Гитлер и Сталин перед схваткой - Безыменский Лев Александрович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/113
• Следующая

Так, 26 июня 1938 года Главный Военный Совет Красной Армии принял постановление преобразовать Киевский и Белорусский военные округа (находившиеся ближе всех к территории Чехословакии) в Особые военные округа. В соответствии с приказом народного комиссара обороны Ворошилова в Киевском особом военном округе началось срочное формирование четырех крупных армейских групп, а в Белорусском округе – двух армейских групп. Срок окончания этих мер был определен к 1 сентября 1938 года. Армейские группы включали в свой состав по нескольку стрелковых дивизий, танковые бригады, артиллерийские, авиационные части и другие войска обеспечения. Одновременно формировались кавалерийские группы.

21 сентября Народный комиссариат обороны направил в Киевский особый военный округ директиву, в которой предлагалось выдвинуть к государственной границе следующие группировки войск:

– Житомирскую армейскую группу в составе 8-го и 15-го стрелковых корпусов и 2-го кавалерийского корпуса – в район Новоград-Волынский – Шепетовка.

– Винницкую армейскую группу в составе 17-го стрелкового, 25-го танкового, 4-го кавалерийского корпусов и двух отдельных танковых бригад – в район юго-западнее Проскурова.

Для укомплектования стрелковых дивизий до штатов военного времени разрешалось призвать приписной состав из расчета по 8 тысяч человек на дивизию. Для прикрытия поддержки войск каждой армейской группы привлекались и авиационные силы – по три истребительских полка, корпусу бомбардировщиков и по одному корпусу тяжелых бомбардировщиков. Всю подготовку приказывалось завершить к 23 сентября.

Советское правительство не кривило душой, когда 20 сентября дало такое указание своему послу:

Этот ответ был в тот же день немедленно передан по телефону Бенешу – в тот самый решающий момент, когда правительство Чехословакии на своем заседании обсуждало ответ на англо-французский ультиматум от 19 сентября. Но что с того? Капитуляция была предрешена – без участия СССР.

Само Мюнхенское совещание не раз описано во всех подробностях. Собственно говоря, его нельзя назвать дипломатическим совещанием в полном смысле этого слова. Практически никаких переговоров не велось. Как явствует из воспоминаний очевидцев, совещание было из рук вон плохо подготовлено: беседы велись беспорядочно и бессистемно, в то время как чиновники готовили текст, содержание которого было предрешено.

По Мюнхенскому соглашению Гитлер добился осуществления всех своих требований, которые он предъявил тогда к Чехословакии, т. е. расчленения этой страны и присоединения Судетской области к Германии. Мюнхенское соглашение предусматривало также удовлетворение территориальных притязаний по отношению к Чехословакии со стороны правительств Венгрии и Польши. В Мюнхене был подписан не только смертный приговор Чехословацкому государству. Там же был выдан аванс Гитлеру в смысле дальнейшего поощрения германских действий при условии предварительного их согласования.

Если задать вопрос: что же выпало в «сухой остаток» отношений европейских держав после Мюнхена?

Для Англии: была достигнута главная цель, война не состоялась. Одновременно, в качестве побочного плода умиротворения, возникала реальная перспектива более широкого англо-франко-германского компромисса. Правда, с карты Европы практически исчезло одно государство. Но Чемберлен и Галифакс освобождались от щепетильной задачи жертвовать своими солдатами во имя сохранения чужой страны.

Для Франции: тот же итог плюс освобождение от подвергавшегося большим сомнениям франко-советского соглашения 1935 года. Хотя стремление к компромиссу с Германией было не столь сильным, как в Англии, для Франции сохранялся главный элемент: союз с Англией.

Для Германии: выигрыш был безусловен. Кроме всего прочего, Гитлер выиграл внутренний бой с консервативным германским генералитетом.

Для СССР: большой удар по его международному престижу. Снова страна оттеснялась на обочину мировой политики. Не был использован и механизм военного сотрудничества с Западом. СССР лишился хорошего партнера – Чехословакии.

16 октября в беседе с французским послом Литвинов прямо сказал: «…Утерянных драгоценных позиций не вернуть и не компенсировать. Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира».

Настроение Литвинова можно было понять: разваливалось здание коллективной безопасности, которое он надеялся создать в Европе для противостояния немецкой агрессии. А настроение Сталина? Прямых свидетельств у нас нет (и быть не может). Но, безусловно, этот зоркий политик не мог не видеть одно парадоксальное свойство Мюнхена: он не мог не видеть, что «политика умиротворения» при определенных условиях может дать определенный эффект, когда надо добиваться отсрочки войны. Англии и Франции надо было отложить европейскую войну – и они этого добились. Правда, дорогой ценой. Но кто думает о цене, когда ее платишь не сам?

Советник посольства в Москве опытный дипломат Вернер фон Типпельскирх занялся анализом воздействия Мюнхена на советскую внешнюю политику. «То, что Сталин из неудачи советской политики сделает персональные выводы, кажется нам согласно нашему опыту. Я, естественным образом, думаю о Литвинове, который в ходе кризиса предпринимал напрасные усилия в Женеве… Если направиться в область политических спекуляций, то напрашивается мысль, что советское правительство должно пересмотреть свою политику. В первую очередь это касается отношений с Германией, Францией и Японией. Что касается нас, то могло бы стать возможным более позитивное отношение Советского Союза к Германии, хотя бы из-за того, что Франция в качестве союзника обесценена, а Япония занимает агрессивную позицию… Так или иначе, я не считаю вздорной идею, что нынешние обстоятельства создают выгодные возможности для нового, более крупного экономического соглашения с Советским Союзом».

Он не ошибся. Любопытно, что такие предположения делались и в Лондоне. 31 января 1939 года в газете «Ньюс кроникл» появилась статья видного обозревателя Вернона Бартлета. Он предполагал, что скоро начнутся новые германо-советские переговоры. «Британское правительство, – писал Бартлет, – проявляет демонстративное пренебрежение к советскому послу. За 31¤2 месяца посол только 1 раз имел возможность беседовать с министром Галифаксом, а СССР не был поставлен в известность о переговорах Чемберлена в Риме и Париже. Соглашение 1935 года не выполняется. А в этих условиях Германия не теряет времени». «Гитлер, – рассуждает Бартлет, – несмотря на словесные нападки на большевиков, не хочет потерять такого замечательного случая, чтобы устранить возможность одновременного военного нажима – с запада и востока». Далее Бартлет, ссылаясь на «советские круги», пишет: «Советско-германские торговые переговоры, несомненно, выиграют благодаря кампании, которая ведется некоторыми английскими кругами в пользу денонсации англо-советского торгового соглашения. Ясно, что эти переговоры, которые, возможно, закончатся предоставлением в распоряжение Германии неисчерпаемых ресурсов продовольствия на случай войны, имеют также и политическое значение». Было бы неблагоразумным полагать, завершал автор, что «существующие ныне разногласия между Москвой и Берлином обязательно останутся неизменным фактором международной политики».

Дальнозоркий Бартлет оказался прав.

Многие исследователи событий 1939 года начинают описание этого рокового года в истории Европы с новогоднего приема, который фюрер и рейхсканцлер Германского рейха Адольф Гитлер дал по давней традиции дипломатическому корпусу, аккредитованному в Берлине. Как нельзя лучше для подобных церемоний была пригодна так называемая «новая» имперская канцелярия, сооруженная по проекту личного архитектора фюрера Альберта Шпеера. Холодный мраморный блеск огромных зал, медь и позолота светильников создавали ощущение имперского величия, а если добавить мундиры военных и чиновников министерства иностранных дел и многих дипломатов, носивших традиционно расшитые золотом униформы, то картина всегда получалась впечатляющая. Центральным событием приема стало «дефиле» Гитлера, проходившего в сопровождении начальника протокольного отдела, дюжинного роста «гиганта» барона Александра фон Дёрнберга вдоль ряда дипломатов, ожидавших своей очереди сказать главе рейха несколько поздравительных слов. Здесь, в протокольном марше, было выверено все: количество ответных фраз, их характер и, пожалуй, даже выражение лица, с которым они должны были произноситься. Поэтому можно было понять собравшихся в зале, когда на этом приеме – а происходил он 12 января – перед приглашенными Гитлер произнес речь, от которой никто особенного не ожидал. Важнее было другое: как поведет он себя при представлении послов? Сколько и кому уделит внимания? Кому улыбнется, с кем будет беседовать?

• Предыдущая
• 37/113
• Следующая