Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 68
- Предыдущая
- 68/93
- Следующая
– Этот фрукт двоих своих хозяев едва не прикончил, – сообщил Кузьмин. – Набросился и растерзал, едва кровью не изошли. Хотели его пристрелить, да потом нам отдали в питомник. Ах ты, мой людоед! – Он подошел к самой ограде и беспечно облокотился на нее. – Ах ты, мордашка! Что, людоед, на меня смотришь? Нравлюсь я тебе?
– Как же вы такого монстра укротили? – спросил фотограф боязливо. – Это вот Васина заслуга. Два месяца он с ним мучился. Ватника и бронежилета не снимал. Я ж говорю – римский бестиарий. Это, между прочим, та самая порода, которая в Риме на аренах против гладиаторов выступала. Бился он с ним жестоко, зато сейчас Кашалот как шелковый. В глаза ему смотрит, хозяина почуял настоящего. Хотите, Екатерина Сергеевна, покажем, как он через барьер прыгает?
Катя тревожно смерила глазами тренировочный барьер и ограду вольера – почти одинаковы, ограда даже ниже.
– Ради Бога, не надо, а то он распрыгается и сюда… На кого же вы охотитесь с такими собаками?
– На разную сволочь, прошу прощения за грубость. – Кузьмин усмехнулся. – На рэкетиров, на крутых, когда они у нас в районе разборки свои затевают, когда на задержание вооруженного идем, тоже собачек применяем. Лучше пусть они с уркаганов штаны спустят, чем я позволю своим ребятам лоб под их гадские пули за просто так подставлять. Верно я говорю?
Он стоял перед Катей – высокий, небрежно-элегантный, явно гордящийся своей силой и отвагой. Ей представилось вдруг, что это и не «чистокровный опер» вовсе, а средневековый сеньор-феодал, выезжающий на охоту со сворой собак в свои наследственные имения. Трубили рога, ржали кони, бешено лаяли псы, рвались с поводков. Начиналась Большая Травля. Только вместо кабана или волка спасался от этой дикой воющей своры рэкетир без штанов. Кретин ты, рэкетир, подумалось ей. Лучше не суйся ты, рэкетир, в Воронцовск. А то, не ровен час, хищные звери отъедят тебе кое-что важное, и не продолжишь ты свой воровской рэкетирский род.
– Сейчас мы Варта вам покажем в работе по задержанию вооруженного преступника, – предложил Кузьмин. – Отличный пес, злобный, тренированный.
– Как, а разве тут нет ограды? – всполошилась Катя, оглядывая демонстрационную площадку. – А как же мы тогда…
– Со мной ничего не бойтесь. – Кузьмин встал перед Катей и заслонил ее широченной спиной. – Все будет в ажуре.
Тут появился напарник Стрельцова, кинолог по имени Лева, словно луноход, неповоротливый и медлительный в ватном костюме, щитках и каске.
– Фотограф пусть станет впереди, а вы отойдите назад, сейчас мы смоделируем вооруженное нападение на сотрудника милиции, – суетился Стрельцов. – Лева на меня нападает, а вы снимайте.
Лева, вооруженный стартовым пистолетом, действительно «напал» весьма профессионально на кинолога. Тот крикнул кому-то: «Выпускай!» И через секунду из-за вольеров, точно шаровая молния, вылетела огромная черно-желтая немецкая овчарка и молча бросилась, только не на Леву, а на фотокорреспондента объединенной редакции МВД, который застыл подобно статуе, наведя объектив на сражающуюся группу. Варт уже распластался в гигантском прыжке, готовясь сбить фотографа наземь. «Они нападают на первого, кого видят! – подумала Катя и от страха закрыла глаза. – Сейчас он его сожрет!»
– ВАРТ!!! – громово крикнул Стрельцов.
Катя встрепенулась. Собака сжалась, точно пружина; пролетела мимо фотографа, едва его не задев, и с ходу впилась в руку «нападавшего», державшего пистолет.
Дальше Катя уже глаз не закрывала. Атлет Кузьмин загораживал ее, успокаивал, а она испуганно и с любопытством смотрела из-за него на то, как Варт разделывался с «нарушителем» – только клочья ватника летели в безоблачное мартовское небо. Пса натравливали несколько раз, и он становился все свирепее: прыгал, мощно выбивал пистолет, не дрогнув, шел на выстрел, хватал за ноги. Несколько раз в пылу борьбы он прихватил и руку «нарушителя». В конце концов у того ручьем потекла кровь.
– Не надо, хватит. Ему же больно, хватит, – шептала Катя.
– Ничего, настоящий мужик стерпит. – Кузьмин усмехнулся, но все же крикнул кинологу: – Ну ладно, Лев, достаточно! Давай я сам с ним сейчас разберусь!
– Вы щитки только наденьте, – предупредил Стрельцов.
– Обойдусь. Не таких обламывал. У меня самого овчарка, – сообщил он Кате. – Вась, дай мне свой ватник, а то он мне куртку порвет.
Кузьмин, явно бравируя перед Катей, занялся овчаркой на славу. Тут сошлись два достойных соперника. Пес так и не сумел выбить у него пистолет, однако от злости так впился в руку, что его пришлось отрывать от Кузьмина буквально за хвост. Фотограф бегал кругом бестиариев, возбужденно снимал: «Ну и кадры! Ну и динамика!» Наконец овчарку все же оторвали и уволокли в вольер, где она долго изливала свою ярость бешеным лаем. Кузьмин закатал рукав свитера, на руке – огромный синяк от собачьих клыков, кое-где даже кровь проступила.
– Вась, йод найдется? – спокойно спросил он. Они прошли в ветпункт. Там было чисто и светло, а на подоконнике лежал полосатый важный кот и брезгливо смотрел на собачьи вольеры. «Лучше б мы вместо бестиариев этого Котофея сняли», – искренне пожалела Катя. Кузьмин возился с пузырьком.
– Дайте я смажу, – предложила она.
Улыбаясь, он подставил ей руку. А ей снова в этот самый момент показалось: вот колыхнулся пышный плюмаж на рыцарском шлеме сеньора-феодала, звякнула сталь о сталь, шпора о шпору. Кузьмин чем-то напоминал Кравченко. Таким Вадька станет лет этак в сорок, если только, конечно, сохранит форму – не бросит свои «качания» и не растолстеет, как большинство спортсменов на покое.
– Не щиплет? – спросила Катя, густо смазывая укус йодом.
– Нет, приятно, когда женщины нас лечат.
Потом они всей компанией осматривали воронцовский изолятор временного содержания заключенных.
Мимо Кати в следственный кабинет прошла целая делегация: следователь с портативной машинкой, адвокатесса в дутой бижутерии и молоденькая девочка, почти подросток. Следом за ними туда провели и хмурого бритоголового парня в болоньевой куртке.
– Очная ставка, – пояснил Кузьмин. – Это Шестаков – насильник. Пять жертв на нем. Караулил девчонок по подъездам. Затаится, а там – как в старой сказке: «Паучок нашу муху в уголок поволок». Ну, ничего, в изолятор приедет, там его самого поволокут. Под столом в камере жить станет. Машкой – на вечные времена.
Катя пристально смотрела вслед Шестакову. Паучок… Тебе б лапки оторвать твои поганые! Этого-то поймали, молодцы Кузьмин и его ребята! А вот ТОГО! Ей вдруг вспомнилось колосовское «не маньяк». Эх, что-то мудрит мой сыщик, как бы не перемудрил! «Подожди, не торопись», – она нахмурилась. Пока мы тут будем годить да не соваться, этот наш чертов паучок с металлическим жалом притащит в свой уголок очередную жертву. Очередную МУХУ. А может, уже притащил… Ей вспомнилось продолжение стишка: «Зубы в самое сердце вонзает и кровь у нее выпивает…» Катя вздрогнула. Ей вдруг нестерпимо захотелось уйти из ИВС. Уйти на волю, на мартовское вечернее солнце, туда, где, слава Богу, пока еще не было и в помине ни пауков, ни мух.
- Предыдущая
- 68/93
- Следующая
