. Бензин-то мой, Вадя, а бензин – это кровь. Москва ваша задрипанная без моего бензина дня не протянет. Все они мне дадут – и кредиты, и хрендиты, да еще спасибо скажут, что взял. Эхма! Да садись ты, чего стоишь? Садись! Я тебя люблю – ты парень хороший, честный. Я в людях толк понимаю – имею талант, так сказать. Вот и в тебе я кое-что понимаю. Потому и жизнь свою тебе доверил. За спину твою, Вадь, прячусь. А что делать-то, а? Жизнь такая, паскуда, жизнь волчья, сынок. Но я от тебя, а ты от меня интерес имеешь. Держись меня, Вадя, не прогадаешь. Годика через два любую дверь в Москве ногой открывать будешь, потому что будут знать: это человек Чугунова, его правая рука.

– Врача вам вызвать? – осведомился Кравченко. – Я с Наумом Борисычем связался, он ждет.

– На хрен его! Я ничего, в порядке, только ослаб маленько да заспался. Третий час уж, нет, четвертый. Щас, пожалуй, домой поеду. – Чугунов, сопя, начал натягивать брюки. – Супруга-то не звонила?

– Я ей сам утром звонил, передал, что у вас все нормально.

– Орала?

– Нет, всхлипывала.

– Эх, старушка! – Чугунов покачал головой. – Тираню я ее, с сердцем своим никак совладать не могу, скотина. Темперамент у меня еще того! Но старая жена, Вадя, как одеяло ватное: прикроет, укроет, согреет. У молодых этого нет – участия там, тепла. Вот женишься – поймешь. Гнездо, словом… да… Зашиться она меня все склоняет.

Кравченко невозмутимо пожал плечами.

– Это мысль.

– Да что я, алкаш, что ль? – обиделся Чугунов. – Вот захочу и брошу. Ее ведь куда, ампулу-то эту, в зад зашивают?

– Точно.

– А сидеть как же?

– Она сидеть не мешает. – Кравченко усмехнулся.

– Ишь ты, не мешает! – Чугунов обул ботинки, потопал каблуком в ковер. – Эх, Вадя, мне бы твои годы, твою голову ясную, выносливость твою. Это в конторе тебя так натаскали, что ты ведро выпьешь – и только побледнеешь? У вас там методы, что ль, были специальные?

– Так точно.

– Гипноз?

– Он самый, Василь Василич, только это по молодости надо привыкать. Пока сердце – как часы.

– Эхма, ну ладно. Вызови-ка там машину. Домой, домой на «Мерседесах». – Чугунов напяливал пиджак. – Про субботу что ты там говорил?

Кравченко связался по радиотелефону с чугуновским шофером, вызвал машину.

– Место есть одно любопытное, – ответил он. – Несуетно, тихо, забавно. Вечерок можно с пользой скоротать. И неординарно вроде. Этакий маленький столичный «свет». (Он знал, что слова «свет», «светский» неотразимо действуют на провинциала Чугунова, и поэтому употреблял их и к месту, и так просто.)

– Тусовка, что ль? Стар я, Вадь, тусоваться.

– А к байкерам ехать на прошлой неделе хотели, водкой их поить ради рекламы?

Чугунов засмеялся.

– Так ты ж меня и отговорил: какие, мол, байкеры в марте месяце? У них и мотоциклы небось еще в гаражах. А этот, ну, как его, ну, знаешь, о ком я, ездил ведь. Популярность себе зарабатывает. Бог с ним, простота. Я-то ведь – не он, Вадя. Я – Василий Чугунов. Мне дешевка не к лицу. Я вот водку хочу своего имени выпустить. Пусть работяги пьют мою чугуновочку, меня добрым словом поминают.

– Насчет вечера-то как? – напомнил Кравченко.

– А хрен с ним, поедем, поглядим, что там за моды, что тебе так понравилось. Я все новое люблю. До нового я жаден, Вадя. Бабы-то мясистые, говоришь?

– Рук не хватит обнять.

– Моих хватит, – ответил Чугунов, причесывая редкие волоски на лысине. – У меня темперамент ого-го! Бензин – материал горючий и быстро воспламеняющийся. Я еще, если стариной тряхнуть, и ребеночка смогу того… наследничка, да… Ну ладно, машина-то пришла? Тогда поехал я. Ты, Вадь, сведи меня к машине и гуляй до субботы. Меня щас старушка моя прорабатывать начнет, нечего тебе наш лай слушать. А в субботу заедешь вечерком и у Семенова меня примешь.

– Все сделаю, – заверил Кравченко. Он улыбнулся: уговорить Чучело посетить «Ботанический Сад Души» оказалось делом весьма несложным.

«Этак он действительно сопьется вконец, – думал Вадим, конвоируя босса к машине. – От дел он стал отлынивать, все налево глядит. Попрут они его, компаньоны эти. А впрочем, черт с ним. Таких сейчас навалом. Этот разорится – наймемся к другому».

«Ботанический Сад Души» занимал просторный первый этаж монолитного сталинского дома на Садовом кольце. Эти слоноподобные колонны, тяжеловесные пилястры, узкие окна-бойницы – все это помпезное псевдовеликолепие было Кравченко отлично знакомо. Именно в подобном доме, именно на Садовом кольце (район кинотеатра «Встреча») прошло его безоблачное пионерское детство в просторной и гулкой генеральской квартире его отца. Там тоже был подъезд, смахивающий на готический камин, скрипучий лифт с зеркалами, бдительная сторожиха в стеклянном «аквариуме» у дверей.

Жильцам этого дома на Садово-Триумфальной пришлось, однако, потесниться. Прежде на первом этаже здесь располагалось какое-то услужливо-бытовое заведение – парикмахерская, а может, химчистка, но сейчас…

Эти суперсовременные пластмассово-зеркальные двери, укрепленные изнутри толстенной металлической решеткой, смотрелись на теле старого вальяжного и благополучного дома словно чужеродный нарост. Точно наскоро сляпанная «под Европу» картонная обманка. Однако никакого обмана тут не было. Мраморные ступени блестели, подъезд ярко светился огнями.

– Здесь, что ль, Вадь? – спросил Чугунов, щурясь на свет. – Ишь ты какие! Ну и лады, приехали. Машину-то где поставишь?

К ним уже поспешал мордатый молодец в долгополом пальто с радиотелефоном.

– Вы к кому?

– На вечер. Василий Чугунов и начальник его личной охраны.

• Предыдущая
• 64/93
• Следующая