Близкие люди - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 1

• 1/21
• Следующая

Было темно и сыро. Дождик прошел, и в воздухе пахло весной, влажной землей и стройкой.

«Странно, – подумал человек, стоявший почти на самом краю свежего котлована. – Наверное, точно так же пахло, когда древние египтяне строили свои загадочные и великие пирамиды. Шел дождик – должно быть, редкая штука в тех краях, – земля раскисала и размягчалась, как сентиментальная старуха от слезливого фильма, и во влажном воздухе повисал запах стройки. Две с половиной тысячи лет прошло, никто и никогда ничего толком не узнает о том, что было тогда, а запах не изменился».

Человек усмехнулся и швырнул в котлован окурок. Маленькая оранжевая комета мелькнула в вязкой темноте и исчезла, потухла.

Что-то сегодня его потянуло на философские размышления. К чему бы? К старости, что ли? Вот бы удивились те, другие, если бы могли подслушать его мысли! Для них он никто, они его и не замечают даже. Разнорабочий – подай, принеси, подержи, за бутылкой сбегай!..

Его это забавляло. Он знал о них гораздо больше, чем они о нем, и в этом было его неоспоримое преимущество. Когда-то, еще в школе, он прочитал о том, что всеми событиями на земле управляют вовсе не те, кто громче всех кричит и размахивает флагом на баррикадах. Можно кричать и размахивать сколько угодно – хоть всю жизнь! – и даже не догадываться о том, что все это – исполнение чьей-то чужой и более сильной воли.

Никогда ему не хотелось быть впереди. Он всегда оставался в тени, незаметный, серый человечишка, годный только тачку возить да бегать за бутылкой. Он усмехнулся. О нем никто ничего не знал, зато он знал все обо всех. За это знание многие – большинство! – готовы были выложить любые деньги.

Было очень тихо, только где-то монотонно капала вода. Кап-кап-кап… И запах земли и влажного бетона становился все более отчетливым, каким-то предутренним.

Ну? И сколько ему еще ждать?

Конечно, он человек маленький, ему подождать ничего не стоит, но время шло, а машины все не было. Пожалуй, придется придумать какое-нибудь наказание. Нельзя, в самом деле, позволять им опаздывать… Он посмотрел на часы. Ну да. Почти на полчаса. Он знает, каким будет наказание. Одна мысль об этом доставила ему такое удовольствие, что он зажмурился и засмеялся.

Нет, флагами на баррикадах пусть размахивают дураки. Мы умные, мы как-нибудь потише…

А вот и машина.

Со стороны шоссе приближалось негромкое сытое урчание заморского двигателя. В темноте разобрать ничего было нельзя. Прожектора по всему периметру стройки разбивали прямо-таки с маниакальным упорством. Они не горели почти никогда, хотя шеф каждую неделю заставлял покупать новые лампы. Небось денег на это ухнул целую кучу.

«И вообще… ну ее к дьяволу, эту стройку. Что-то непонятное то и дело происходит вокруг. Вот получу то, что мне причитается, накажу кого надо за своеволие – и поминай как звали, гори ваша стройка синим пламенем…»

Он начал спускаться к условленному месту. Земля с тихим приятным шуршанием сыпалась из-под ботинок.

Он шел осторожно, стараясь особенно не лезть в грязь, и был уже на полпути, когда поднял голову, и под единственным уцелевшим фонарем навстречу ему блеснула мокрая крыша большой и тяжелой машины.

Он замер, как насторожившийся лис, почуявший охотника. Черт возьми, это была совсем не та машина, которую он ожидал увидеть!

Что это значит?! Они не договаривались о том, что приедет именно эта машина! Хозяина этой машины он ненавидел и боялся. Пожалуй, единственного из них.

Раз так, знать он ничего не знает.

Не было никакого договора, да и все. Сделка не состоится.

Он просто вышел покурить среди ночи. Покурить и оглядеться вокруг, удостовериться, что все благополучно, а то черт знает что тут происходит. Вон опять прожектор разбили… Что же охранники, спят, что ли, как медведи зимой?!

Играть ему было привычно и легко. Играл он всегда на «пять с плюсом». Черт принес эту машину!.. Придется удвоить цену и наказание придумать посерьезнее, пусть не держат его за дурака!

Шум мотора смолк совсем близко. Хлопнула дверь.

Знает или не знает тот человек в машине, зачем он ночью бродит по котловану? Знает или нет? От этого сейчас все зависит. Ему рассказали или этот приезд просто обыкновенная проверка?

Он сделал еще несколько шагов, остановился и вытащил из кармана сигареты. Как будто только что увидев машину, он поднял голову и стал озираться по сторонам.

– Кто здесь? – спросил он громко, и собственный голос в тишине пустой ночной стройки показался ему жалким и испуганным. Честный человек, вышедший среди ночи покурить, не может говорить таким голосом. – Это кто приехал?

В ответ не раздалось ни звука. Неподвижная гора полированного железа блестела под фонарем неживым инопланетным блеском.

Но он отчетливо слышал, как хлопнула дверь. Значит, кто-то вышел и ходит где-то поблизости. Тогда почему не отзывается?

Внезапно ему стало страшно. Так страшно, что волосы встали дыбом.

Нужно уходить. Быстрее.

В вагончиках у самой границы леса спят люди. Если он закричит, они проснутся. Конечно, проснутся. Ничего страшного.

Он суетливо повернулся, увязая башмаками в жирной земле, сделал шаг, и из темноты его быстро и точно ударили в висок. Он всхлипнул, нелепо взмахнул руками и упал лицом вниз на бетонную плиту.

Тело нашел Чернов, который по причине всегдашних домашних неурядиц приезжал на работу раньше всех. Поначалу, увидев в котловане неподвижно лежащего человека, Чернов решил, что это кто-то из рабочих прилег отдохнуть «после вчерашнего». Человек лежал так удобно, в таком безмятежном покое, что Чернов рассвирепел. Хорошо хоть Степан еще не приехал. Была бы история, если бы этого отдыхающего нашел Степан!

«Вот козлы. Допились до того, что не могут по вагончикам разойтись! Уволю к дьяволу, прямо сейчас, кто бы это ни был».

Увольнять ему никого не пришлось.

Человек был мертв. Так безнадежно, так ужасающе мертв, что у Чернова едва не отнялись ноги, когда он взглянул в белое с желтым лицо.

«Его уже кто-то „уволил“, – подумал Чернов словно сквозь вату. – Даже две недели не дал, как положено по законодательству о труде.

Вот только этого им всем сейчас и не хватало. Вот все у них сейчас замечательно и хорошо. Только трупа недоставало. Как-то скучно было без трупа…»

Чернов быстро закурил, стараясь не смотреть под ноги, где лежал покойник. Хуже всего, что это был не абстрактный труп, а Володька Муркин, разнорабочий, которого он сам нанял с месяц назад. Володька как Володька – в меру пьющий, невзрачный, вечно суетливый, как будто стремящийся всем услужить. Чернов его не любил.

«И как он умудрился свалиться башкой на эту плиту?! Куда его понесло?! Вроде сильно он никогда не пил. Может, вчера подрался? С кем? Если с кем-то из наших – все, мы пропали – приедет милиция, начнутся разбирательства, идиотские допросы, вызовы в отделение и прочее. Работа встанет, а время не просто поджимает, оно давит на нас, как кузнечный пресс. Великий господи, сделай так, чтобы не было никакой драки, чтобы он сам свалился, пусть нехорошо, что я тебя об этом прошу, но сделай так, господи!..»

Вадим Чернов, тридцати семи лет от роду, самоуверенный, образованный и упрямый, как все бывшие военные, не верил в науку криминалистику и был совершенно точно уверен, что никакую картину преступления по одному следу, оставленному на земле, или сгоревшей спичке воссоздать нельзя. Расследования убийств казались ему такой же глупостью, как попытка определить, есть ли жизнь на Марсе, глядя на этот самый Марс в театральный бинокль. Да и не понимал он, зачем расследовать, когда можно не расследовать, а засадить за решетку первого попавшегося под руку и написать в отчете, что убийца пойман и больше угрозы для общества не представляет.

• 1/21
• Следующая