Царевич Ваня и Серый Волк - Суслин Дмитрий Юрьевич - Страница 9

Только так грозно глянул на него Дубрав, что боярин язык прикусил, больше об облике царском слова не вымолвил. Ну, уж, если сам Брадомир об этом молчит, то уж другим и подавно говорить об этом и на ум не придет, да и язык не повернется.

Весь день царь занимался государственными делами вместе с думой боярской. До вечера на престоле сидел с короной на голове. Столько грамот да приказов принял и подписал, сколько за пять лет успеть раньше не мог. А только вечер наступил, захотел царь с трона подняться, а не может. Опять слуг кличет.

– Что-то мне тяжело встается, – пожаловался, когда его поднимать стали. – Словно к трону прирос. Что значит, весь день просидел без движения. Для богатыря это тяжелее десятка сражений. Ой, тяжела ты, корона царская. Голова от тебя разболелась. Спать охота.

И еле дошел он до спальни своей и замертво на кровать бухнулся. Даже раздеваться не стал.

А по городу уже слух прошел, что царь заболел. Люди волноваться на улицах начали, слухами нелепыми обмениваться.

Прослышал про болезнь отца и Ваня царевич. Перепугался. Расстроился. Побежал к тронному залу царскому, к Большой палате, где совет и дума заседали, да только стража его не пустила.

– Не велено никого впускать!

– Кем не велено? = удивился Ваня.

– Государем.

Ничего возразить на это. До вечера ждал мальчик, когда отец закончит управлять царством своим и на ужин отправится. Да только не дождался. Царь ужинать не стал, сразу спать отправился. Не успел с ним царевич встретиться. Около большой двери ждал его выхода, а царь малой дверью воспользовался. Другой стороной пошел к спальне своей. Об этом Ване шепотом Антошка доложил. Прибежал взволнованный и испуганный.

– Кажется, царь и впрямь заболел, – напоследок сказал.

Побежал Ваня к покоям царским, да только не успел. Царь прямо перед его носом в спальной палате скрылся. Стражники с бердышами за ним двери закрыли и опять царевичу дорогу преградили.

– Пустите к батюшке! – взмолился Ваня.

– Не велено! – был ему ответ. – Никого к себе государь пускать не велел.

Пришлось идти прочь от покоев отцовских.

– Видел? – спросил Антошка царевича, когда тот к себе в светелку пришел. – Видел царя? Видел батюшку своего? Говорил с ним?

Поглядел на друга царевич Ваня и вздохнул:

– Не пустили меня телохранители отцовы, псы верные даже за порог. Только спину батюшкину и видел.

– И что скажешь?

– Изменился он. Словно и впрямь заболел. Нет осанки прямой и гордой, что прежде была. Словно что-то пригнуло его. То ли забота, то ли печаль. Наверно по братьям моим тоскует, – поделился своими мыслями с Антошкой царевич Ваня.

– А я его лицо успел разглядеть, – сказал Антошка. – Изменился твой батюшка. Очень изменился. Словно другой человек стал. Постарел будто лет на двадцать. Даже в волосах седина засеребрилась.

– Постарел? – воскликнул Ваня. И вдруг он с ужасом вспомнил, что обещал царю старый волхв. И волосы у мальчика зашевелились на голове от ужаса. – Неужели предсказание сбываться началось?

– Какое предсказание? – Антошка ничего не понимал, от чего вдруг Ваня так взволновался.

И царевич рассказал тогда ему о том, какая встреча была у них с волхвом.

– Так это его старик наверно околдовал! – воскликнул Антошка. – Не иначе вы с черным колдуном повстречались.

– Но он не черный, а белый и не колдун вовсе, – Ване не хотелось верить в плохое. – Может все так просто хворь у государя нашего?

– Может и хворь.

На том они спать и легли.

А когда они утром проснулись и встали, во дворце уже самая настоящая паника была.

– Царь государь заболел! – кричали во всех палатах, во всех теремах. Повсюду носились люди. А по двору бегали дружинники Дубравовы, окружали царский дворец, чтобы взволнованный народ, люд посадский Князьгородский во двор не кинулся.

Стали царевич Ваня и Антошка расспрашивать и вот какую весть узнали.

Прибежали на утро слуги царские, чтобы государя одеть и чуть со страху не умерли. В постели лежал, рук и ног поднять не мог царь Дубрав. Да только было ему на вид уже и не шестьдесят лет, как вчера, а все восемьдесят.

– Что пали ниц? – слабым голосом крикнул слугам царь. – Несите мне быстрее зеркало!

Принесли ему зеркало. Глянул на себя, старого да немощного царь, и полились по его лицу слезы горькие. Затем гневом засверкали глаза его. Стукнул он кулаком по зеркалу, разбил его на сотни кусков. Закричал:

– Нет! Не старик я еще! Не старик.

Собрался он с силами, встал с постели на пол, мягкими шкурами устеленный, пошатнулся, но на ногах устоял.

– Вот видите? – засмеялся. – Я еще молод! И полон сил.

Снял он со спинки кровати меч свой богатырский, с трудом над головой поднял, попробовал повертеть. Два раза махнул, да чуть не упал. Стоит отдышаться не может. Смотрит на лезвие меча булатного, и видит, что наполовину ржавчиной оно покрыто. Не блестят, не играют на нем солнечные лучи.

Рухнул обратно на кровать Дубрав. Руками лицо закрыл. Застонал:

– Волхва ко мне! Старца белого. Приведите сейчас же!

И приволокли к нему старика волхва. Кинули его к царским ногам. Рядом с Дубравом Забава. За царем ухаживает, за ее спиной Хазария недобрыми глазами поблескивает. На волхва с опаской поглядывает.

– Говори, старик, – обратился к волхву царь, – говори, что со мной такое делается? Отчего старость раньше назначенного времени ко мне пришла, почему за ней смерть подкрадывается? И что делать мне?

– Ты уже ничего делать не сможешь, – с усмешкой ответил царю волхв. – Ты теперь такой же, как и я, пень трухлявый. Любой пнет тебя ногой, ты и рассыплешься.

– Насмехаешься надо мной, старик? – богатырским криком взревел царь. Только голос у него богатырским пока и остался. – С кем говоришь, забыл. – Но силы быстро оставили царя, и он упал на подушки. Заговорил тихо. – Обидчивый ты, как я погляжу. Ну да ладно. Квиты мы теперь. Излечи меня, старик. Никаких денег не пожалею.

– Не лекарь я, царь батюшка, – ответил старец. – Да и если бы был лекарем, ничего поделать не мог. Не от болезни тебя лечить надо.

– Отчего же?

– От колдовства.

Забава и Хазария отпрянули назад со страхом, да только царь этого не заметил, а другие, слуги, воины, бояре, что здесь были, также испугались, и внимания на них не обратили.

– А я не колдун, – продолжал волхв. – Я всего лишь мудрец. И от чар спасать не умею.

Как про колдовство услышал царь, так сознания и лишился. Рухнул на подушки. Кинулись к нему, глядят, а Дубраву уже и не восемьдесят лет, а прямо на глазах, словно год за годом по его лицу пробегают. Волосы белее снега становятся, лицо усеивают морщины глубокие, кожа темнеет и вваливается, борода вывалилась, губы тонкие бескровные и вовсе пропали. И вот уже старец столетний лежит без движения на царской постели. Глаза закрыл. Не дышит. Словно мертвец.

– Злодей! – закричала тогда диким голосом царица Забава. – Как ты смел так царем разговаривать? Грубо так, непочтительно! Уведите его, допросите его, дознайтесь, кто колдовство учинил. Да утопите потом в ледяном колодце его!

Тут же дружинники Дубравовы схватили старца и поволокли на улицу. Только по дороге их боярин Брадомир остановил. Приказал не в колодец старца бросить, а обратно в подвал темный каменный отправить. В темницу сырую, где ни окон, ни дверей, только дыбы по стенам развешаны, да клетки стоят звериные.

А царь Дубрав больше в себя уже и не приходил. Остался лежать безмолвный и недвижимый. И сразу всю власть в руки свои Забава взяла. Тут же стала приказы направо налево отдавать.

– Закройте окна, чтобы воздуха не было, сквозняк царю вреден, и солнца глаза слепит. Притворите ставни. Выставьте стражи больше! Да пошлите гонцов к сыновьям Дубравовым, к царевичу Ратмиру и царевичу Ратибору. Вот им письма мои. Пускай из похода назад возвращаются. Ой, же горе великое! Ой, печаль великослезная!

И словно в ответ на ее слова, раздался во дворе дворца топот ног лошадиных, и увидели люди, как с одной стороны, в южные ворота въехал царевич Ратмир, а в другие ворота северные, вбежал Ратибор. Увидели они друг друга. Посмотрели с ненавистью, но ничего не сказали, а побежали к матушке, к царице Забаве.